Второе рождение

       Вильно. 1812 год, 11 декабря. Стоит сильный мороз. Но вот поднимается солнце и его лучи впервые за многие дни согревают землю, вселяя надежду на то, что зиму мы переживем, и, все-таки, придет весна.
       Уже несколько поколений семья Мельцер, польских евреев, живет в Вильно. Сегодня все большое семейство собралось за ужином. Едят в полном молчании то, что подает бабушка. Каждый задумался о своем. Идет война с армией Наполеона. Запуганные души еще не отошли от страха погибнуть в этой военной мясорубке. Вчера в город вошли русские войска армии царя Александра I. Французы позорно бежали, оставив множество пленных, обозы, оружие и трофейную добычу. Триста шестьдесят тысяч трупов – результат наполеоновского вторжения в Россию. От победоносной армии, покорившей Европу, остались жалкие остатки. Только в Ковно уложено на льду и спущено в Неман 13 тысяч человеческих тел. А сколько лежит в лесах, пещерах, в болотах, на реках России, став пищей для воронов. Страшно.
       В честь полной победы русской армии царь Александр I сразу же после сообщения об освобождении Вильно из Петербурга приезжает в город, чтобы сказать слова благодарности своему народу, армии и разделить с ними свою радость. У всех жителей города приподнятое настроение, а как же - не каждый же день можно услышать и даже увидеть русского Императора и прославленного фельдмаршала Кутузова. К пяти часам вечера к замку стекаются все горожане и многочисленные военные На кровлях, заборах, в окнах домов можно увидеть людей. Фельдмаршал за многие месяцы похода впервые одел свой парадный генеральский мундир, возле дворцового замка он произносит доклад перед Императором. Слова Александра I: «Вы спасли не одну Россию, но и всю Европу от разорения и угнетения», запомнили все присутствующие, чтобы передать потомкам. Царь награждает фельдмаршала орденом св. Георгия 1 степени, а также всех отличившихся военных командиров. На следующий день в честь победы раздаются орудийные залпы. Это палят из трофейных французских орудий, брошенных при бегстве. В честь памяти победы над Наполеоном была учреждена серебряная медаль для всех участников сражений. На ней на одной стороне надпись: «Не нам, не нам, а имени Твоему». А на другой стороне: «1812 год. Под лучами Всевидящего Ока». Солдаты, награжденные такой медалью, показывали всем, что на ней написано.
       Родители Кели Мельцер дома обсуждают русского царя, все, что услышали и увидели сегодня, вспоминают надписи на медалях и признают, что Александр I, действительно, богобоязненный и благочестивый Император.
       Вся детвора Вильно на улицах. Дети бегают по городу, впитывают в себя и запоминают все увиденное в эти праздничные дни необыкновенного радостного подъема, надежды о мире и счастье.
       Кровопролитная, с многочисленными жертвами война против Наполеона во всей Европе реально закончилась только в 1815 году после битвы при Ватерлоо. После того, как французы запросили пощады, было заключено перемирие в Париже. Чтобы спасти парижан от неминуемого разорения и мести, Александр I воззвал к солдатам своей армии: «Слава русского солдата, вырвать оружие из рук врага и благодетельствовать их мирным собратьям. Так призывает нас вера православная, так учит нас Святое Писание божественными устами: «любите врагов ваших и ненавидящим вас творите добро». Я уверен, что кротким поведением своим на земле неприятеля, вы победите великодушием своим оружие врага. Будьте настоящими христианами и принесете долгожданный всеобщий мир народам. Ваше мужество и слава известны, явите и ваше добронравие, не омрачите вашего доброго имени, каким вы доселе по справедливости славились». Это была неимоверная победа русских. Нельзя было поверить, что русские войска, понесшие такие жертвы от французов: безжалостно разрушенные церкви, убитые старики, жены и дети, тысячи искалеченных в битве солдат, спаленные города и села, - что эти русские воины шли по французской земле, не причинив ей никакого вреда.
