Здравствуй, Бонапарт!

       
«Чем ближе смерть, тем больше в нас Любви».
                Анна Мирза



1
Остров
Корсика…
Карта
мира…
Остров
Святой
Елены…
А
меж ними –
извечно
сирый,
но
никогда
не тленный –
остров,
где
не надеть
мундира,
где –
ни побед,
ни плена…

Где
не строят
дворцов,
острогов –
нет там
и шалаша…
Где
корона
не стоит
много –
в сущности,
ни гроша…
Где
найти
лишь себя
и Бога…
Остров тот
есть
ДУША.


2
О войне
читали мы книжки…
И в войну
играли мальчишки.
Среди них –
девчонка (новатор!)
объявила:
«Я – Император.
Кто сказал:
девчонкам негоже?
У девчонок
сила есть тоже!
Не хочу
о слабости знать я!
К чёрту куклы,
косы и платья!
Мне нужны
корона и карта,
где начертан
путь Бонапарта!
На войну
идёт Император!»
Покорил
мальчишек – оратор.
И пошли
они за девчонкой…
И кричали
дружно и звонко
на нездешний лад:
«Бонапарт!
ВИВАТ!»


3
Хрупкая девочка.
Огненный взор.
Горы свернёт она!
Тысячи гор!

А преткновения
камень в пути –
с места не сдвинуть ей,
не обойти…

Папе не нравятся
игры в войну.
Девочка в папином
плачет плену:

«Папа, не бей меня!
Больно же мне!»
Папа не слушает –
бьёт по спине!

Свищет без устали
кожа ремня –
Кожа ошмётками
сходит… с меня!

Папе по вкусу ведь
Наполеон
только тогда, когда
в рюмочке он.

Рюмка за рюмкою.
Залпом. В упор –
Хрупкая женщина.
Мраморный взор.

 
4
– Ненавижу тебя. Всей душою.

– Это горе совсем небольшое.
Но беда – в том, что любишь героя,
Что меня отвратительней втрое!
Видно, знаешь о нём слишком мало.
Сколько жизней сгубил он, читала?

– Я убью тебя. Лжец! Узурпатор!

– Не устал от смертей?.. Император?


5
«...Смертельная усталость от смертей…
Не шутка – пьяный лепет… Озаренье!
Лети же, память, в прошлое – скорей,
Пока свежи следы ушедших дней,
Декад, веков… (Но в сущности – мгновенья!)
Усталость от смертей… И от своей,
Не принятой когда-то со смиреньем…

…От острова до острова – пунктир:
То жизнь моя, что целою не стала…
Добротно был раскроен мой мундир,
Но сшит был не добром, в котором мир
Войной не измеряет генерала
И верит в то, что, сам себе кумир,
Он сам себя низвергнет с пьедестала…

…Но войн моих неправедный маршрут
Начертан был не Господом, а мною…
Всё помню я: солдатами идут
Мечты, желанья, почести… Лоскут
За лоскутом – и сшита жизнь героя,
Которого в бесстрашье облекут,
Прикрыв нагую трепетность изгоя…

…О Франция! Ты снишься мне в веках…
Твой смех и слёзы мне на перепонки
Звенящим страхом давят… Это – страх,
Что есть тоска, страшней кричащих плах
И пропасти беззвучной за иконкой,
Где Господа качал я на руках –
Меня за всё простившего ребёнка…

…О Франция… Прости меня и ты!
Тоской я заплатил за всё… За всё ли?
Ещё за уцелевшие мосты
И жизнь благословившие персты
Любви – плачу я смертью поневоле…
Усталость от смертей… от пустоты…
От гордости, скрежещущей от боли…»


6
– Мама, как влюбить мужчину?
Есть ли путь?
– На лицо надень личину:
гордой будь!
– Не могу носить личин я!
Свет с лица
льётся. Нет тому причины
и конца.
– Есть всему конец, причина
есть всему.
Знать, не нужен свет мужчинам.
Никому
не понятно Божье чудо
в наготе.
Поднеси, но не на блюде –
на листе!
А на блюде, как в кровати, –
блеф без карт.
Будь собой, завоеватель,
Бонапарт!
Иль забыла, кем была ты
во дворе?
– Помню. Только… нет возврата
той поре.
Не могу носить личин я!
Свет с лица
льётся. Нет тому причины
и конца.
Бог убил во мне Гордыню –
дал мне Свет.
И других путей отныне
больше нет.


