Зеркало мира

На подъезде к городу дорога все более интенсивно изгибается, минуя слоистые красные скалы, отбрасывающие длинные влажные тени на зеленые долины, покрытые змеистыми стеблями лиан, стягивающих трещины Земли. Крылья огромных птиц, чье оперение подобно закату в снежных горах, поднимая столбы чистой и отбеленной Солнцем пыли, мелькают в зарослях яркими потоками, а путники, будучи не в силах вынести отблесков, падающих на весь пейзаж, закрывают руками свои уставшие глаза.
Глубокая жизнь внутри причудливых, кажущихся совсем безмолвными и серыми, холмов у дороги, путникам недоступна, но деревья, живые свидетели многих смертей, слушают древние истории своими корнями, что бы затем поведать их миру цветами и плодами.
Фактуры древесных корней непостижимы хотя бы потому, что никто никогда не видит, как они постепенно вникают в самую суть Земли, растворяясь в исследуемой проблеме полностью и без остатка. Самая древняя часть растительного организма принимает в себя влагу и жизнь почвы, поднимая вверх и истончая их в неслышной музыке листвы.
Нижние ветви, старые и твердые, почти молчат, склонившись к известковым скалам, ветви молодые еще гнутся в гордых порывах ветра, но и в них идет процесс мутного роста коры. Лишь листья да цветы позволяют себе открыто впитывать пронзительные солнечный воздух, не беспокоясь о грядущей гибели, когда осенью атмосфера тихо высыхает, ручейки, текущие вверх под корням, густеют, и свет Солнца и Луны все слабее доносится через листья и ветви в темноту почвы. Звучат скорбные аккорды струнных инструментов, позолоченных прошедшим, и жизнь замирает на одной случайной ноте.
Зима погружает долину в холод, заливая все жидким лунным сиянием; равнины покрываются кристаллами фиолетово-желтого льда, сверкающего как сланец под плотным беззвездным небом из мела.
Путники приближаются к городу, им уже видны два шпиля кафедрального собора, увитые розами и белоснежные купола гробниц древнейших правителей, имена которых уже безвозвратно изгладились из памяти веков.

Внезапно, у поворота на мост, как раз напротив Имперского Монумента, происходит нечто удивительное - оживает город звуков, и каждый путник обретает свое объяснение картины. Колокола, флейты, терпкие пассажи виолончели и багровые органные басы, просвеченные утренним Солнцем, заставляют идущих ускорить свой шаг навстречу странной огненно-ледяной увертюре, гаснущей в таинственных садах древнего города.
Разноцветная одежда людей, вступающих в ворота, подобна экзотической природе вокруг, но непривычно и строго выглядит на этом пестром фоне архитектура города, несущая на себе отпечаток многих тысячелетий истории, наслоившихся друг на друга телами и трупами высоких культур.
Конечно, психология жителя отличается от судьбы путника: если первый видит свой город пребывающим, пережившим всю человеческую историю, то как естественно его погружение в созерцание собственной недолговечности! Путник же, движущийся сквозь годы и пространства, воспринимает все в непрестанном изменении, все, кроме огня своего сердца, раз и навсегда зажженного однажды на пустой площади северного города.
Трудно сказать, что думают они друг о друге, возможен ли между ними мир (или война), но несомненно лишь то, что они знают себя, знают и тех, чей образ жизни им непонятен. История города, в сущности, наполнена трепетом и сверканием личностей, когда-то жившим в нем, но насколько богаче и ярче видится она тем, кто слышит голоса мертвых, ставших хозяевами города!
Какие странные истории могли бы быть прочитаны на пергаменте облаков, несущих дождь и ветер с гор, и что за открытия остались погребенными под пыльными лианами джунглей - даже мысль об этом требует усилий непреклонной воли.

Итак, мой друг, сейчас я называю тебя духом любви. Ты возникаешь во мне из всего, что я так давно намеренно, если и не гнал от себя, то по крайней мере и не ждал. Вряд ли все, что я могу сказать, будет быть правильно понято без учета всего контекста. Рама событий массивна, ослепляюще красива, но вокруг нее тьма, в которой беспечно вспыхивают маленькие причудливые звездочки образов сознания, многих лиц и существ.
Во-первых, это воспоминания и мечты. Во-вторых, это сложные, порой мрачные, мысли, уходящие своими корнями далеко за пределы моего восприятия. В-третьих, это - огни, костры и светильники разных цветов, у каждого из них свой звук, вкус и цель.
Это - ненаписанный портрет, постоянно меняющий свои очертания в призрачном сиянии образов, которые я вижу за всеми формами, напоминающими изысканную декорацию к математически точному спектаклю с кроваво-траурными мизансценами. И далеко над ними - невидимая, бесплотная, но грозная планета, - маятник, отсчитывающий ритм.

Ритм этот, без сомнения, прекрасен, но я сомневаюсь, что эстетике суждена лидирующая роль в восприятии вещей, от которых (и я не преувеличиваю) здесь нет защиты. Когда сама материя изменяет свои свойства, человеку не остается иного выбора, как погаснуть отражением искры в темных водах, подступающих снизу и не оставить по себе ни следов, ни воспоминаний. Though there will be no one to remember.