       Только через три года царь России вернулся в свою северную столицу. После возвращения царь Александр I усиленно занялся восстановлением и развитием подорванной войной экономики державы.
       В Вильно доходили слухи о том, что в Новоросии строится и расширяется один из перспективнейших городов Европы, Одесса - порт на Черном море, основанный еще при Екатерине II, бабушке нынешнего царя, что Россия уже передала из Петербурга отстроенный флот и торговый, и военный.
       Дети Мельцера ловили слухи о новом городе на юге России, как будто все они намерены были оставить Вильно и мчаться туда, к морю.
       Что же представляла собой Одесса начала 19 века. Из захудалой турецкой крепости Хаджибей, отвоеванной у турков войсками храброго генерала де Рибаса, рождался красивейший новый город. После победы над турками был заключен Ясский мир. Именно с этого момента начинается строительство южных укреплений России. И возглавил это строительство комитет, в который входили три самые выдающиеся личности того времени: генерал Суворов, граф Де Рибас (итальянец, родившийся в Неаполе, вступивший под знамена русского флота в 1780 году) и инженер-полковник де Волан.
       Слава края за его изумительную красоту, богатые земли, теплое море быстро разнеслась с севера на юг. Сюда устремились деятельные богатые и бедные люди европейской части России. Стремительное строительство требовало много рабочих рук.
       Тогда царица Екатерина II писала де Рибасу: «Пекитесь о развитии торговли, предоставляйте пристанище от непогоды и ободрение всем плывущим кораблям под разными флагами, город сей наполняйте жителями и обеспечьте процветание торговли».
       Новый город получил свое название от лежащей в руинах греческой крепости Ордиссос. 22 августа 1794 года начал свое официальное существование город Одесса. Одновременно были положены первые камни в строительство двух православных церквей. Одесса строилась, как лучший европейский город: широкие улицы, красивые каменные дома, подобные дворцам, высокого вкуса и красоты или классического стиля, или в стиле ампир, или русского барокко. То, что строилось столетиями было воздвигнуто в Одессе за пять только лет.
       В свите царя Александра, коронованного на русский престол в 1801 году, был эмигрант из Франции герцог де Ришелье, ставший первым градоначальником нового города. Царь не ошибся в своем выборе. Когда в 1801 году герцог принял управление городом, там насчитывалось всего восемьсот домов и землянок. После войны с Наполеоном, когда в 1814 году де Ришелье оставил Одессу, чтобы возглавить французский Сенат по приглашению короля Франции Людовика 18 , было уже две тысячи каменных домов, были построены дачи, заложены великолепные сады, общественные здания, так необходимые большому городу. Преемником де Ришелье стал граф Ланжерон. Город насчитывал тогда 25 тысяч человек.
       Сюда переехали жить немцы, греки, поляки, армяне, албанцы, румыны, итальянцы, молдаване, цыгане, азербайджанцы, грузины, болгары, французы, и,конечно, евреи. Вот первые названия улиц Одессы: Армянская, Польская, Еврейская, Греческая, Молдаванка, Большая и Малая Арнаутская, Немецкая слобода, Болгарская улица, Итальянский и Французский бульвары. Дома, преимущественно, одно и двухэтажные, редко 3-этажные. Очевидцы вспоминали те годы: «Греческая, ставшая центром Одессы, самой живой улицей, где пробираются локтями, когда наполняется народом, то, кажется, что ты находишься на маскараде, так разнообразны национальные одежды людей, и многолика толпа, где звучат разноязычные наречия».
       Слухи о строящемся новом городе разносились по всей России и доходили до Вильно. Наслышанные о преимуществах Одессы перед другими городами, старшие сыновья Мельцера бредили бросить все в Вильно и бежать в Одессу. Терять им нечего было, семья была бедной, едва сводили концы с концами, не хватало денег на еду.
