Путешествие очарованных странников глава 3, 4

Третья глава
И наступила благодать…
Но прежде того клубящиеся серые тучи придавили небо к земле, вытянули ветром в струнку хилые приболотные деревца, тщательно продули песчаные улицы Боро-Боро и немедля вероломно обрушили на безоружные головы случайных прохожих многотонную мощь ошеломительно холодной воды…
Прохожими этими оказались заведующая местной библиотекой и её трое подопечных гостей. Как люди глубоко творческие, ни Ермолай, ни Макс, ни Мустафа, отбывая в плавание, не догадались взять из дома в дорогу ни зонтов, ни капюшонов, ни в целом чего-либо непромокаемого. Заведующая же, конечно, о боро-боровской погоде знала всю подноготную и запросто могла бы использовать соответствующую одежду или зонт, однако, из чувства солидарности героически мокла вместе со всеми. Понятно, что, хотя это и выглядело весьма трогательно и любезно с её стороны, однако от ливня писателей ни коим образом не спасало.
Куда ж их понесло в такую погоду, всё более напоминавшую превентивный удар по опрометчиво желающим посетить таёжный поселок?
Дело в том, что накануне после удачно завершившейся встречи с читателями совершенно неожиданно выяснилось: среди присутствующих находилась некая таинственная дама – жена не менее таинственного, однако широко известного боро-боровской общественности художника. Так вот дама эта, по словам зав. библиотекой, пригласила троицу в гости к своему знаменитому мужу для просмотра его потрясающих картин. Сама же она по каким-то невнятным причинам приглашения своего писателям не оглашала, да и вообще, почему-то ушла точно так же по-английски, как и пришла: и не поздоровавшись, и не попрощавшись. И никого это не насторожило, а зря…
Разгоряченный Иоанныч тут же заявил от имени всех, что приглашение принимается, расценив оное как повод для предстоящего совместного застолья. Меж тем время встречи, к осуществлению которой наши чудо-богатыри Муромец, Добрыня и Попович готовы были приступить незамедлительно, почему-то сразу же отложилось на глубокий вечер.
Поздним вечером на полях бильярдных сражений всем троим было не до художника. Впрочем, заведующая позвонила-таки Мустафе и сообщила, что художник переносит встречу на утро.
Утром, ближе к обеду, она позвонила ещё раз и сообщила, что художник теперь уже окончательно ждет их в три часа дня, и сразу же пояснила: учитывая то обстоятельство, что вечером в этот день у троицы планировалось отплытие из богоданного селения, аудиенция будет короткой – не более часа, в течение которого они должны успеть осмотреть сотни его картин и вернуться назад в гостиницу.
Помрачневшие приятели догадались, что никакого застолья не будет, и начали собираться на трижды откладывавшуюся хозяевами встречу с художником темпами, соответствующими его хлебосольному гостеприимству.
По всей видимости, ни сам живописец, ни его друзья или соседи, не являлись автовладельцами, и на встречу с ним, несмотря на сгущающиеся тучи, гостям с самого начала полагалось идти пешком по боро-боровским лужам.
Заведующая по телефону любезно сообщила им планируемое направление их продвижения и место, где она будет готова к ним присоединиться. Печальная процессия двинулась в путь.
Вскоре на перекрестке дорог они заметили свою библиотечную Сусанину, которая радостно объяснила, что сейчас они срежут часть пути, пройдя без дороги напрямую через территорию котельной. Добравшись до котельной, все четверо смело ступили на землю, скрытую чернющим и грязнющим углем, поскольку именно там располагались угольные склады, которые спасали от морозов в лютую зимнюю пору весь Боро-Боро. Убедившись в том, насколько велики площади складов, угрюмые пришельцы обнаружили перед собой новенький глухой протяженный забор без единого шанса на какую-нибудь щель для прохода сквозь него. Потоптавшись на месте, процессия двинулась в обратную сторону, чтобы выйти из замкнутого пространства и обойти проклятую котельную.
Тем временем, надвигающаяся непогода подняла в воздух весь песок и мусор, скопившиеся в поселке за полвека его существования, и любезно обрушила их на несчастных пилигримов. Писательский отряд ещё продолжал отчаянно сопротивляться несудьбе, однако силы его были уже на исходе…
Когда же вслед за песком и мусором на головы несчастных рухнула вся скопившаяся небесная хлябь, Ермолай, Иоанныч и Тургумбаевич, пометавшись в истерике посреди потоков воды, не сговариваясь, рванули в сторону ближайшего открытого магазина.
И какова же была их радость, когда на сияющих прилавках они разглядели множество чудесных бутылок самого разнообразного калибра и вида, доверху наполненных прекрасной искрометной жидкостью! Мало того! Там и огурцы были! Свежие, именно такие, без каких Тургумбаевичу и жизнь не мила!
Ликованию приятелей не было конца… Разве было бы оно столь полным, если бы не предшествующая ей героическая экспедиция к потрясающе гостеприимному боро-боровскому мастеру кисти и мольберта? Нет, конечно. И тут они выпили за его здоровье. А потом и за здоровье каждого сотрудника местной библиотеки. Персонально и поименно.
И пусть экспедиция трагически захлебнулась в суровых боро-боровских ливнях, но моральную победу над коварными силами природы одержал-таки дух человеческий. Что из себя представляет сей человеческий дух вскоре усердно изображал на улицах Боро-Боро Максимилиан Соловейчик : под воздействием спиртосодержащей жидкости, обретенной приятелями в достохвальном магазине, спустя два часа после вышеописанных событий он вообразил себя великим северным шаманом и принялся, сопровождая нечленораздельными криками свирепые завывания ветра, плясать под косыми струями безумствующей стихии.

