Ярослав Ивашкевич. Полночь

Ночь. Я пью в одиночку. И уже потерял очертанья.
Но ещё чую под кожей часов неумолчное бремя,
Которое кровью моей засевает волн вереницу.
Медленный скрежет пружин, первый ржавый осадок.
Молодость путает мысли своим постепенным уходом,
Может она промчалась, а я не заметил потери.
Пусто. Осколки сознанья тщась собрать воедино
Я смотрю неотрывно в оконные мутные бельма...

Я другим свою жизнь предоставил, они за меня остаются,
Уверен - они доскажут, они меня приумножат.

Первый живёт в Париже, в неком убогом квартале,
Он спит беспокойно в промёрзшей заляпанной комнатёнке,
То вдруг очнётся, дикий, то бредит в измятой постели:
Уголь в руке крошится, лист, нагота модели,
С которой совсем недавно по памяти делал набросок
В обморочном свете засиженной мухами лампы.
Он весь в жару и, плача, маму зовёт, как в детстве.

Меня - никогда. Вот этот упрямо создаст всё то, что
Заколдовать не  с м о г  я, слабый, в строптивой форме.

Второго не добудиться, каменным сном забылся,
Он утомлён и грязен, в кровь сбиты его ладони.
Тяжёл этот сон и крепок. Бессильны тревоги мира.
Но лёгкая дрожь подспудно колеблет его ресницы:
Он снова девушкой грезит, той, что живёт напротив,
Она так красива...Ему же ни свет ни заря подыматься,
Как только вязью покроет окна морозный сумрак
И тяжестью сонной наполнит глаза уходящих суток.

Это тот самый, который всё прерваное закончит,
Всё то, что мне, лентяю, заканчивать не  х о т е л о с ь

Третий из них самый младший. Этот совсем ещё мальчик,
В белой ночной сорочке он спит с остальными вместе,
А перед сном он думал о разных словах и рифмах,
О лошадях и саблях, о преданных стойких душах,
Готовых, конечно, к бою, а также о бедных людях,
О людях вообще, которых он смутно себе представляет
Некой серою массой и всё же по правде их любит.

Это тот самый, который вскоре за то будет драться,
Во имя чего я, трус, скрестить не  п о с м е л  оружья.


       (перевод с польского Шамова В.А.)