       Вопрос состоял только в том, могут ли евреи переезжать, примут ли их в Одессе. Учитывая, что по закону государя для евреев была установлена черта оседлости, но, учитывая, что вся Новороссия, как и вся Украина, входили в эту черту, то здесь препятствий не было. Интересно, что еще при Екатерине II, черта оседлости не касалась ни купцов, ни приказчиков, ни механиков, винокуров, ни вообще хороших мастеров. Они нужны были везде. Поэтому мальчики, обученные сапожному делу и решились к переезду, т.к хорошо понимали, что сапожники нужны везде и можно даже открыть свою сапожную мастерскую в таком городе, как Одесса.
- Ну, хорошо, - говорила мама, - переедете вы, ну и что же, придете в город, а где вы там сразу жить будете? Мы даем вам так мало денег, смотрите, берегите каждую копейку.
- Мама, ну, не плачьте, мы найдем синагогу, или еврейскую общину. И они своих не оставят без помощи. Как и везде, так и в Одессе. Что-то придумаем, на месте будет виднее. Не бойтесь, мама, Бог поможет, если на то Его воля.
       Конечно, мама плакала, тихонечко, чтобы никто не слышал и не видел ее слез. Сердце ее подсказывало, что она расстается со своими детьми надолго, и, может быть, навсегда. Ехать вместе с ними нельзя было - родители слишком стары для переезда, не бросать же их без помощи, да и меньшие дети – совсем малые. Вместе с братьями решилась уехать и 12-летняя Келя. Она видела себя то прислугой в богатом доме, то няней у маленьких детей, а то ученицей в институте благородных девиц, а, почему бы и нет, ведь слышала же она, что в городе Одессе уже открыли такое заведение.
       В один из майских дней 1817 года Хаим, Яша и Келя в сопровождении всего своего семейства садились в обоз, идущий к югу в Новороссию. Начиналась незнакомая, полная опасностей жизнь молодых людей.
       «Только научись писать и читать, розочка моя, и пиши нам письма, чтоб мы знали, как вы живете, что с вами. А то я умру, если не буду знать», - напоследок, обнимая Келю, задыхаясь от слез, сказала мама.
       Одесса встретила молодых людей во всей своей красоте. Высаженные вдоль широких улиц, каштаны, липы, платаны и акации цвели белыми гроздьями цветов, город благоухал. Влажный ветер с моря трепал волосы, поднимал полы длинных кафтанов. Ребята были в восторге от впервые увиденного синего моря с белыми барашками бегущих волн.
- Мне здесь определенно нравится, - сказал старший Хаим.
- Мне тоже, - подтвердил Яша.
- И мне, - согласилась с братьями Келя.
       В субботу они сидели вместе с другими евреями в синагоге и радовались, что живы, что уже определены, где будут жить и работать. И хотя жилье это было - бараки для рабочих, но ведь все это временно. Дети Мельцера были приучены к труду и не боялись трудностей. Хуже всего было с русским языком, который они, практически, не знали. Впечатления от новой жизни кружили голову, рвались наружу, и обо всем услышанном и увиденном Хаим мысленно говорил с Богом, рассказывал Ему о самом сокровенном, о своих мечтах. Он оглядел синагогу, прислушался. Голоса молитв, как стон, склонившихся над молитвенниками мужчин с закрытыми глазами. Они были такие разные. Одни - загорелые, широкоплечие, с гордой осанкой, другие - бледные, сутуловатые, не видевшие южного солнца, всегда смотрящие вниз... На головах черные ермолки (кипы), сверху накидка с длинными кистями - талит катаны, а у некоторых на головах капелюши, похожие на кнейчи, все бородатые, длинные вьющиеся пейсы на висках, в черных длиннополых сюртуках. «Они очень похожи на наших, в Вильно, их ни с кем не спутаешь, - подумал Хаим... А голос раввина произнес: «Так говорит Господь. Ты же не бойся, раб мой Иаков, и не страшись, Израиль: ибо вот, Я спасу тебя из далекой страны и будешь жить спокойно и мирно, и никто не будет устрашать тебя, ибо Я с тобою».