7
Падали строчки в живые объятья
Белых листов,
В небо сочились Душою сквозь платье –
Кожный покров…

Облако лихо седлая, летели
В поисках дня,
Что донесёт в поднебесной капели
Слух до меня:

Есть он на свете, кто свет не бумажный –
Истинный Свет
Примет из рук моих – в сердце однажды…
Двадцать ли лет

Ждать мне его или вечность, не в этом,
Собственно, суть…
Падали строчки в бумагу, чтоб Светом
В нём зачеркнуть

Будущность чёрных пустот и падений,
И даровать
Вечную песню о Душ единеньи,
И ликовать:
 
Есть ты, Мужчина мой, нежный мальчишка,
Русый малыш!
Есть ты, моя Жозефина в штанишках!
Слышь меня! Слышь…


8
– Слышь, дочурка, мать ушла. Бросила, скотина!
Собирайся. Это – жизнь, а не писанина.
Будем мамку вызволять из объятий «друга».
Коль словами не проймём, так возьмём испугом.

Поволок меня отец ночью тёмной к дому,
Где прильнула мать моя к счастью неземному…
Постучался в дверь. Она – двери распахнула.
А отец – к виску мне вмиг – самопала дуло.

– Собирай манатки, тварь. Марш домой! И точка.
А не то сейчас мозги вылетят у дочки!

Поплыло в глазах моих… На колени пала…
«Мама! Мамочка!» – то ль я, то ли тишь кричала…
Не дыша, стояла мать – бледное сердечко…

Выстрел… Жизнь – лицом в асфальт.
Смерть – дала осечку.


9
Господи, прости его! Господи, прости…
Но в Душе прощение как мне обрести?
Боль, и страх, и ненависть – как сложить в одно,
Чтоб Души от этого мне очистить дно?
Кругом мне спасательным – только Свет! Но что ж
В круг тот всё вонзается чёрной мести нож?
Гордыня.
Гордыня.
И присно,
и ныне…

Господи, прости меня! Господи, прости…
В боли, в муках корчится… Мне б его спасти!
Сердца приступ – кара ль то за слезу мою?..
Но стою недвижимой, каменной стою.
Не зову на помощь я никого… Лишь Свет!
Что ж меня покинул ты? Снизойди же! – Нет.
Гордыня.
Гордыня.
И присно,
и ныне…

На могилу капали слёзы… не мои!
Господи, прошу тебя, Светом отпои
Душу…


10
– Душечка-парнишечка,
как ты хорош!
Хочешь, Жозефиною
будешь моей?
Я тебя придумаю:
ты мне споёшь
о любви и радости
завтрашних дней!

На тебя надену я
нежности лик,
и вплесну в глаза твои
краску мечты,
добротой помажу я
сердце, и вмиг
самой лучшей сказкою
станешь мне ты!

Душечка-парнишечка,
только не бей!
И мою головушку
не разруби!
Дочку подарю тебе
кровью своей…
Корсиканца в юбочке
лишь полюби!


11
«…Любовь моя… затерянная в схватках
С врагом, сошедшим с Гордости страниц…
Тебя не долюбив, упала ниц
Душа в мольбе вернуть твой запах сладкий,
Дабы испить всю горечь – без остатка! –
Вневременности времени границ…

…Любовь моя… разменянная всуе
На ненависти к жизни торжество…
Себя не вознося, как божество,
Божественность твою впервые зрю я,
И воздаю небесным «Аллилуйя!»
За всё земное наше не-родство…

…Любовь моя… отравленная птица,
Молящаяся крыльями в тиши…
Припасть к твоей свободе разреши,
Позволь в твоё бессмертье облачиться!
Чем ближе смерть, тем явственней сочится
Любовь… сквозь клеть рыдающей Души…»


12
«А рыдать-то нечего – выбрала сама!
Не была ведь пьяною или без ума.
Не грусти, невестушка, в омут мой смотрясь…» –
Мне шептала зеркала мертвенная вязь.

Я глаза промокшие скрыла под фатой,
Но ещё раз в зеркало посмотрела… «Стой! –
Кто-то из глубин его вымолвил. – Утри
Слёзы. Я – Любовь твоя. Не забудь. Смотри!»

Подошла поближе и… Вижу: это – Он!
Русый мой, загаданный, нежный, как бутон
Розы чайной, чаянный, кареглазый мой!
Жозефина… Мальчик мой… В зеркале… Живой.

