Царский Дуб и простой человек

Среди дальних уголков,
Затерявшись средь холмов,
С давних пор стоит земля,
Чем богата, тем - бедна, -
Полных вод там есть река,
Есть и ныне в ней пока,
Злом не срублены леса,
Корнем, помнящих века...

И, смятенный естеством
Был блажен в краю я том:
Средь дубов, укрытых в осень,
Их подружек, стройных сосен,
Походил я лесом дальним…
Душу временем познал
И себя, питая прошлым,
На суд праведный отдал...

А чтоб вам судить не строго,
Буду скуп к себе немного
От слов лести отрекусь,
По былым векам пройдусь...
В них я не был, и не знал
Тех событий, что вписал
В мной задуманный рассказ
О былом, о прошлых нас.


Часть 1. Пугачев
(Время выдалось такое:
Воскресить бы нам царя,
Ну, а там господь помилуй –
На все волюшка твоя).

Много минуло с тех пор....
Говорят, что будто вор
По прозванью Пугачёв
Из казацких слыл родов.
Он, подняв холопов рать,
Жизнь решил им поменять.
А, чтоб польза в том была,
Имя взял царя Петра...
Воевал и жег поместья
И дворовые предместья.
И собрав в полки он люд
Вел их войском в Оренбург.
Был там бит и отступал он
Вплоть до Южного Урала,
Где заводы начал брать
И работный люд сзывать.

Манифест за манифестом
Рассылал он в те края.
Где повинности терпела
Черни бедной голытьба.
Самозванец не скупился,
Всем им жаловал моря.
Раздавал земель угодья,
Рек просторы, и леса...
Долг не ставив на потом,
Всех их жаловал крестом,
И для жизни их такой,
Оставлял всех с бородой.2
И, чтоб честь свою поднять
Он крестьян посессионных3
Набирал по новой в рать.
Сняв с заводов разоренных.
Раздавал бесплатно соли.
Тяжесть податей сменил
На служенье самозванцу,
Чем полки и подкрепил...
И пошли за ним калмыки,
Черемисы и башкиры,
И чуваши и мордва, -
Всех народов беднота.

Взяв Авзяно да Петровский,
К Белорецкому пришел,
Так заводик за заводом
К нему в милость перешел.
Но войска императрицы
Не дают спокойно спать
И, как волчья стая, гонят
В путь каратели опять.
       ***
Русь великое раздолье:
Пошалить хватало сил,
Эй ты удаль молодецкая.
Кто тебя в сердца вселил?
То ль мечта по дикой воле,
Мысль ли вечного раба,
Толи в буйстве неуемная
Русских подданных душа?
А она не любит мешкать,
Плеть вонзает в круп коней
И Казанский кремль вскоре
Показался средь ветвей.

Что Казань? У Оренбурга
Он готов был гарцевать,
И казацкий «царь» команду
Шлет, чтоб этот город брать!
Осу взяли, как предвестник
Всплеска нового войны,
И ведет казак-полковник
Полк Казанский впереди4.
Пушки спрятаны соломой.
Войско прячется в обоз
Емельян своих повстанцев
Снова вывел на форпост.

Вот горит во всю слободка.
Кремль Казанский взаперти,
Так Потемкин5 после бегства
Гарнизон решил спасти.
И начальник всех секретов
Брат любимца, царь-вдовы,
Дал команду заключенных
В тюрьмах местных извести.
Но стремителен и грозен
Натиск буйной голытьбы,
И с запоров тех слетают
На крепь заперты замки.

А среди «друзей» колодок
От беды спастись смогла
Обнищавшая, голодная
Вождя воинства семья.
Но казацкий «царь» не видит
Ни пытливых глаз, ни рук,
И бежит он, как от ладана,
Не отец он им, ни муж.

Он велит детей и Софью
На телегах разместить
И подальше тех событий
В лагерь войска проводить.
И скорей как можно к граду
Он стегает конский круп...
Только крепость и не взята,
А Казань, пограбив, жгут.

У крестьянского восстанья,
Самый значимый успех
Он же стал канун паденья
И началом скорых бед.
А гонец пред Пугачевым
Поднял лошадь на дыбы
И кричит осипшим басом:
«Всем спасаться, казаки!
Перед самым носом вашим
В двух часах коней езды
Под началом Михельсона6
Спешат царские полки».
Крики, жесты есаулов
Повернули войско вспять,
И восставшим «царь» казацкий
Повелел вновь отступать.

