О. Э. М

Неутолённый взгляд ночных зеркал,
впитавших шорохи нутром послушным.
Среди теней во тьме себя искал
твой голос влажный, поцелуй воздушный.

И серым войлоком прикинулся металл
неузнавания, гипноза, отчужденья.
Кошачьих глаз сиреневый опал
метался ледовитым наважденьем

по розовым мозолям детских звёзд,
по кафелю расколотого неба,
и пел сверчок о том, как сон пророс
в проём пустот, где быль цветёт и небыль.

***

Разложим комнату на части сонных числ,
в пространстве бытия полузабытых планов,
и в глубине беспомощных обманов -
воображения архитектурный смысл.

То построения готический излом
пронзает пиками немой застывший берег.
В предел пределов сможем ли поверить? -
И бредим им, и утопаем в нём...

Зачем, скажи, пространные леса
чарующего, медленного звука
от звона созданы, гудения и стука,
ломающего дверь и небеса?

И вот уже - бессмертник не цветёт,
и снова гривы табуна ночного,
как Он сказал: беспамятствует слово,
но память - свет. И больше, чем полёт.