Без оглядки бросилась к русому юнцу,
Трепетом прильнула я к светлому лицу…
Озарились лунами Души-зеркала…
И Любовь по небу нас в вечность повела…

«Вечно ты копаешься!» – голос жениха
Разбудил в безлуние. Сдержанно-тиха,
Я смотрела в зеркала битое стекло.
А в груди царапало что-то, что-то жгло…

Что-то… как агония нежности в огне…
Зеркала осколочек в сердце впился мне.


13
Цепкие руки
впивались в шею,
в голову –
твердь стены.
– Шлюха! Кем бредишь?!
Но ни душе я
не рассказала
сны.

Снился мне кто-то
в таких же красках,
как паруса
над ним:
плыл ко мне мальчик
из алой сказки,
только совсем
седым…

– Мальчик?! Подохни ж!
О стену – лбом мне,
жизнью –
о жизни твердь.
Зеркало в спальне
молило: «Вспомни!
И одолеешь
смерть».


14
Мёртвою хваткой
в утробе-кроватке
чадо вцепилось в жизнь:

– Кто там в утробу
пытается злобу
втиснуть? Отец, кажись...

Тонкие стены.
Взрываются вены.

– Что ж сапогом в висок?
Папочка, я же
всё чувствую, даже
если мне малый срок!
Больно же, папа!
Не крикнуть мне, кляпом –
судорога любви!..
Снова сапог – не
в висок уж, а в бок мне…

Страшно? Терпи. Живи.


15
Девочка странная…
С язвами-ранами…
С памятью утробною…
Миру не удобная…

Девочка, похожая на деда,
Смотрит на меня из-под бровей.
Жизнь не подсластить, как и беседу
Сердцем, полным памяти червей.

Девочка-дочурка не родня мне:
Кровностью отравлены сердца,
Мечущие ненависти камни
В раны, где от счастья ни рубца.

Девочка-волчонок мне оскалом:
«Сердцу не прикажешь. Сердца – нет.
Жаль, что даже смерть не приласкала…
Жаль, что дедов пуст был пистолет!»


16
Криками в душе
выстрелил
гордости нарыв;
выстроил
ямы – не мосты
прочные,
чтобы стала кровь
сточною!

Что сотворю я?
Отче, спаси!
Иже еси Ты
на небеси…

Ядрами из глаз –
по сердцу.
В руку Бонапарт
просится:
«Как прекрасен бой!
Клочьями
враг лежит у ног!»
Дочерью…

Что же творю я?
Отче, спаси!
Иже еси Ты
на небеси…

Девочка моя!
Бедная!
Солнышко моё!
Бледное!
Что же вовсе не…
дышишь ты?!
Боженька ты мой…
СЛЫШИШЬ ТЫ?!

Что сотворила?
Отче, спаси!
Иже еси Ты
на небеси…

Девочка странная…
Плещутся раны в ней…
В глубину уставилась…
Смертью жизнь разбавилась…


17
Всё примет земля: и слёзы,
И тела метаморфозы,
И сердца гнилого клочья –
Под рубящим оком ночи!
Схоронит земля: безмолвье,
И крик топора, и кровью
Отбеленный прочерк Отчий –
В бескровном оскале ночи!
Не вздрогнет земля. Копалась.
Копалась. Осталась малость:
Усталость…

Смертельная усталость от смертей.
Ну что, Наполеон, мне делать с ней?


18
«…Дитя мне – жизнь. И смерть – дитя.
Любовь же – вечный их родитель,
Зовущий их в свою обитель
Войти, друг с другом не шутя.
А я ребёнком хохотал
Над не по-детски злой судьбою,
Мне подарившей сладость боя
И горечь мира. У зеркал
Своей Души стоял, но был
Не в состояньи разглядеть я,
Где жизнь, где смерть, и чьи то дети,
Поскольку мало я любил
Любовь. Её был бледен стяг
На фоне «пушечного мяса»
И золотой гордыни рясы,
Всё покрывающих. Но наг
Сейчас у зеркала стою,
Когда осталась лишь усталость
И жажда знать, что не позналось
За жизнь безумную мою…»


19
– Эй, безумная жена!
Где дочка?
– Не знаю.
Яда скляночка полна.
Глотаю.
Считаю
отраженья в зеркалах.
– Но где же
мой русый?
Только судорог впотьмах
слепые
укусы.
– Головою пол долбя,
решила
подохнуть?
– Жозефина… Без тебя
не ахнуть,
не охнуть…

– Жозефина? Вот те на!
Точно спятила жена!