По околицам семь верст
К полю Арскому - не крюк;7
Там решили пугачевцы
Лагерь быстро развернуть.

Ночь не гасит в небе звезды,
И не спит в потьмах луна,
А казацкий «царь» с победой
Хвалит войско до пьяна.
И пятнадцать бочек кряду
Выпив свежего винца,
Люд уставший отсыпался
Вплоть до самого утра.

Где себе покой находишь,
Русской вольности душа?
И в хмельном угаре стынут
Угли с той войны костра.
Были пушки, и картечь
А десятки тысяч войска
Раскидал слуга царицы,
Верноподданный борец...
И, сходясь на бой неравный,
Там сражались день и два
Регулярных войск отряды
И с мятежных мест толпа.
Но склонили чашу битвы
Превосходство ратных сил,
И казацкий «царь» на поле
В схватках тех не победил.

Часть 2. Дуб и человек

(От истории к легендам
Частью этой Вас веду
И я верю, что «царь Петр»
Видел Дуб и знал Гору).

Снова бег, опять погоня,
Вновь стегает «царь» коня.
Взяв с собой все дорогое,
Но помилуй бог меня.
Это сотни три в отряде.
Много злата, серебра,
Да, простите его люди -
В поле брошена семья.

И прикрыл его в скитаньях
Лес Марийской стороны,
Глухомань и край нелюдный
С той считался он поры.

Вот овраг, ручей, болото,
Конь хрипит, почуяв страх,
И он медленно со вздохом
Потянулся вдруг назад.
Казак дергает поводья:
«Шалый, что ты, ну вперед!»
Но тяжелый воз в трясину
С златом, серебром ползет.
Там кричат, чтобы подпруги
Разрезал бы кто скорей,
Но куда там, воз богатства
Скрылся в скорости своей.

Конь утоп за милость божью
Тяжкий груз для казака.
Что богатство, его вволю
Можно грабить, как всегда...
А вождь воинства по слуху
В муть болотную глядит,
Желваками молча водит
И достать казну велит...
Много было смельчаков
Отыскать след сундуков,
Но топь старого болота
Тайну скрыла средь лесов.
А молва людская имя
Подарила Шортньокуп8 –
Золотым болотом значит
Омут тот с тех пор зовут.

Пугачев пошел, согнулся
Эх, беда, ты не одна:
Вчера били супостаты,
А теперь пуста казна.
Место топкое с отрядом
Обошли до Канон-ер,
И в его кристальных водах
Утолил он жар коней.
Дальше двигаться горою
Пугачев всем приказал,
И скорее ищет место,
Где отряд бы отдыхал...

(Отвлекусь я здесь на время:
Подошла и мне пора
Вам сказать, что это место
Звать Кленовая гора.)
И по ней идет с отрядом
«Царь казацкий», голова:
Разум мутит беспокойный,
В омут, канувши, казна.
Посерел лицом и только
Злую ругань наперед
Посылает, чтоб быстрее
Шел и двигался народ.
Ну зачем такую долю,
За какие, чьи грехи
На свои взвалил он плечи,
Да и что там впереди?
Может, царское правленье,
Может, участь Ермака,
Может, плаха иль колода
Ждут, не чают казака?

Но из дум его тревожных
Возвратил желанный вид:
Есть поляна попросторней,
Рядом с нею дуб стоит.
Он величествен и строен,
Словно, царь лесных глубин,
И к нему по чьей-то воле
Пугачев коня пустил...

Но толпятся рядом люди,
В лентах, платьях в серебре,
Хлеб и соль несут на блюде
С парой славной во главе.
«Где ты, наш защитник сирых,
Где царь Петр наш, душа?
Подскажи, народ казацкий, -
Молвил старый голова, -
Может, ты казак достойный,
Что идешь всех впереди?
Так за это честь по чести
От нас хлеб и соль прими».

И, привыкший к почитанью,
«Царь» казацкий слез с коня,
И его, вождя повстанцев.
Пока держит мать-земля.
На ответ поклон поклоном,
Руки друг у дружки жмут,
И подарки за хлеб - солью
Пугачеву в дар несут.
Емельян отведал хлеба:
Прикусил и присолил,
И младую пару цепким
Взглядом царским оценил.

