Путешествие очарованных странников глава 1 и 2

       
Глава первая

Теплоход приближался к порогам на широкой раздольной, как рояль под сибирскую песню, дивноводной реке. И чем ближе становились пороги, тем осторожнее двигалось судно. Рулевой внимательно следил за бакенами с левой и правой стороны корабля, указывающими фарватер - наиболее безопасное направление для прохождения порогов.
И в тот самый момент, когда в непосредственной близости от теплохода слева и справа вовсю забурлила речная вода, омывающая опасные камни, перед капитанской рубкой замаячили три нескладные, но весьма живописные мужские фигуры. Две из них можно было бы назвать рослыми. Причем, в том, что повыше - угадывалось некоторое сходство с поэтом Маяковским плакатного образца, с руками кувалдами и волевым подбородком бунтаря-горлопана, второй - больше напоминал лохнесского переростка, охраняемого британским законом о защите прав динозавров: маленькая детская голова в очочках а-ля "гарри потер" и длинное-предлинное тельце с аккуратным арбузиком живота где-то посредине пути между лианами рук и ног.
Внешность третьего запоминалась сразу и навсегда: Его никогда ни с кем не путали даже те, кто ни разу прежде не видел ни на одной фотографии эти семь пудов живого веса, лысину, усы, дымчатые очки и стать борца - сумоиста. Ростом он уступал обоим своим двухметровым приятелям, понимая, однако, что его183 см - это тоже не так уж и мало. Звали их очень просто: поэт-трибун Ермолай Егорович Топорищев, эстет-прозаик Максимилиан Иоаннович Соловейчик и детский писатель Мустафа Ибрагимович Ямальский. Дружно размахивая руками в разные стороны, они изливали в пространство свой откровенный поэтический восторг от лицезрения открывающихся речных видов, совершенно не замечая отчаянной жестикуляции рулевого.
К счастью, недоразумение разрешилось удачно. Пороги были пройдены. И тут же начались щёки: то самое узкое место на реке, где она проходит между огромных живописных скал. По речной традиции капитан включил громкую бравурную музыку. Считалось, что именно эта примета помогает кораблям пройти невредимыми между сибирскими Сциллой и Харибдой. Так бы и гремели над рекой задорные моряцкие песни, если б не излишне нервные товарищи среднепенсинного возраста из числа пассажиров теплохода. Бодро растолкав толпу, состоящую из Макса, Ермы и Мустафы Ибрагимыча, в капитанскую рубку ворвался разъярённый пенсионер - гордый защитник собственной немощи. Судя по резвости на нем можно было бы пахать ещё лет триста.
- Немедленно выключите музыку! Это невозможно ! У нас уже лопаются барабанные
перепонки! - заорал он на капитана, трясясь так, словно его било током любви в момент экстаза. Капитан заявил, что непременно этим займется, что он уже отдал соответствующие распоряжения и сейчас даст дополнительные уточняющие указания. Нет, речные традиции нельзя было нарушать ни в коем случае! Именно эта бодрая мысль практически одновременно пришла в лихие головы трех романтиков свежего воздуха, минуту назад едва не сброшенных порывистым пассажиром. Они переглянулись.
-Выключайте немедленно! - продолжал бесноваться престарелый враг речфлота.
В этот момент навстречу преклонным сединам вышли три богатыря: Атос, Портос и Арамис- то есть Макс, Ерма и Мустафа-Ибрагим.
Ну, чем они могли остановить старика-музоненавистника Правильно. Ничем.
И тут мужественный Максимиллиан Иоанныч, совершенно не догадываясь о том, вдруг взял да и закрыл зловонную огнедышащую словесную амбразуру, то есть пенсионера, собственным телом. Правда, получилось это у него как-то невольно и неуклюже, поскольку вследствие головокружения от смешения принятого недавно в каюте алкоголя с речной атмосферой на ногах он держался каким-то чудом. Иоанныч внезапно пал ниц перед пенсионером. Попытки встать, держась за пенсионерские штаны, успехом не увенчались, но отвлекли эмоции их обладателя от музыкальной темы. Что за этим последовало - каждый может представить по-своему… Но что-то последовало - точно.
И только впавшему в безоблачное алкогольное беспамятство Максимилиану всё это было не важно. Блаженная безмятежность сияла на его лице до самой середины следующего похмельного утра.