Четвертая глава.

 
Ермолай Топорищев жадно, до боли сердечной, вглядывался в речную даль, озаряемую заходящим за темнеющие увалы багровым солнцем. Очевидно, поэтом владело романтическое настроение, и находился он в преддверии того блаженного состояния, когда творцу не требуется никаких дополнительных транквилизаторов для рождения чего-то необыкновенного, изливаемого позднее на терпящие всё и всех бумажные или электронные носители гениальных творений.
Тем временем товарищами его, расположившимися вместе с ним на дебаркадере в ожидании запаздывающего на пять часов теплохода так же владели некие чувства, но, к их сожалению, несколько иного рода.
Мустафой Тургумбаевичем владело чувство азарта. Сначала он терпел его, стоя на краю дебаркадера и наблюдая оттуда за тем, как рядом на берегу укутанная по самые брови в какие-то рыбацкие хламиды военного цвета пожилая женщина при помощи тоненькой удочки выманивала из воды одного за другим отчаянно сопротивляющихся мелких обитателей крупной сибирской реки. Берег был рядом, но из-за несерьезных размеров вылавливаемых рыбешек Мустафе каждый раз никак не удавалось: понять что же там такое трепещет на крючке. Он заволновался и, спустившись с плавучей пристани, приблизился к опытной рыбачке.
Через минуту, не более того, Ямальский, отчаянно отмахиваясь руками, позорно бежал в непонятную от рыбачки сторону. Только теперь, когда было уже совсем поздно, до него дошел смысл столь странного одеяния на боро-боровской рыбабульке: призрачная звенящая туча мошки, комаров, мокреца – всего кровососущего отродья - мгновенно облепила Мустафу, едва лишь он оказался в непосредственной близости от места рыбацкой удачи..
Однако, самые яркие переживания достались на долю Максимилиана Иоанныча. Он был обуреваем наиболее естественными и понятными всему живому чувствами. Ему срочно надо было в туалет. Оный на дебаркадере имелся, но туалетная работница дебаркадера стояла грудью на защите своей территории и не пропускала туда не то что такое крупное существо, как страждущий Иоанныч, но и любую живую мелочь!
Невменяемый Соловейчик рвался к цели, а не менее вменяемая работница стояла насмерть, поливая несчастного самыми неприглядными словами. Явный политический тупик . Никаких вариантов для согласия и примирения сторон…
В итоге силы изменили Соловейчику, и он вынужден был постыдно бежать в ближайшие прибрежные кусты, где обреченного плотоядно поджидали легионы летучих кровососущих тварей…
Туалетная работница дебаркадера со шваброй в натруженных руках тем временем торжествовала заслуженную победу: не для того она только что убрала общественный туалет боро-боровской пристани, чтобы в нём тут же оставили своё грязное наследие какие-то соловейчики! Нет терпения? Иди в кусты! Они для того и существуют. Ишь, ты, цаца какая! В туалет захотел! После этакого разбойника там наверняка такое будет твориться... Знаю я вас! Видела. Не пройдёт!
Из кустов слышались жалобные кровавые стоны Соловейчика, доедаемого москитами в самых нежных местах. Вдоль побережья с криками носился размахивающий руками Мустафа ибн Тургумбай, а на краю дебаркадера по-прежнему любовался закатом Ермолай Топорищев… Ноги его (в мешковатых колонизаторских шортах) по периметру представляли собой сплошную красную полосу оставленную насекомыми и… тем самым соответствовали колору заката.
И вот, наконец, в речной дали нечто забелело, приблизилось и превратилось в долгожданный теплоход..