       Сидящий рядом с Хаимом его брат Яшка, толкнул его локтем. Глаза Яши горели таким восторгом, так сияли, он почти плясал, прыгая на стуле, что Хаим и сам непроизвольно заулыбался. Нет сомнений, Сам Господь приготовил эту проповедь именно для них. Братья обнялись.
       Прошло семь лет. Келя Мельцер спешит к старшему брату Хаиму. Небольшой, чисто выбеленный под соломенной крышей дом на Ближних Мельницах. На дверях дома прибита мезуза, отличающая дома евреев от домов людей других национальностей. Внутри мезузы (маленького ящичка) лежит свиток, освященный раввином, на нем написаны слова из Торы: «Слушай, Израиль. Благословен ты при входе твоем и благословен ты при выходе твоем. Господь будет охранять вхождение твое... отныне и вовеки». Жители дома обычно при входе и выходе прикасались к ящичку, как бы соприкасались с Господом и Его Словом.
       Хаим, возмужавший и располневший, помогает жене Риве накрыть стол на дворе. Двое детей, радуясь приходу любимой тети Кели, то кувыркаются на траве, то вскакивают и начинают скакать, то бегают друг за другом в садике, где растут вишни и между зеленой листвой золотом блестят яблоки, и снова возвращаются к тете Кели, чтобы ее обнять и прижаться к ней. На столе кнейдлахи из мацы, маленькие пирожки с творожной начинкой-креплахи, фаршированная куриная шейка и, наконец, фаршированная рыба – главное субботнее блюдо. Келя признается, что проголодалась, и, помолившись, все семейство приступает к еде. Окончив кушать, Келя, торжественно улыбаясь, сообщает, что пришла не просто в гости по случаю субботы, но хочет сообщить брату очень важную новость: «Хаим, Рива! Я выхожу замуж. Наш сосед Андрей сделал мне предложение».
- Ты с ума сошла, ведь он же гой, - широко раскрыв глаза от неожиданности и возмущения, закричал Хаим. Рива молчала.
- Я люблю его, я не смогу без него жить, слышишь? - тоже начала кричать со слезами обиды на глазах Келя.
- Ты не понимаешь, он не сможет на тебе жениться, если ты не крестишься, ты хоть понимаешь, что это значит, - продолжал кричать Хаим, - мама и папа мне это не простят.
- При чем здесь мама и папа, я люблю Андрея и точка. Вы думаете только о себе. Да, я так хочу, я приняла решение, что я крещусь. Я не первая и не последняя из евреев собираюсь креститься. Еще никто от этого не умер.
- Пойми, это смертный грех, это равносильно смертоубийству, ты хоть понимаешь это? Нет, вы только посмотрите на нее, она влюбилась, а семья, а вера, а братья ее не интересуют. А закон Моисея, запрещающий Израилю смешиваться с другими народами? Тебе все равно? Эти выкресты крестились только из-за выгоды, а не потому, что любят своего Бога в трех лицах. Келя, тебя гои будут называть жидовкой, а евреи - шиксой, ты это знаешь?, - продолжал Хаим. - Знаешь поговорку: «Как ни крутись, а молодая шикса все равно превратится в старую гойку». От тебя отвернется вся семья. Ты станешь посмешищем в глазах правильных евреев, они будут проклинать тебя и бить до крови, и убьют, если ты начнешь говорить им что-то об Иисусе Христе, ты это знаешь? А твои дети от Андрея вообще не будут евреями. Ты вбиваешь клин между нами и позоришь нашу семью. Одумайся, Келечка, сестричка, выбрось из головы этого Андрея. Я познакомлю тебя с такими нашими женихами, которые будут счастливы жениться на тебе, только выбирать будешь. Ты же у нас красавица! Не крестись, умоляю тебя, - с дрожью и слезами в голосе, проговорил напоследок Хаим, - ты не получишь благословения на брак, так и знай. Мы проклянем тебя.
