Последний вылет. История моего Деда

Эту историю поведала мне мама. Недавно. Она рассказала, как в послевоенные годы собирались оставшиеся в живых фронтовики. Война сближает. И вот, на одну из встреч пришел тот, кто знал правду. Мама помнит, как он смотрел на нее, маленькую девочку, отец которой так и не вернулся из боевого вылета. Одна из версий произошедшего - ее отца, моего деда, сбили наши зенитки при возвращении с задания. Так как на многих самолетах просто не было раций,  он не смог предупредить о своем возвращении. Что называется - дружественный огонь.
...Но люди более узкого круга знали эту историю:



Жмут спросонок холодные сапоги.
Ночь обрезали, как бумажный лист.
На рассвете не спят враги…
«Слушай, Саша, прислал радист:
Час назад засекла разведка
Неприятельские корабли.
По осадке видно забиты
Под завязку командой «Пли!».
Маневрируют, гады, на рейде,
Выходя на прямой удар.
Ничего, подождите, скоро
Мы им выпишем гонорар!
Вылетайте, машина в порядке.
Повезете привычный груз.
Пусть попляшут на нашей грядке,
Пусть накормят собой медуз!
Срочно! Баста! Сашок, удачи!
Вот, пакет, занеси в политчасть…»

День наметился быть горячим,
Раз пошла козырная масть.
Распороли винтом привычно
Загустевший на поле туман,
И посылками «Срочно! Лично!»
В неприятельский караван
Заводской отливая смазкой
Ждут свободы обоймы бомб.
Время стало теперь, как вязкий,
С горьким привкусом детский сироп.

Только там, на земле, не к месту
Зазвонил на столе телефон,
И от нескольких слов мир тесным
Стал, удушливым, словно сон.
Утеревшись ладонью сухо,
Чай холодный плеснул в стакан,
Телефонную трубку от уха оторвал,
Словно стал вдруг пьян,
Мутным взором обвел пришедших,
Уронил, будто бомбы в люк:
«Уточнение... Там на рейде...
Наш конвой держит курс на юг…
Отменить… приказали… вылет…
Да они там в своем уме!?
Где они, суки, раньше были!?»

На войне, как на той войне,
Где не встанешь, убитый трижды,
И не крикнешь «Не буду играть!».
Где всегда есть в запасе лишний
Шанс посмертно героем стать.

Связи нет… Пять минут в полете…
Мысли бешено мчатся вкруг:
«…Истребителю сбить на подлете,
Или, может, промажет вдруг?
Нет, Сашок не из той породы,
У него есть приказ и враг,
А внизу, рассекая воду
Наши парни за просто так,
За ошибку своей разведки,
Или за проволочку штабных…
Сотни жизней за выход меткий
И одна против всех других…»

«…Все свободны, тебя остаться попрошу…
Подожди… Сейчас…
В авиации я двенадцать
Лет, но отдать приказ не могу.
Все приму на себя,
Только вот прошу,
Надо, чтобы конвой дошел.
Ждут его, понимаешь, ведь
Очень ждут… И прошу еще…
Ты там сделай поаккуратней…
Тьфу ты, черт… Ну ты знаешь сам.
Время нам не вернуть обратно.
На вот, выпей-ка двести грамм.
Как вернешься – доложишь лично.
Буду ждать. Нам еще свезет…»

За двукрылой, опасной дичью
Истребитель пошел на взлет.
Замер сумрак на всем рассвете,
И в пол голоса разговор.
Как в заброшенные сети,
В небо тянет украдкой взор.
Не летит. Час прошел в надрыве.
Как там вышло? Какой итог?
На исходе второго крылья
Заблестели на солнце. Смог?
Не догнал? Или в море где-то
Разворот над мазутным пятном
Заложил и быстрее ветра
На родной вышел аэродром.
Истребитель метнулся с неба.
За такую посадку б под суд.
«Принесите стакан и хлеба…»
Облизнув с пересохших губ
Каплю пота, шагнул к машине:
«Ну, браток…»
       Шлем сорвал пилот,
Отодвинул стекло кабины…
«Все, отец, наш конвой дойдет…
Дайте пить…, да не водки… воду…»,
И зубами стуча о край,
Выпил кружку, другую с ходу.
«…Отдышаться минуту дай…
Я все сделал, отец.
Он, как факел, с первой очереди
Рухнул в море…»
Доложил не по форме,
И вдруг… заплакал,
Опустился на взлетное поле.

Разошлись. Их осталось двое,
Породнившихся той бедой,
На другом, на своем поле боя
Под тяжелой морской водой.

27.06.08
(Маршрутка Петрозаводск – Сортавала)