Ты можешь перестать за меня волноваться

Пошли уже третьи сутки, как он не спал. К нервному тику на левом глазу прибавилась головная боль и судороги в ногах. Губы давно потрескались в кровь, от того, как постоянно прикусывал их, пытаясь сдержать нарастающее отчаянье.
А вокруг суетились люди, от взгляда которых невозможно было укрыться. Его спасла только надвигающаяся новогодняя ночь, а значит, много работы и никто в его обезумевшем взгляде не мог заподозрить неладное. Кухня бурлила, и ближайшие пару дней будет хоть как-то спасать, а дальше... Он отчаянно старался об этом не думать, отгоняя мысли планами о том, какой приготовит ей завтрак. О продуктах, где и какие купить, тарелках, чае. Припоминая, что нового произошло в Иерусалиме и могло вызвать у нее улыбку. Книги, недавно прочитанные, музыка способная приблизить, анимэ которое хотелось разделить, стихи написанные, как заученные... все то, что могло наполнить мгновения, пока...
Боль сильнее ударила в виски. Он стиснул крепче зубы, от слова, от этого слова, которое как бы он не старался, продолжало преследовать и расстояние не сокращалось. И вот, он решился рискнуть... Руки задрожали: как же он был глуп, считая, что рискует лишь услышать в ответ: «Нет». Которое значило лишь то, что их отношения не изменятся, оставшись там же, где и были. Но сейчас, когда пошли уже третьи сутки, он судорожно отгонял осознание: Она ушла и больше не вернется. Никогда. Предложив ей это - он потерял все, что с таким усердием оберегал. Да, он ожидал всего.... всего, кроме этого.

Тогда, пятнадцать дней назад, она сидела где-то у себя на веранде, после бани, подставляя обнаженное тело прохладному ночному небу. Он, на подоконнике, свесив одну ногу на улицу, привычно зажав телефон между плечом и ухом, слушал, как это быть там, где она. Среди хвойного леса, ярких звезд и тишины природы после дождя; когда у него, дожди бывают лишь зимой, а по снегу давно истосковалась душа. Ее голос звучал очень близко, словно она сидела, прислонившись к нему спиной, когда сказала: "Знаешь, я наконец-то смогу усыновить ребенка". Внутри у него дрогнуло от этих слов. Нет, не потому что предвзято относился к усыновлению, а оттого, что хотел бы видеть в этом ребенке, продолжение Ее. Поэтому сказал: "Может, тебе все-таки самой родить?" Он услышал, как она улыбнулась: "Рядом со мной, нет моего мужчины, а кого-то чужого, принять в себя, просто не могу". И хотя понял всю глубину того, что она хотела сказать, он хотел быть уверенным: "Ну а как же искусственное оплодотворение? Никакой физической близости". Он знал ответ и ждал, пока его подхватит ветерок и донесет до него: "Ты считаешь это большой разницей?" Его ожидания оправдались, потому решил подойти к вопросу с другой стороны, которая, ему казалось, должна была больше на нее подействовать: "Подумай, так, он будет только твой, не появятся какие-нибудь чужие люди и не начнут претендовать и требовать. Или представь, будете вы с ней ругаться, а она тебе скажет: Ты мне не родня мама (и будет права). Разве ты не почувствуешь боль? Этим поступком, сейчас, создаешь массу проблем себе в будущем". Он специально не стал ничего говорить о возможной дурной наследственности у "чужого" ребенка, потому как понимал, она и сама не раз об этом уже подумала.
Они замолчали. Он понял: она это сказала как факт и продолжает с таким же умиротворением смотреть на ночное небо и дает ему время, что бы переварить информацию. Ей не нужны эти вразумительные доводы, и он внутренне ощущал, нужно нечто совсем другое... И хотя остаток ночи, он расспрашивал ее о том, кто же будет, как зовут и какие у нее планы, в мыслях уже зародилось решение, которое потом обдумывал еще семь дней.

Они знали друг друга очень давно и не редко, он просто не отделал себя от нее; хотя она могла находиться на другом континенте, на противоположном конце света, пропадая на несколько месяцев. Куда бы не направлялась, оставляла адреса и телефоны, по котором можно было ее найти. В его памяти хранились пароли и коды от всего, что было ей близко. Иногда, она беззаботно рассказывала о том, куда направляется, а иногда, говорила "Я пропаду. Если через две недели не появлюсь, можешь перестать за меня волноваться."
И он... не хотел перестать волноваться за нее. И бесконечно жалел лишь того, что бы у нее было то, чего она так давно желала - ребенка. Ему очень хотелось верить, хотя бы это, она согласиться принять от него. Все складывалось как нельзя удачно. Ведь на свой день рожденья, должна была прилететь в Иерусалим.

Строчки послушно ложились одна за другой, где он, казалось, так просто и доходчиво объяснил все "за" и "против". Нет, не только того, как согласен стать отцом ее ребенка, но и того, как понимает все причины и возможного отказа. Не без волнения, но с некоторым облегчением с утра, перед работой, он его отправил. А вечером, не смог до нее дозвониться ни на один из телефонов, как и на следующий день. И так...пять дней тишины и неопределенности, где все-еще таилась надежда: «Она его не прочла. Просто занята». Но три дня назад, он все-таки зашел на ее почтовый ящик, что бы хоть немного...да...письмо было прочитано...

Natsu`o8 /-hi