20
– Свет! Свет
свят!
– Свет? Нет! –
Яд!
– Яд? Путь
мой?
– Зри суть.
Пой
на лист-
ках!
– Я в тис-
ках…
Тем-но
здесь!
Од-но:
песнь,
я, Свет,
Бог…
– Свет? Бред!
Плох
свет, ког-
да
он враг.
– Да?
– Да. Он
стёрт.
– Нет! Вон!
Чёрт!!!
Бог… Свет
дай!
– За-прет –
рай.
Ты в а-
ду.
– У-па-
ду?
– Так есть.
Ад.
– Ты – месть?
– Рад!
Всех мер
высь.
– Бог! Вер-
нись!
Свет! Свет
свят!!!
– Свет? Нет. –
Яд!


21
Что есть безумство? Высший пилотаж
Души, рассудка цепи разрубившей
И с радостью ребёнка к Богу взмывшей,
Взяв лишь Любовь с собою в экипаж?

Иль, может быть, безумство есть отлёт
Подкожного неверья в принадлежность
Законам бытия, где неизбежность
Прощенье наказанием даёт?

Но, может быть, совсем наоборот:
Прощением даётся наказанье?
И этого витка непониманье
И есть безумство? Кто ответ найдёт

На сей вопрос безумный?..


22
– Я Галилей. А вон Плутон.
А ты, видать, Наполеон?
– Нет! Нет же… Рита я. Пишу
Стихи я… Так зови! Прошу.
– Наполеон. Таких здесь нет.
Поэты – есть. Вон он – поэт.
А пишет как! И на стене,
И на полу, и на окне!
Всё пишет, пишет… Мне бы так.
Видать, безумный он, чудак.
А я пока в своём уме.
Я – Галилей. А твой во тьме
Иль в свете разум? Что молчишь,
Наполеон, и всё глядишь
Ты на поэта? Что, хорош?
Иль в нём кого-то узнаёшь?
Но на него не зарься ты –
Ему полшага до черты.
Он пишет смерть. И на стене,
И на полу, и на окне…


23
– Живой ты. Мой мальчик. Моя Жозефина. Так здравствуй!
Осколочек в сердце, что жжёт, его стены скребя…
Но что же сквозь зеркало глаз своих смотришь бесстрастно?
– Я просто пишу, дорогая. Пишу я… Тебя.

– Но разве я – смерть? Мне казалось, я – Свет. Мне казалось…
– Ты Свет и Любовь. Ты всей жизни моей полотно.
Тебя своей смертью пишу всем смертям я на зависть!
А может, тобою пишу свою смерть я. Давно.

– Живой ты. И жить тебе. Жить! Кареглазый мой, русый!
Хоть годы в сединах твоих расплескались волной…
Но что же сквозь парус Души своей смотришь так грустно?
– Я просто дышу, дорогая. Дышу я… Тобой.

…Так дышит земля притяжением глуби небесной,
Взирая в неё, где никак не отыщется дно…
Так дышит поэт никогда не написанной песней,
Иль песня так дышит поэтом, что умер. Давно.

       
24
– Но ты будешь жить всегда,
Поэт! Ты оставишь след!
– Поэзия – не слюда.
Ей нужен небесный свет.
А здесь потолки черны,
Как иглы в шприцах, в сердцах,
И строчки обречены
На швабры иль тряпки взмах.
Здесь окна глядят в закат
Надежд, у которых нет
Ни шанса на звездопад,
Ни силы оставить след.

– Нет, мой Поэт, нет!

– Не спорь, дорогая. Плачь.
А лучше посмейся ты.
Ведь смех – самый здравый врач
У койки больной мечты.
Я жил в зеркалах твоих,
И жизнью ты их звала.
Так что ж прославляешь стих
Сейчас? Не ему хвала
Нужна, а Любви моей,
Разбившей стекло тогда…
Коснись же скорей, согрей
В безумные холода…

– Да, мой Поэт, да!


25
То ли в клиники коридорах,
То ль на палубе, налегке…
Разговоры ведут, разговоры:
Половинки – щека к щеке.

