Из записок Казановы

.................... Женщины в наше время любят
.................... головой, а не сердцем.
.................... Если добродетель не приносит
.................... нам счастья, то на кой черт она
.................... нам нужна?
............................................... Аббат Галиани


Аббат на диспут вызвал наш салон!
Аббат — из новых. Смел. Не туп. И щеголь.
Нет в мире хуже молодых ворон!
Не каждый соловей их перещелкал.

Спросил у крошки — он?
Созналась. Он!

Мерилом времени я почитаю миг.
А нынешнего времени — тем паче:
Не дольше мной покинутая плачет —
Уж к ней другой спешит (почти двойник!),
Его к ней тащит миг за воротник,
Я — на бегу! — желаю им удачи.

Куда спешу? Да к ней же (но к другой).
Зачем спешу? За тем же. Да, за тем же!
Кобель на Сене — не кобель на Темзе,
Он не сидит на сене, не такой!
Он знает: миг — и ты уже старик.
Он чует: миг — и вслед за трепотнёю
На эшафот потащат за парик,
Графини закричат под солдатнёю...
Вот так, вот так, слепые ворчуны!
Я промолчал бы, если б вы молчали.
Но вы клянете, словно мы — в начале,
А мы — в конце, а мы обречены...

Вот. Это, так сказать, «удар быка»
(Название любовного приема),
Но и беседы сладость мне знакома.
Что ж, устремим наш взор через века,
Что видим? Видим: правы очкари,
Что человечество Тартар заглотит.
На корке пережаренной земли
Оставить в память о двуногом роде
Нам следует лишь ключ к его природе —
Мужскую мысль и контур женской плоти.
Ведь — всё о людях! Что ни говори!

Я ерничаю? Нет. Я все всерьез.
Смущает мрачность и невзрачность грез?
Что ж, удержите будущего семя!
Но вот — сегодня. Рабство здесь и власть!
Меж ними пропасть! И взлететь — что пасть!
В постели же гармония меж всеми...

Да, радостью осталось только то,
Чему названье это! Но зато
Весь белый свет, как клин, сошелся в этом
И с вечной тьмой, и с тем пресветлым светом
О них — будь ты скотом, будь ты поэтом, —
До этого не думает никто!

Господь, он, знать, был первый либерал,
И так же, как теперь с лакеем модно
Поднять, шутя, за равенство бокал,
И жажду утолить, и благородно
Помочь остыть разбойному уму,
Так бог на нас и льет свое сиянье
В миг нашего полнейшего слиянья
(Бог в нас — перепадает и ему).

Найдут записки... да меня ж сожгут!..
А впрочем, нет. Других забот хватает.
Дракон изранен. Поздно! Сила тает.
А истекая, силы берегут.
И сплел петлю, кто должен был бы — жгут.

В глазах дракона — страх: кругом заботы!
Сожрать бы всех — клыки тупы. Увы!
Всем новые мерещатся свободы
За нынешней свободою любви.
Не без причин. Без слов любовь мертва,
Как без нее мертво, по Сути, тело,
Но это ж часть познания — слова!
Слова и знанья зачинают дело. .
Сказать в салоне? Крошке? Мысль нова:
Любовь свободна — знанью нет предела.

Ах, крошка! До чего умом остра!
Болтали и любили до утра.
Спешил к аббату я на диспут — крошка,
Узнав предмет, раздела: «На дорожку...»
Потом — с тоской: «Ни пуха, ни пера...»
Аббат — индюк. Да, диспут был горячий.
Я слеп без веры! Он и с ней — незрячий.
Иначе б, сир, узрели, что она, —
Вернее, обе — крошечка и вера, —
Ни та, ни эта, сир, вам не верна!
А ты, кликуша, требовал примера
Тому, что вера лишь слепым нужна!

Кликуши, девы старые, скопцы!
На вас плюют лачуги и дворцы,
Всесветной живодерни чуя ужас,
Как кошки — нюхом, и без слов решив
Любить, как кошки, всласть, покуда жив,
Пока грядет, а не постигла участь.
Потом сумей, безног, безрук, плешив!
Куда там смочь! Не вспомнишь, поднатужась,
Что бога делом занимал, грешив,
Приятным — впадших в грех прощал господь,
А будет плакать, видя в ранах плоть!
Глагол-то — «пасть» — один, но как не схожи
Его значенья. Результаты — тоже!