Но старейшина вниманья
К себе требует взамен,
И к нему с толпы выводят
Кулака с тех деревень.
«Посуди его, «царь-батька»;
По три шкуры с нас дерет!
Постоишь за нас сегодня,
То придет и наш черед,-
Крик несется из толпы,-
Мы поможем, призови,
А сегодня своим царским
Ты судом его казни!»

И казацкий, и крестьянский
«Царь» браду свою не мял,
И как прежде самосудом
Милость с вольностью не дал.
Рядом с дубом, у осины.
Ветвь вожжами оплели,
И повешен был прилюдно
Тот кулак... от сей земли.
А народ ликует, пляшет:
«Висит мертвый супостат,
Петру Федоровичу слава.
Царствуй, батюшка, опять!»
И, на радостях подвыпив,
Делегаты от крестьян
Просят снова Пугачева,
Чтоб он пару обвенчал.
Ну а где приметней место:
Дуб - столетний великан,
Символ стойкости и веры...
И «царь Петр» к нему позвал.
Что-то тянет его к дубу:
То ли мудрость, то ли мощь,
И ему, как словно брату,
Жизнь поведать он готов.
Рассказать про боль, печали,
Про мечту царем побыть,
Чтоб для сирых и убогих
Участь жизни изменить.

Но веселья час! И снова
Емельян сыграл «царя»,
И на месте прошлой казни
Он предстал для сватовства.
Ну а дуб - мудрец столетний,
Затаив листву, не спит
Ждет свершения обряда.
Чтоб легендой сохранить.

«Царь-отец», благословляя.
Молодых к себе подвел,
И по полному согласию
Он назвался им сватом.
И пошло опять веселье:
Где отряд и пришлый люд?
Доливая только «зелье».
Бабы шустрые снуют.

Ну а «царь», душой тоскуя,
Обрести покой не смог,
И пошел он к дубу ближе,
К чаще, в царский уголок.

Как родные братья вместе
Повстречались, в кой-то век,
Дуб, отметивший столетье,
И дел буйных человек.

Что душа? Она потемки:
В ней удел житейский бед,
Сумрак жизни одинокой,
Да разбойной страсти бег...
«Эй ты, боль моих скитаний,
Вырвись, богом не прошу,
Но за веру и за правду
Жизнь на плаху положу.
Положу, когда смогу сам
Свой народ от бед сберечь,
Тот, кто волей иль неволей
Смог в бега себя обречь»,-
Проронил свое он слово
«Царь» казацкий, а слеза
Жжет глаза напоминаньем,
Что под розыском семья.
Сам себя в цари назначив,
Про детей своих забыл.
Говорил, что друг знакомый
Емельян всех породил, -
Что же совесть, как зануда,
Вновь ты мучаешь меня?!
А за то, что лес стал домом.
То при всех казню себя.

Шелохнулся дуб могучий,
Желудь наземь обронил.
Если б стала его воля.
Он бы слово проронил.
Но молчит лесов владыка,
Может, понял, наконец,
Что к нему, за место бога.
Пришел с просьбой человек:
Отпустить грехи мирские.
Путь дальнейший указать,
Или всем им в одночасье
Рок судьбы предугадать.

Простояв царем средь леса,
В первый раз увидел стан.
Разместил, что здесь на время
Войск тех малых «государь».
Принял ль дуб его причастье,
Понял ль боль души его.
Но ветвями шелохнувшись.
Он вздохнул лишь тяжело.

На веку он видел много.
Наш столетний великан,
И он помнит, как бывало
Люд гостиный торговал.
Проходили здесь обозы,
Видел он Казанский тракт,
Видел каторжное племя.
Путь не знавшего назад.
Как мудрец и как оракул
Мог предвидеть и сказать.
Что власть царская не может
Самозванство им спускать.
       ***
Пугачев движенье мыслей
Прекратил, отбросил вспять,
Он решил с вершины дуба
Рассмотреть к Казани тракт.
Ветви низко, как деревья,
И по ним казацкий «царь»,
Шапку скинул и умело,
К высоте себя поднял.
Лес вокруг стоит зеленый,
Вдалеке дымится марь,
И себя на время птицей
Здесь представил «государь».