У Души с Душой
Разговор большой…


– А знаешь, мой мальчик…. Но словом окрасить то просто ль?
Как втиснуть мне в звуки, что было немым до сих пор?
Я письма писала… Тебе. В зазеркальную росстань…
Ведя бесконечный с Душою твоей разговор…

…Я издавна знала, зачем на земле я и кто я,
И что означает вся боль, причинённая мне
И ставшая болью, другим причинённою мною.
Но жить с этим знаньем, поверь мне, больнее вдвойне…

…Гордыня и Свет, понимаешь, ужиться не могут
В Душе, что однажды дала им обоим приют.
Взывала о помощи то к Сатане я, то к Богу!
Но верить устала, что помощь мне эту дадут…

…Все платят за что-то и чем-то, и даже за прежний
Неведомый грех, совершённый Душой во плоти.
И я поняла: не найти мне покоя, за грешный
Мой путь Императора полностью не заплатив…

…Была не героем тогда я, малыш мой, – убийцей!
И верила в святость раздробленных пулями лбов.
А нынче… с раздробленным сердцем должна я смириться,
Из крови его почерневшей воздвигнув Любовь…

…Всегда сквозь туманы она мне звездою мерцала.
А эти туманы назвать сущим адом могу.
Меня убивали. И я, мой родной, убивала
Тот Свет, коим нужно мне было светить и врагу…

…Но я не светила. А лишь хоронила. И выла
От собственной немощи перед Гордыней Души.
И, ползая, землю просила упрятать в могилу!
И письма писала… из мертвенной сердца глуши…

…Но Свет пробивался сквозь темень – почти невозможный!
Цеплялся за Душу, впивался, как лечащий яд,
Как огнь, прижигающий раны надежды подкожной
На то, что однажды тобою меня возродят!..

…А ты… Ты всегда был со мною. Издревле, мой милый…
И Женщиной был ты. Любимою! Но не настоль,
Чтоб, встретившись там, в зазеркалье, оно подарило
Полёт – не падение в двадцатилетнюю боль…

…То плата моя. Прикоснись к этой боли… Губами…
Живая. Пульсирует. Дышит. И просит убить…
Я письма писала… Стихами! Слезами! Смертями!
И жизнью, которую так мне хотелось любить…


То ль во тьме ночных коридоров,
То ль на чистом судьбы листке…
Разговоры ведут, разговоры:
Половинки – строка к строке.

У Души с Душой
Разговор большой…


– И я, дорогая, писал тебе письма. Но снами,
Мостами пролёгшими через судьбы океан…
Я верил, я знал: что ни есть, что бы ни было с нами, –
Мы будем! Коль дар неразрывности Богом нам дан…

…А Бог, дорогая… Давая так щедро и много,
Прощеньем карая, меня от Гордыни берёг.
Он многое отнял, и этим мне выстлал дорогу
К порогу, за коим есть ты как итог всех дорог…

…Шагнуть за порог мне не страшно к тебе, дорогая.
Не страшно поведать о боли, разъевшей мне мозг.
Боится ли плакать свеча, пред иконой сгорая?
Сгораю… роняя оплавленной нежности воск…

…Но был я иным. Разрубал я предательски сплавы
Наук о молчании родственных душ в унисон.
Тогда мне казалось, что каждому мерить по праву
Дано тою правдой, что видит как Истину он…

…Но правд так же много, как звуков, как стихотворений!
А Истин… Одна она: Бог, Человек, и Любовь.
Иное же – лишь провода, протянувшие время
Меж смерти и жизни придуманных нами столбов…

…И я всё придумал: к земному свою принадлежность!
Рожденье вкусил, и надгробного камня слезу,
И в пьяную бездну прыжок, где мерещится нежность,
Где нет одиночества ни наверху, ни внизу…

…Писались стихи… То ли мной, то ли тьмою… Кого-то
Они призывали… Тебя! Это понял потом…
И зеркало бил я, его ненавидя до рвоты,
Осколки целуя – Любви окровавленным ртом…

…Испей эту кровь – пережиток земного, не боле!
Не бойся. Не плачь. И, пожалуйста, дай мне обет,
Что будешь смеяться! Коснись же отбеленной боли –
Тобою… впустившей в себя возрождающий Свет…

…Я к Свету уйду. Посему, ты и жизнь мне, и смерть мне.
И всё, что в тебе, – моя память с собой унесёт.
Прости, дорогая… Лампада Души моей меркнет…
Но знаю: ты слышишь не сказанное... Вот и всё….