А корабль… А что ему сделается? Корабль в итоге спасся от посрамления и прошел между речных щек с традиционным песенным блеском.
Что там впереди на воде? Блестит, извивается. Ах, это мысли мои плывут по воде. Это мы стоим на палубе. И наш корабль тоже стоит. А всё вокруг плывет: река, берега вдали, облака… Всё плывёт. А чайки висят в воздухе. Просто висят за кормой и всё. Ждут подачки. Крутятся. Ищут чего-то. Вода бурлит внизу, позади нас, сама по себе, как в кастрюле на огне. Ибрагимыч, плесни-ка и мне ещё этой жидкости. Сы-пасибо. Ермолай! За нас! Угу. Ух, хорошо пошла.
А давай споём! Давай. Что будем петь? Какая разница. Надо петь. Тс-с-с… тихонечко, мужики. Все уже спят. Мы одни на палубе. "Р-ревела бу-уря, гром гремеэээл! Во мраке мол-нии блистали! Бес-пе-ре-рыв-но дождь шуме-эээл! И веееетры в дебрях бушева-али!!!"
Товарищи! Вы знаете: который сейчас час? Немедленно прекратите пение! Пройдите в каюту. Капитан недоволен. Кто недоволен? А! Капитан? Да, да, да, мы уважаем капитана. Вот такой мужик! Классный мужик! Да! Прростите, пажалуста! Мы больше не будем. Тс-сс… Тихонечко. "Ррревела бурря, гром гыремеэ-эл!.." Нет, нет, мы сами, мы сами уже идем. Из-виниттте. Нас не надо трогать, мы хорошие.
Конечно, конечно, "хорошие". Очень даже хорошие, особенно сегодня прямо с утра уже хороши были. Проходите, не задерживайте себя и нас. Спокойной ночи. Сы-пакойной ночи, граждане матросы и матроски! Ермолай, от винта! Свистать всех наверх! Сы-рочное погружение. Сы-роч… Хрррр…Хрррр…
Всё. Отмучился, болезный. Уснул на ходу. Ребят, поможете донести товарища докаюты, а? К вечеру следующего дня, отоспавшись в гостинице небольшого приречного селения Боро-Боро, Ибрагимыч вышел на крыльцо маленько покурить. Однако, глазам его предстала столь душераздирающая картина, что уже через мгновение хрупкие стекла в окнах потемневших от времени бревенчатых зданий древнего рыбацкого поселения разом зазвенели от дикого папуасского крика означенного товарища. Крик не прекращался некоторое время, а затем перешел в весьма витиеватую, сдобренную ненормативной лексикой, речь по поводу всей деревни, её обитателей и их предков…На шум вскоре явились доблестные пилигримы Ермолай и Максик, находящиеся в состоянии суточного сухого анабиоза.. Их очам предстало то же самое душераздирающее зрелище, которое подвигнуло их друга Ибрагимыча на создание неформатных образчиков современного русского языка.
Все три взгляда скрестились в одном и том же месте -: на доске деревенских объявлений : самое крупное, самое красивое цветное объявление на белоснежном куске ватмана, извещавшее о завтрашней творческой встрече Ямальского, Соловейчика и Топорищева с местными творчески одаренными личностями, было безжалостно разодрано чьей-то злодейской рукой напополам. Не сорвано полностью, а именно разодрано напополам! Какой ужас!Кровавая вечерняя заря зловеще обагряла несчастный ватман потусторонним светом.
Исчадия ада, местные жители преднамеренно затаились в своих злокозненных жилищах и поблизости не наблюдались.

Глава вторая.
Пиракляты дирэвна! Русская языка не луби! Култур не панимай! Тфуй на тубе, шайтан, шайтан! - волновался Ямальский, едва не переходя на одно из экзотических восточных наречий. Но, как всякий истинно русский писатель, вовремя спохватился.
Однако, наутро при виде собравшихся в библиотеке юных деревенских читателей, пришедших навстречу с приезжей троицей, Мустафа совершенно оттаял. И тут приятели Ямальского с нескрываемым удивлением узнали о некоторых фактах из биографии своего боевого товарища. Например, о том, что на самом деле отчество его вовсе не Ибрагимович, а Тургумбаевич. Псевдоним же "Ибрагимович" Мустафа присвоил себе потому, что является страстным поклонником как шведского футбола в целом, так и лучшего в мире шведского нападающего Ибрагимовича в частности. Много нового познавательного и увлекательного узнали боро-боровские ребята о шведском футболе и далекой скандинавской стране в эти чудесные минуты. Два часа пролетели как одно мгновение.
