Горная река

Мы сели в круг: гекзаметра ваятель, трагедий царь, мятежный эфиоп,
И я – в миру - безвестный созидатель, ведомый вдаль следами древних стоп.
Гудел костер, и в мудрости молчанья я ощущал невысказанность строк,
Несбывшегося смутное томленье, надежд бессмертных медленный поток.
Глаза глядели – темно и угрюмо в ночное пламя. Глухо выл шакал.
Так шли часы. Костер наш, догорая, последний жар востоку отдавал.
Я засыпал, но огненно и странно: я словно пал в янтарный океан,
И в этих вязких солнечных объятьях я видел сонмы вымышленных стран.
Я видел Трою, яблоко раздора, Елены профиль – зыбкою волной
Меня манил, и пифией – пророчил, и заманив – играл коварно – мной.
Слепой певец – неведомые миру – слагал стихи, и, радугой звеня,
Втекала песня сине-золотая – словно в сосуд – снов алчущий – в меня.
Я падал глубже – в варево пучины, в англосаксонских песен – тенета,
В кровавость рифм, архаику – глаголов, где горька – сладость, низка – высота.
И сотни принцев, смердов и злодеев, что не сошли чернилами – с пера
Скакали предо мною на подмостках… Далекий вопль я слышал: «Жизнь – игра!»
Но вот и дно: подстреленный в зените здесь разбросал элегий жемчуга,
Ночей грузинских бархатную мглистость, и – под звездою утренней – снега.
Коснувшись дна, я в тот же миг проснулся: сияла лампа, в окна бил – восход,
Я взял перо. Я понял: через время рекою бурной слово – потечет.
       5-6 сентября 2007 года; 0:32