Зачем мне бог? Всяк, веруя, живет,
Но так, чтоб не было в помине бога!
А то, чем наш кончается живот,
Он сам, и мозг, и сердце — для порока
Как будто предназначены судьбой
Людскою, длящейся в земной юдоли:
Живут себе друг другом и собой —
От радости земной к земной же боли —
Так и народы, так их короли...
Не будет бога до конца Земли,
А ведь она тверда, кругла и вечна.
Да, бога нет. Но есть, возможно, нечто...
Поговорить об этом с Натали!

Я к ней летел, как к нимфе Купидон, —
Не видя ни погоды, ни дороги.
Вхожу, лечу по зале — в зале он!
И — кругом голова. Святые боги!
Вошла она. Секунда — и бледна.
Нашлась: «А мы вас ждали! Интересно
Здесь говорил аббат о вас...» «Мне лестно».
Короче, сели. Выпили вина.
И началась, сначала бестолково,
Меж мной и им дуэль. Слово в слово
Одну тираду помню. Вот она:
«Вы знанье защищали, милый друг,
Отменно. Так же веру низвергали.
Но посмотрите дальше — не вокруг,
Я знаю ваш вольнолюбивый круг, —
А дальше в человеческие дали,
Париж и Лондон взглядом обойдя,
Как лужи от вчерашнего дождя...
Они остались, да. Но навсегда ли?..
Вы дальше них бывали? Нет? Я — да.
Незнания бескрайняя пустыня
Лежит за ними. Адского труда
Живут там люди. Голод, нищета
Такие — кровь, как глянешь, в жилах стынет!
Там знанья нет. Но живо там всегда
То, что вы звали сказками пустыми
На диспуте. Рассмотрим — почему?
Иль, может, не рожают там ученых?
Они там есть. Но ходят все в никчемных
Для жизни, и бегут по одному,
Хотя бы к нам. Там видно из окна,
Что не ученый ум для дела нужен,
Где ста Гераклов мало для конюшен,
Какими стали за страной страна
От нас на юг, а также на восток.
Но там людей тоска, как вас, не мучит!
Ведь веры — веры, веры! — светлый лучик
Им освещает бренной жизни срок!
Вы думаете, все они — скоты?
Скоты б такой не выдержали доли
И века! Но века труда и боли
Им дали дух завидной высоты!
И мудрость христианских праотцов!
Дух, мудрость, а не просто ум, заметьте.
Наш путь иной? Да в чем иной, ответьте?
Он тот же. Он лежит, в конце концов,
От старых к новым карнавалам смерти.
И новый, он, вы знаете, грядет,
О чем в Париже каждый идиот
Кричит, и говорит любой нормальный.
Что мой наряд похож на карнавальный —
Вы, зло сострив, заметили не зря.
Там, впереди, пожар, его заря
Окрашивает мыслей ход и дали.
И все французы в этом карнавале,
В мельканье флагов, сабель, гильотин
По вере затоскуют, как один!
Тогда меня вы первый призовете,
Увидев друга днем на эшафоте,
А вечером — горящий дом врага.
Вам сразу вера станет дорога,
А ставши петь по старому — соврете,
И будет оттого черней тоска.
Вот истина. Морозна как зима.
Закон времен: одно родит другое.
Но — ложь, что нынче время для ума.
Лишь для привычки мыслить средь покоя.
И в ней я вижу страха скрытый вой!
В мужчине не ищу единоверца,
Пусть ум его приправлен дозой перца,
Но женщины поймут с лихвой,
Любя не сердцем нас, а головой
Лишь потому, что страшно им за сердце...
А то, что вы с утра и до темна
Твердите всем, что вера всем вредна, —
Так не она вас злит, а добродетель!
Да, радости нам не сулит она —
Семья, долги, ревнивая жена
И накануне страшной бойни — дети...
К чертям мораль!.. Но вера — нам нужна...
Взгляните, друг! Мудра же кисть Ватто!
Из наших просвещенных дам никто
На вас не взглянет жарко, как он пишет,
И на него, конечно, самого.
Но кисть его — ведь это боль его!
И вера. Он ведь верит, если ищет
Всё то, что вы украли у него!»

