Ночью

Не засыпаю ночью и нет мне места,
зациклился на одном, ничего не приходит вместо.
Но приходит вместо, что был я прах,
буду прахом. Это великий страх!
Как во время ареста, не зачитают прав...
Вспоминаю: «смертию смерть поправ».
По мостовым струится проклятая темнота,
не заслониться грудью солдата или мента,
темнота делает грязной вымытую посуду,
зажигает свет в забегаловках и столовых,
в темноте я боюсь двуруких, одноголовых,
а темнота повсюду.
Ночью двуногие звери бросают норы,
вылезают на улицу с красными фонарями.
После шлюхи у лоха кожа покрывается пузырями,
ему сухо, худо и плохо, гроб ему ладит столяр.
Пение тенора на отпевании – это пение сутенера,
тенора крепко сжимают зеленый доллар
руками, посиневшими от наколок,
грязный колер одежды, у них на ногах кирза,
золотые цепочки блестят на голых
мышцах груди – хорошо, что не образа.
Ночью загорелые проститутки отделяются от домов к обочинам.
Так близко, что видно – завивка или коса.
Тянут куда-то неподалеку, за...
Им, ухоженным и обученным,
неприятно видеть меня всклокоченным, замученным, озабоченным,
жмущим на газ или на тормоза.
Ночью глубокой, когда опора
жизни – это доска забора,
к которой прислоняешься, обороняя
голову от подростков, когда парная
жижа заслоняет глаза от света,
жижа красного цвета.
Ночью все запутывается: что ни строка – то рифма,
что ни деньга – то гривна,
что ни пять – то шесть,
если в полночь нога закутывается в шерсть,
в полдень – это рука.
Ночью не оличить
парня от старика,
мертвых от пьяных в лежку,
не решить – то ли свалить от греха,
то ли меня лечить
и звонить в неотложку.