А дорога без движенья,
Кое-где один иль два
Идут путники несмело,
Не остаться б без добра.
Нет карателей отрядов,
И толпы отставшей след.
Не пылит вдали дорогу
Видно все сошло на нет...
А Казань? Горит, «родная»,
Стелет по небу клубы,
И дымят, не угасая,
В ней костры от их войны.

Слез довольный Пугачев:
Пусть напишут летописцы,
Что с времен царя Ивана
Град не знал такого срама.

А тоска, подруга скуки.
Маять душу не дает
И идти к забытой братье
Царя воинства зовет.
Время вышло, он спокоен
Хватит с горем воевать:
Час не ровен, и нагонят
Здесь каратели отряд.

Но на время погружаюсь
Снова в мысли я свои,
И их с силой напрягаю,
Ну да Бог меня прости...
И не стоит огорчаться
Ни на правду, ни на ложь,
Но ему проститься с Дубом
Просто так не удалось.
И стоит он, думой полон:
Не спокойно здесь ему.
Как же мир его узнает?
Кто прочтет его судьбу?
       ***
Ведал все глава лихая:
Куда б тропка ни вела,
Но на царское сиденье
Срок закончен казака...
Или, может, как и прежде:
Только крикни, призови,
И со всех окрест сбежится
Тысяч двадцать голытьбы?!

Но надежда - мать удачи
Пока жив он, не умрет,
И на всякий случай место
Он на память приберег.
И решил он эту память
Для потомков сохранить.
И записку в клад-вещице
В корни дуба положить.

И, взяв что-то из сумы,
Видно прибрано в пути.
Взял бумагу, взял перо
И исполнил письмецо.
Положил его в вещицу.
Сам же уперев десницу
Долго на Дуб тот глядел,
Будто что-то в нем узрел,
Может, он через листву
Разглядел свою судьбу...

Ну да ладно, посмотрел.
Ямку выкопал, присел.
Положил на дно вещицу,
Обернув рукой в тряпицу.
Место то с землей сравнял
И приметней притоптал.
Может, думал, и вернется,
Если случай подвернется
Постоять еще хоть раз
Возле дуба в самый раз.
Как никак, но духом оба,
Как два брата-близнеца.
Породнились и осталась
В мыслях здесь его душа.

Он побыл еще немножко.
Дуб он обнял, словно брат,
И, к коре его прижавшись,
Он пошел ко всем... гулять.
Пугачев расстался с грустью
Где ты, «горе - не беда».
Ну а нам на этой ноте
Расставаться с ним пора...

Казаки - народ простой, -
Там вино лилось рекой.
Всё смешалось в ту пору.
Слышно было в вечеру
Чей-то визг и пьяный хлип.
Бабу тискали хмельную
И конечно же, чужую.
Кто-то ей шептал ещё,
Что, мол, любит горячо,
А потом, что было сил,
За телеги в ночь тащил.

Кто-то пьяную главу
Спрятал по уши в траву.
Кто-то скарб свой собирал
Да коней на луг пускал.
Пугачева ж не брало
Хмелем томное вино.
Видно, много в голове
Дум, не тонущих в вине.
И средь пьяного угара
Дуб смотрел на «царь» - буяна
С высоты своей листвы.
В кроне выше темноты...

А на утро, по рассвету,
Когда солнца вида нет
В путь собрался тот отряд:
Нет костров, телеги в ряд.
Нет и пьяных, все при деле,
Лишь детишки-ротозеи
Мамок юбки теребят
Да что попадя твердят.
И пошел народ туда.
Куда тропка повела,
А пошла она в овраг
Через дальний буерак.
Изнурив себя в борьбе.
Шли они к своей судьбе,
А уж там, что Бог присудит,
Коли сабля не порубит.

Часть 3.Заключение

(Стоит на болоте и мнется толпа,
А лишнего скажешь, так жди батога.
Кого же здесь судят рукой палача,
Не уж-то надежда пропала в «царя»?)