Наконец, слово передали на короткое время Ермолаю Топорищеву. На короткое потому, что горлопан Топорищев с места в карьер начал было читать стихи, изобилующие такими откровенными словечками и сценами, что мигом раскрасневшиеся библиотекарши зашушукались, дети заинтересованно напряглись, а заведующая детским отделом со словами "ну, это уже слишком" и сладенькой улыбочкой на устах, внезапно прервав выступающего, объявила детишкам, что сегодня у них в гостях находится замечательный прозаик, а именно - Максимилиан Иоаннович Соловейчик, которому нужно громко поаплодировать. Иоанныч проснулся от какого-то шума снаружи его головы.
Пора было браться за дело... Чтобы взяться за это самое основательно ( а иначе у Иоанныча и не бывает), ему пришлось для начала молча, последовательно и сосредоточенно допить до дна бутылочки с минеральной водой, стоящие на столе перед ним, перед Топорищевым и перед Мустафой Тургумбаевичем соответственно. Когда прозаик с явным огорчением на лице обнаружил, что воды более нигде не осталось, он, наконец, взглянул на зал и с ещё большим удивлением обнаружил в нем явные следы присутствия посторонних. Там были люди! Их было не много, но и не мало. Озадаченный Иоанныч впал в оцепенелое раздумье.
М-да. С этим нужно было что-то делать, что-то предпринимать…С этим приходилось теперь как-то жить! В лучших традициях постмодернистской литературы, Иоанныч завел тягучую и пространную речь с традиционными для прожженного философа эканьями, цели которой, равно как и смысла, не знал совершенно.Но это было не важно. Главное - что она текла…Смиренные усидчивые дети потихоньку заснули. Когда за окнами раздалось громкое мычание рогатых животных (видимо, стадо возвращалось с дневных пастбищ), ушлые библиотекарши дружно засуетились: искусство искусством, а вечернюю дойку никто не отменял.
Народ рассосался, и встреча завершилась сама собой, как бы естественным образом. Последним об этом узнал очнувшийся от словесных медитаций Иоанныч. Да и то потому лишь очнувшийся, что уборщице надо было помыть и под его стулом тоже, а делала онаэто не совсем уклюже.
Впрочем, тихие радости творцов слова вскоре продолжились в элитном боро-боровском баре под названием "Шатёр", потому как это и был шатёр на крутом берегу могучей сибирской водной артерии. По мнению местных пенсионеров именно здесь с утра и до позднего вечера концентрировалась вся опасная боро-боровская "золотая" молодёжь.
Изрядно набравшись пива и по этому случаю счастливо поигрывая арбузиками животов, приятели завалились в уже родную для них гостиницу. Получив от вахтерши ключ с таинственной надписью "заежка", писательская братва дружно заела потрясающе дешевыми свежими огурцами тут же распитую ими бутылочку медовухи и отправилась в бильярдную выпускать пар и снимать стресс, накопившиеся после трудового дня.
В ту ночь Топорищев был в ударе. Первым же броском кия он едва не проткнул насквозь стоявшего, мирно покачиваясь, за противоположной стороной стола Ямальского. Вторым ударом Ермолай ловко, словно хоккейную шайбу, поразил шар сбоку, и тот с подобающим моменту грохотом влетел в чугунную батарею центрального отопления. Пришла вахтерша. Просто так пришла - поинтересоваться: кто ведет в счете. Азартная бабка оказалась.
Пока Тургумбаевич любезно объяснял старушке - что такое бильярд и как пишется это слово, Топорищев наглухо громил кием мертвецки трезвого Иоанныча. Играли на интерес, то есть потому, что было интересно играть. Иоанныч отчаянно держался за край стола, топорщил губы и вздрагивал, но не уступал ни пяди. В конце концов, с криком "щас попаду!" Топорищев рухнул на шары, раскатившиеся по всему бильярдному полю. "Рыба!" - воскликнул Ибрагимыч и потащил обоих товарищей в номер обмывать победу воли над разумом.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