То ли шёпотом в коридорах,
То ли жизнью на волоске…
Разговоры ведут, разговоры:
Половинки – тоска к тоске.

У Души с Душой
Разговор большой…


26
Стылая щека…
Стёртая строка…
Вечная тоска…
Смех – гранит!
Недопитый чай…
Мальчик мой… Прощай…
Словом навещай
Жизнь, Пиит…

На губах – печать!
Плакать? Иль кричать?
Бога обличать?
Иль – судьбу?
Побегу, скорбя,
В небо, и тебя
Из него – любя! –
Вы-скре-бу!

Кто же виноват? –
Двадцать лет подряд
Был один закат…
Вдруг – восход!
Но мгновенье лишь…
Русый мой малыш,
Больше не горишь…
Ночь грядёт!

Биться головой?
Жить, но неживой?
Помнить голос твой:
«Вот – и – всё»?
Стылая щека…
Стёртая строка…
Снежная тоска
За-не-сёт…


27
А может, тоска – это тоже Гордыня,
Что жизнь отвергает?
И нужно подняться, смеяться отныне
Над всем, что пугает!

И Богу простить за такое больное
Прощение карой,
И Душу окутать Любви пеленою,
Как верой – Икара!

Пусть сотни каменьев калечат и ранят –
Я на ноги встану!
А горю в ответ, униженьям и брани –
Спою я Осанну

Немыслимой Радости! Брошу усталость
И боль я – в бумагу…
Смотри же, мой мальчик, смотри: засмеялась!
И больше не лягу

Слезливою строчкою в мудрые тверди
Небесных скрижалей!
Ведь главное, милый, что Души от смерти
В Любовь убежали…


28
Бежать! Сбежать! Но это ль заточенье,
Где от себя свободен каждый псих?
Иглою в вену – может, и леченье.
А мне – стихом в судьбу, судьбою в стих!

Теперь и я пишу тебя, мой нежный,
На стенах, на полу, и на окне,
Следы твоей отчалившей надежды
Целуя Словом парусным – во мне!

А в губы – ледяные! – только простынь
Тебя поцеловала, с головой
Покрывшая брега твои… Так остров
Прибоем покрывается порой…

Путь кораблей земных всегда недолог.
Но Слово не бросает якорей!
Звучи! Звучи! Мой маленький осколок
Огромнейшей Любви в Душе моей…

 
29
«…Смотрю, смотрю в Души я зеркала…
И знаю: Жозефина умерла…

Лицо моё куда-то исчезает…
Нет отраженья… Кровью проступают
Слова, мой мозг отравленный обвив:
«Чем ближе смерть, тем больше в нас Любви!»

Смертельная усталость от смертей…
Ушла… Она… И я иду… за ней…»


30
Куда идти? Да и к чему,
Коль всё в себе ношу?
Я всё от Господа приму!
И Жизнью напишу:

«Прощаю. Всем. Себе. Всегда.
Я есмь Любовь. Я Свет.
Душа, которая горда
Гордыней, коей НЕТ!

Поэт мой! Мальчик мой седой…
Осколком не свербя –
Светя отныне, ты – со мной.
И Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!»


31
Ну, что, Наполеон, куда пойдёшь?
Заплачено ль за прошлую Гордыню?
Твой облик, в коем здравствуешь ты ныне,
На прежний удивительно похож!

И та же закольцованная суть:
Не жизнь важна, а жизнь в ладу с собою!
Сумеешь ли, убив на поле боя
Врага в себе, себя не обмануть?

Поймёшь ли, что Империи не пасть,
Когда она – не павшие границы,
А взмывшая Душа, что не пленится
Свободой, именующейся «Власть»?

В смирении узнаешь ли азарт
Победы, что не пушечным зарядом
Грохочет, а нашёптывает ядом:
«Да здравствует сражённый Бонапарт!»?

Так здравствуй, Бонапарт! Ты ВСЁ постиг –
Душой, Любовь принявшею на веру –
Единственно возможной жизни мерой!
Ты победил. Себя. И тем – Велик.

Будь счастлив, коль Любовью исцелён,
Прощенье раздающей беспристрастно!
И ты, с собой простясь, прощай!
И здравствуй!
Империя…
Душа…
Наполеон.
 
____

2008




*Анна Мирза "Чем ближе смерть"
http://www.stihi.ru/2008/06/07/1282