Пролилось немало крови
Из казачьей доброй воли,
И старшины в плен смогли
Взять «царя всея земли».
Повезли в Симбирск на дыбу,
А чтоб ворог не сбежал,
К конвоирам был поставлен
Сам Суворов - генерал.
Долго мучали, пытали:
Кто дал мысль идти в цари.
Может, кто из иностранцев,
Может, стольные смогли?
И заплечных дел трудяги
Постарались, как смогли,
И для пользы государства
Чуть «царя» не засекли.
А в Казани в назиданье
Портрет писаный сожгли
И, закончив розыск строгий,
Как зверье, в Москву свезли.

Был прочитан на Болоте
Царским именем указ,
И на срубленном помосте
Емельяна ждал палач.
Тот не мешкает и старый
Сам нарушил «этикет»9,
И глава «царя» повстанцев
Первой скатывается с плеч..

А в местах, где и зимою
Льдом не скована Илеть,
Дуб могучий шелохнулся,
С себя сбросив стылый снег.
И скрипел, шумел ветвями
С каждым взмахом топора,
Словно им его кромсали,
А не «всей земли царя».
В скорби царь лесного края
Брата, бывшего сватом,
Потерял вдруг, как родного,
Значит, жизнь была не сном.
Он не спал, когда шальная
Здесь гуляла голытьба.
Он не спал, когда святая
Открывалась здесь душа.
       ***
Расседлала знать коней.
Инородец стал скромней...
И война пошла на спад,
Не с кем стало воевать.
После многих поражений,
После долгих мук, сидений
Разлетелся буйный люд,
Став мятежным духом скуп...

И пошли суды и казни,
В кандалы людей куют,
И «по слову и по делу»
Розыск пристально ведут.
Стонет в плаче вся земля,
Стынет кровь у палача,
Не хватает больше сил
Души стлать по дну могил.

Рвали ребра душегубы,
Путы лопались у дыб,
И девичьи, бабьи слезы
Не могли всю боль залить.
На плотах кресты-распятья,
У костров зловонья дым,
И тела без глав, обрубки,
Были брошены на тын.
И спасались, как могли,
С прежней рати казаки:
Кто пешком, кто при коне,
Лишь бы стал конец войне.



Эпилог
(Всем советую: Идите,
Дуб могучий посетите
И здоровье Вы свое
Подлечите заодно).

Много видно с той поры
Утекло с тех мест воды.
Пробежали вдаль века.
Но сторонка все же та.
Как и прежде хороша.
В ней известные места.
Где холмы, и есть река –
Не исчезли без следа.

Хоть не те уже леса
И не так свежа трава...,
Там, где некогда тогда
Разгулялась голытьба.
Дуб стоит немолодой
И шумит своей листвой.
Видно, ждет он «государя»
Из времен былого края.
В его кроне буйный ветер
Время прошлое хранит
И, в окрестности сбегая,
Память дуба сторожит.
Знает ветер про мечту:
Дубу встретить голытьбу,
И опять в хмельном угаре
Покуражиться, как встаре,
Но ушли назад столетья,
Быль бурьяном проросла,
И годов тех лихолетья
Нам не встретить никогда...

Много лет от этих пор
Дуб венчает лес листвой,
А всего на пять веков
Ему «стукнуло» годков,
Но он так же, как и прежде,
Полон силы и надежды
Атамана встретить вновь,
Но нелегок груз годов...
И бежит, блуждая, время,
Мерит каждому свою
Впрок отпетую судьбу...

Дуб же цепью оградили
И таблицу разместили.
А чтоб шла благая весть,
Расписали всё как есть:
Сколько гнёзд и желудей,
Сколько у него ветвей.
Сколько листьев, муравьев,
Сколько можно сделать дров.
Об одном лишь не сказали:
О его тоске - печали...

Да и время не жалело.
Не щадило старика,
И в его ветвях сразила
Крону молнией гроза.
А чтоб кто не попытался
Опыт «царский» повторить,
То решили от соблазна
Ветви нижние спилить...