О, хитрый обольститель! О, лиса!
Он говорил, к ее склоняясь уху!
Ты дососать, паук, задумал муху?!
Гляжу на Натали — в слезах глаза!
О женщинах — дрожащим голоском!
А о мужчинах — с ноткой всепрощенья!
Ватто — страдалец! Нет огня ни в ком!
Я — погубитель душ людских! Зачем я
Сидел, весь вечер строил из себя
Любителя беседы философской?!
Декарт такого наградил бы соской,
Болванов за актерство не любя!
А он — он был со мной и прям, и прост!
На мой тупой, поскольку злой, вопрос,
Не гадко ли в миру ходить двуликим,
Нося, как маску, добродетель в нем,
Он мне ответил: «Лишь солгав в одном,
В другом ты станешь честным и великим.
Апостол Павел стал необорим,
Когда направил силу не на Рим,
Хоть Рим в язычестве погряз враждебном,
А, обойдя последнюю из луж,
Пошел на приступ не ворот, а душ,
И души наши с ним, а Рим ваш — где он?»

Сегодня лис — матерое ворье! —
Увез ее в Булонь послушать птичек...
Чтобы вернуться в свору католичек,
Она, как пить дать, в лоно даст свое
Вонзить меч веры. А неверье ей
Понравилось — в Булони же, напором...
Я, впрочем, зря назвал аббата вором,
Коль жизненная роль его гнусней.

Ведь это мне была присуща страсть
Ниспровергать известное во имя
Новейшего, а им, точнее — ими
Извечно страсть владела выиграть власть!
И больше ничего! Власть над умами,
Над душами, над нашими телами,
Над женщиной — над лучшею из тех
Земных, но не изгаженных утех,
Которые господь нам дал в подарок!
Ты проиграл, подросток-перестарок!
Ты вместе с дамой проиграл свой век!
Болван! Болван! Теленочек влюбленный!
Власть хапнут, кто не вхож в твои салоны,
И кто в постели видит лишь постель —
Низы и лисы бога. Меж собою
Поделят с ненавистью и любовью
Всё то, чем только ты владел досель.

Всё потерять — такое же суметь
Ведь надо... Боже, жизнь страшна, как смерть
И поражение закономерно.
Спор знанья с верой — спор воды с огнем.
Огонь хоть греет... в знанье все неверно,
Не то, что в вере. Все невечно в нем.
А вера выживет. Ведь мы умрем.
И раньше, чем умрем, умрем, наверно...

Ну хорошо... съедят нас поедом,
На праздник наших душ и тел позарясь...
Подохнут соловьи в дыму пожарищ.
Но что потом?! А? Право, что потом?
Неужто люди будут до конца
Идти туда, к тому, к чему сбежала
Ты, лисонька моя, на зов самца,
В котором разобраться б не мешало —
Кто мягко стелит, с тем так жестко спать...
Да, ну зачем же я о них опять?
Сбежала? Умыкнул? Не покраснею.
Другое, да, другое мне важнее!
Что будет род людской через века?
Что он теперь? Что я в нем с пьяной жаждой
Загадке бытия, любой и каждой,
Предаться, не жалея потроха
Своих телес и не щадя ума —
Будь это женщина, былое мира
Иль будущее? Что во мне за сила,
Которая, губя себя сама,
Рискуя тем, что гибельный полет
Ее направлен в бездну, а не к свету,
Влечет меня, как зов земли комету,
Влечет, куда — не знаю, но вперед?
Я, как комета, горе приношу...
Я, как она, в ночи земной погасну...
Сгущающейся, кстати, ежечасно,
Суля карт-бланш интриге и ножу...
Но эта сила, чем ни окажись,
Во мне, видать, на равных спорит с горем!
И оборачивается... покоем!
И мыслью о подобных мне, по коим
Учился жизни... Эта сила — жизнь?!