Филадельфия Лаэртовна

(рассуждения Ванадия Тоттапальяма, энтомолога)


У Филадельфии Лаэртовны глаза
Не хуже изумруда производят
Эмиссию зелёной части спектра –
Таких очей никто ещё не видел.

Покровы кожные ей умастили салом,
Что у овцы курдючной не бывает,
Зато в избытке есть у той медузы,
Которая Кусто не снилась даже.

Красива Филадельфия! При этом
Монетаризм блюдёт, как подобает,
На девять пенни покупает сахар
И два банана к завтраку имеет.

На срам, чем жизнь богата, не взирает -
Уж лучше, говорит, потупить очи
И лицезреть носки своих ботинок,
Что ваксой умастила накануне.

Вокруг неё танцуют всё лезгинку
Иль буги-вуги с макареной вкупе,
Она ж глуха ко звукам всей музыки,
Бо музыку сама собой являет.

Какой-нибудь сноровистый любитель
Порой распустит руки – ему скажет:
Из задницы ты, что ли, вышел, парень?
Ступай-ка лучше прохладись кумысом.

Когда рассвет окрасит горизонты
Кармином жгучим, восстаёт дыкханин;
Лаэртовна же спит себе, сколь хочет,
Бо чужд ей практицизм и вся насущность.

Когда ж арык, чья мутность минимальна,
Журчанием своим нас обольщает,
Лаэртовна, отринув смутность нощи,
С дыкханином беседует радушно.

И говорит: ты посмотри, товарищ,
Монетаризм раскрыл нам перспективы,
И видишь ли на горизонте счастье –
То капитал прибавил нам наличность.

О, да, дыкханин молвит, ну конечно -
Ликует дарвинизм во всей округе:
Ведь ежели натура функцьи имет,
То функциям простор положен быть.

На зависть ли богам ты, дочь Лаэрта,
Имеешь перси, что укор Хеопсу –
В том смысле, что какие ж пирамиды
Сравнятся с ними, если сопоставить?

А очи у тебя есть два Лох-Несса,
Где притаились сто плезиозавров;
К тому же чрезвычайно креативна,
Бо знаешь, что в рубле не сто копеек.

Эстетики довольно в крепдешине,
Что облекает перси натуральны –
И вот майор сутулый распрямился,
Сержант ж окаменел в благоговеньи.

Найдётся ли бесстыдник, что отвергнет
Присущи естеству твои приязни?
Так пусть срастётся мозг его с кишкою,
Чтоб неповадно было остальным!