Ну а где же та вещица,
Что должна была явиться
На свет божий и сказать:
«Мол, пора уж указать:
Для чего была зарыта,
Тайной этою прикрыта».
       ****
Но то время уж прошло:
Всё, что было, далеко.
Нет вещицы. Где искать?
Видно в землю, сыру мать.
Корнем вглубь ее влекло
И быльём всё поросло.
Но кричит порой она,
Атамана к нам душа:
«Продолжали, чтобы смело
Вы шальное наше дело!
Бог свидетель, я свою
Буйну голову сложу».
       ***
В наши годы, где великий
Дуб повстанцев след хранит,
Воду брали на анализ
Речки той, что вниз бежит.
И, найдя в ней минералы,
Соли разные и грязи,
Порешили, – месту быть
И здоровье всем крепить!
И о месте том молва
Летит в дальние края,
И несет благую весть,
Что и здравница здесь есть.

Приезжают сюда люди,
Лечат все свои недуги,
И с поклоном в лес идут,
Где стоит тот царский дуб.
Он их честью принимает.
Ленты их поклоном славит10,
И, душой за всех болея,
Атаманский дух жалеет:
"Где людьми названый «царь»,
Войск казацких «государь»?
Видишь, к братцу твоему
Проторил народ тропу".
       31.10.2006
Примечания:
1. Воспользовавшись верой бедного народа в доброго царя, Е.И. Пугачев выдавал себя за покойного императора Петра III, мужа императрицы Екатерины II.
2. Так, например манифест 31 июля 1774 года наиболее полно и решительно выражает требования угнетенных. Пугачев в нем провозглашал во всенародное известие:
- Жалуем сим имянным указом с монаршеским и отеческим нашим милосердием всех находившихся
прежде а крестьянстве и в подданстве помещиков, быть верноподданными рабами coбственной нашей короне, и награждаем древним крестом и молитвою, головами и бородами, вольностию а свободою и вечно казаками, не требуя рекрутских набора, подушных и прочих денежных податей, владением землями, лесными и сенокосными угодьями и рыбными ловлями, и соляными озерами без покупки и без оброку. И освобождаем всех прежде чинимых от злодеев дворян и градских мздоимцем судей крестьянам и всему народу налагаемых податей и отягощением… Повелеваем сим нашим имянным указом: кои прежде были дворяне в своих поместьях и вотчинах, оных противников нашей власти и возмутителей империи, и разорителей крестьян ловить, казнить и вешать, и поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с вами крестьянами. По истреблении которых противников и злодеев-дворян каждый может восчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжаться бкдет.
3. Посессионные крестьяне (от слова posessio – владение) крестьяне купленные владельцами предприятий и прикрепленные последними для работы. Посессионные крестьяне могли продаваться только с предприятиями, на которых они работали.
4. После взятия повстанцами г. Осы Пугачев коменданта гарнизона секунд-майора Скрипицына произвел в полковники, а весь уцелевший гарнизон привел к присяге и произвел в казаки, а полк стал называться Казанским. Командиром полка назначил Скрипицына.
5. Взволнованная успехами Пугачева Екатерина II объединила две секретные комиссии в одну и поставила во главе ее троюродного брата своего любимца (фаворита Г. Потемкина) Павла Сергеевича Потемкина, срочно вызванного (как до этого и его брат) из действующей армии Румянцева и произведенного из бригадиров в генерал-майоры. П.С. Потемкин прибыл в г. Казань 8 июля за три дня до подхода Пугачева.
6. На Михельсона главнокомандующим всех карательных войск Паниным были возложены главные надежды в подавлении повстанческого движения.
7. После отступления из-под Казани войско Пугачева встало лагерем у с. Царицыно, откуда выдвинулось к Арскому полю, где и развернулись последующие кровавые события. Иррегулярным тысячным отрядам Пугачева пришлось сражаться с хорошо подготовленными карательными отрядами под командованием Потемкина и Михельсона. После двухдневного сражения пугачевцы потерпели поражение и скрылись в Марийских лесах.
8. По старинным легендам в обозе повстанцев находилось много драгоценностей, и этот груз затонул в одном из карстовых болот вблизи оз. Канон-ер и названного Шортньокуп(«Золотое болото»).
9. По установившимся традициям четвертования голова у приговоренного отрубалась в последнюю очередь, но граф Панин отдал распоряжение, чтобы начать четвертование именно с отсечения головы. Даже приговоренный к смерти Пугачев все еще внушал страх властям.
10. По сложившемуся обычаю приезжающие подвязывают ленточки или к коре Дуба, или на рядом растущие кусты, в надежде посетить этот край еще раз.