       Он встал из-за стола и пошел в дом, не попрощавшись. Келя знала, он пошел молиться.
       Девушка, опустив голову, прижала к себе своих племянников, поцеловала их в макушку, и разрыдавшись, выскочила за калитку.
       Она шла по пыльной улице, обдумывая встречу с братом, и мысленно продолжала с ним спорить. "Конечно, - думала Келя, - кто я, простая няня, благо научилась читать и писать вместе с хозяйскими детьми. Хаим прав по-своему. Разве я ожидала другого ответа. Тора гласит, что евреи избранный народ, что они не должны смешиваться с другими народами, чтобы держать себя в чистоте. Согласна, но Андрей искренне верит в живого Бога. А, как знает он почти наизусть весь текст Священного Писания, откуда только такая память? Сколько он мне рассказывал о Христе, об апостолах. Разве они не были евреями, - все они иудеи. Все до одного. Так почему хасиды презирают христиан, почему они не верят в Христа? Это было выше понимания для Кели. Нет, - думала она,- я крещусь не для выгоды. Это правда, что крещусь, ради Андрея, чтобы с ним быть всегда рядом, но ведь уверовала же я в Христа. Я верю, что он Мессия Израиля. И это только по рассказам Андрея, не слыша ни одной проповеди в православной церкви. Я ведь никого не обманываю, ни Бога, ни человека. Не отвернутся от меня люди, это неправда. Просто, им сейчас бесполезно что-то доказывать, но может быть позже Хаим поймет. Я верю, что Господь не оставит меня!Да,знаю, что евреи не простят мне мой уход от них к христианам, и это будет очень больно. Но, Господи, если видишь и слышишь меня, ты не оставишь меня, ибо ты есть Бог наш, защита и скала, упование наше».
       Келя решила идти к морю, шла пешком, не замечая ни проезжающие мимо экипажи, поднимающие неимоверные облака пыли, ни идущих мимо уличных торговцев, ни на ком не задерживался ее взгляд. У моря, сидя на камне, под шум прибоя и открывающиеся бескрайние просторы, она всегда обдумывала самые важные шаги в своей жизни. Келя рассуждала, что Господь послал ей эти испытания недаром, что она сейчас стоит перед выбором, кто для нее важнее, ее семья, братья, еврейский народ или ее любимый. Она высоко ценила доброту Андрея к ней, желание во всем помочь ей, его выдержанность, снисходительность к ее слабостям, она видела, как относится Андрей к детям, своим младшим братьям и сестрам. Видела, что берется он за любую работу, и все спорится у него в руках. Никогда не слышала, чтобы он ругался или скандалил, как Хаим. И к евреям он относится с уважением к их вере, а не так, как Хаим. Лучшего мужа и не нужно искать. И она уже представляла его отцом своих детей, заботливым и мудрым. Ей нравилась уверенность Андрея в их будущем, и, особенно, что он любит Господа всем сердцем своим. Андрей не пропускал ни одного дня, чтобы не прийти в церковь к заутрене, перед работой получить благословение. Ее выбор был на стороне Андрея. И она решилась.
       На ее свадьбу с Андреем не пришел ни один ее родственник, ни один, как будто в одно мгновение она осиротела.
       Прошло два года.
