Танцовщице Лейле

И выпрямилась плясунья. Взмыли, вынырнули из вороха цветных шелков тонкие смуглые руки, и пламя светцов побежало по ним червонными бликами, зажглось в нитках бус, откатившихся от запястий к локтям, а в бусах тех чередою шли красные сердолики и крупные горошины жёлтого янтаря.
И ожил в правой руке бубен, а в левой звонко щёлкнули отглаженные костяшки. Медленно переговаривались они с бубном, но та рождающая тревогу медлительность была в их беседе, с какой начинает свой путь наземь подрубленная сосна. Лейла не двигалась с места, лишь руки жили над головой, да постепенно запрокидывалась голова, да раскрывались пухлые губы, будто стон нестерпимый готовясь исторгнуть…
И замерли все.

М. Семёнова, А. Константинов, Меч Мёртвых


Ты скользишь по песку в жадном шёпоте властного бубна
И в мужское дыханье вплетаешь сердечный прибой.
Ты прекрасна, как трепетный сон, и преступно доступна,
И царишь над толпой – и безмолвно торгуешь собой.

В плавной музыке плеч и напевном узоре движений,
В упоительном ритме неспешных и мягких шагов –
Приоткрытая взгляду страница твоих откровений,
Притягательно чувственный хрупкий рисунок без слов.

За изгибом бедра – нежный отклик душевных признаний,
Растворённый в мелодии тела и в блике волос.
За текучестью линий – бесстыдная правда желаний,
В приоткрытых губах – продиктованный страстью вопрос.

Ты живая игрушка на сцене чужих вожделений.
Кто проникнет в твой внутренний мир, чтоб заполнить собой?
Кто узнает твой голос и искренний вкус наслаждений?
Кто коснётся души, а не тела, назвавшись судьбой?

Кто услышит сквозь музыку танца мелодию слова
И навек оградит от безумных желаний других?
Ты сжигаешь себя откровением тайного зова
И взываешь к толпе вопросительным взмахом руки.

Ты плывёшь по песку, и всё меньше и меньше одежды
Паутиной шелков облекает в вуаль силуэт.
Ты безмолвно кричишь – только в сердце всё меньше надежды,
Что однажды чужая душа отзовётся в ответ.

Подчиняя свой нрав добровольно кому-то в угоду,
Ты не можешь, увы, между тем ничего изменить:
Только в музыке танца ты чувствуешь сердцем свободу,
Только этой свободой питаешь стремление жить.

Вихрем девичьих грёз прогорают минуты на сцене
И свиваются в нить, в нарисованный музыкой след –
И, израненной птицей припав к оголённой арене,
Ты покорно склоняешь себя перед звоном монет.

Этот ласковый звон – и хмельное мужское вниманье,
И досадный и горький осадок несбывшихся снов.
Ты уходишь со сцены, устало кивнув на прощанье…

…Чтобы завтра продолжить читать свою душу без слов.

(18 июля 2008 года)