Нежность

 "Помнишь тот маленький домик, что стоял на берегу залива? Точнее, не на берегу даже, а на сваях, и было так удивительно, просыпаясь утром и ступая босыми ногами на чуть шершавый деревянный пол, ощущать слабые отголоски неторопливых волн, приносящих на каменистый берег новые осколки скал.
       Рассвет мы наблюдали дольше, чем закат, - если, конечно, просыпались вовремя, - от холодных мертвенных западных ветров нас скрывали высокие горы, отражавшиеся в движущейся непрестанно воде. Наше окно смотрело прямо на восток. Это огромное окно, которое даже не открывалось – просто стекло на полстены, закругленное сверху, не закрытое ни жалюзи, ни портьерами, ни полупрозрачной легкостью кружев.
       Только в этом доме я поняла, как прекрасно открывать глаза от ласки солнечных лучей, и жаль, так жаль, что в ту осень ясные дни были большой редкостью, но и стук капель в окно очень быстро заставил меня забыть об искусственных навязчивых звуках будильника. Казалось, мое прошлое осталось лишь сном, прекрасным, причудливым сном, словно бы, и приснившемся не мне.
       Ты привез меня в этот дом через пару недель после операции, я долго не могла поверить в его действительность, и в лекарственном бреду стонала по ночам не столько от боли, сколько от страха очнуться прикованной к кровати в невыносимом холоде белых стен. И когда я бессильными слезами растворяла сон, ты укутывал меня пледом и выносил мое кресло на веранду без перил, садился на край, прислонившись головою к моим ногам. И боль переставала быть для меня страшной, угрожающей, давящей, стискивающей горло, я начинала дышать влажным воздухом, распрямлявшим мои легкие, и нежная неясность предрассветного неба возвращала мне надежду и учила смотреть на мир.
       Днем, нередко, ты уходил. И всегда приносил багряно-золотой букет листьев клена, неведомо как выросшего среди сосен на этих холодных скалах. Твои ресницы были мокрыми от дождя, белый туман оседал на прядях волос, но твои руки никогда не впитывали прохладу, их тепло растопило бы и лед.
       Когда я начала ходить, ты привел меня к поваленному стволу дерева, и мы не заметили, сколько времени провели, созерцая угасание дня. Сумерки были недолгими, солнце скрывалось за горами, признавая право за ночью, и исчезало до рассвета, но больше я не боялась, что он не наступит. Теперь, мы могли вместе сидеть на досках веранды, опустив ноги вниз, до тех пор, пока какая-то неожиданно сильная волна не окатывала нас до колен, заставляя вставать и идти переодеваться. Вещи могли сушиться несколько дней, мы вешали их на спинки двух имевшихся стульев, и отодвигали подальше от камина. Электричеству неоткуда было взяться в тех местах. Помнишь, как мы спали в одной пижаме – твоей – на двоих? Я надевала рубашку от нее, а ты брюки, ведь своих вещей у меня почти не было, за исключением взятых тобою.
       За ночь дом остывал, и по утрам пробирал озноб, тогда ты старался поскорее разжечь огонь. Я лежала в кровати и смотрела сквозь тонкое оконное стекло вдаль, где темно-синяя отливающая серым вода смыкалась с низким небом, неустанно шепчущим что-то на языке дождя. Иногда я задавалась вопросом, почему волны, приняв в свои глубины столько воды, еще не затопили нас. Однажды я спросила тебя, как такое может быть. Ты подошел к окну, твои зрачки наверняка сузились – снаружи было светлее, чем здесь, внутри, - и долго вслушивался в тихое рокотание. И ответил затем, что только так небо может говорить волнам о своей любви, а разве любви может быть слишком много?
С той минуты я не думала об этом более.
       Крона клена незаметно редела, листья, не желая, чтобы их оплакивал день, облетали ночью, и становившийся холоднее ветер приносил их прямо к нашему порогу. Ты говорил, что скоро небо опустится прямо на вершины скал, укрывая их снегом, и льдистые сверкающие белизной хлопья долетят и до нас. И до старого, уставшего, но все еще живого дерева.

Интересно, можно ли Там помнить, тот маленький домик в водах залива?.."