       Первые лучи солнца пробились сквозь листву винограда за окном спальни и заиграли светлыми бликами на полу, на стенах их маленькой комнаты. Келя с трудом открыла глаза и зажмурилась. Только что, ночью, во сне она видела, как умирала. Как дух, освободившись от мертвой плоти, высоко взлетел в небо. И она летела, летела так высоко над морем, над землей, над полями и лесами, и видела сверху, с неба, как бы всю свою жизнь: какие-то родные, но незнакомые женские и мужские лица молодых людей, они почему-то кричали: «мама, мамочка наша», махали ей руками и улыбались. Но вот низко, в облаках, как на воздушной подушке, она увидела белый дом с колоннами, окна и двери распахнуты, и там везде дети. Они тоже машут ей платочками и кричат «маман». Их много и в доме, и на зеленых лужайках вокруг дома, и на цветочных клумбах. И вот она слышит голос, будто ангел говорит ей: «Келя, много страданий и слез выпало тебе в жизни, и ты много молилась не за себя, но за других. Там на земле, ты видела своих будущих детей, а в белом доме, в облаках, видишь, сколько детей приветствует тебя, - это бездомные, бедные забытые и брошенные родителями дети в приютах, в городах и селах. Твой труд сделал их счастливыми. Все это нужно Господу твоему для спасения людей». И вот вдруг она снова видит внизу их дом, Андрей, состарившийся, седой стоит над ее гробом, держит ее руку, и тихо плачет. Его слезы, как роса, как капли дождя падают на землю и каждая слезинка под теплыми лучами солнца превращается в нежный прекрасный благоухающий цветок. Андрей прощается, целует ее в лоб, а губы его шепчут: «До встречи, любимая!».
       Келя села на постели под впечатлением увиденного во сне чуда, не в состоянии прийти в себя. Она поняла, что это был пророческий сон. И тихая радость медленно разлилась и заполнила все внутри нее и вокруг. Маленькая дочурка в своей колыбели тихо посапывала. Ее черные локоны разметались на белом полотне подушки, а на розовых щечках играли отблески утреннего солнца.
       Келя опустилась на колени перед кроваткой дочери и, склонив голову, начала молиться.

Послесловие

       В 1900 году в Одессе проживало уже 250 тысяч евреев, большая часть которых были ортодоксальными евреями. Это было время накала антисемитизма, поддерживаемого правительством и православной церковью, время больших ограничений. Непредсказуемые толпы людей, вооруженные дубинами, палками, камнями и керосином для поджигания, громили, сжигали жилища бедняков, избивали людей, грабили и насиловали женщин, поджигали торговые лавки и громили крупные магазины с мануфактурой, продуктами, книгами. В церквах и школах учителя и священники внедряли в души молодых и старых дух мести за распятие Христа. Лозунг погромов: «Евреи убили нашего Бога» - еще долго отзывался в сердцах многих поколений людей.
       Именно в такое время Господь посылает в Одессу миссию своего служителя Леона Розенберга из Польши. Открывается первая в Одессе евангельская церковь для христиан-евреев. Бог хочет спасти свой народ, без Его воли на одесской земле это было бы нереально. В это же время правительство издает поправки к закону о «Свободе религии и совести», что значительно улучшило правовое положение верующих евреев в Российской Империи…
       2008 год. До настоящего времени живет и действует миссия "Вефиль", основанная Леоном Розенбергом в г.Одессе в начале прошлого века. Трудно сказать,сколько людей по фамилии Мельцер проживает в Южной Пальмире сегодня. Не много. Очень многие погибли, не дожив до старости, во время ненавистнических войн 20 века, во время погромов в революцию, в немецких гетто, топках фашистских концлагерей, многие эмигрировали в другие страны, и теперь их так много по всему лицу земного шара. А это значит, что некоторые из них Хаимы, Яковы, Кели, Александры, Владимиры, Игори, Леры, Юлии, Самуилы, Сергеи, Натальи, Ефимы, Эдуарды, Артемы, Андреи и другие, наверняка, уверовали в Иисуса Христа, что Он Сын Божий, и пришел на землю, как Мессия, чтобы отдать Себя в жертву за грехи людей для спасения каждого человека, независимо от принадлежности к той или другой нации, кто поверит в Него, чтобы дать ему второе рождение и жизнь вечную.