Римские каникулы

       Знаете, почему главному герою «Римских Каникул» Джону (или Джошуа) Брэдли (в исполнении Грегори Пека) было особенно трудно отказаться от написания «эксклюзивного» репортажа о веселом римском «giomo di festa», проведенном с принцессой Анной, я уже не говорю о пяти тысячах долларов, баснословной по меркам того времени сумме? Потому что он понял, что испытывает к Ани Смит нечто большее, чем хищный журналист по отношению к денежной теме, к объекту расчета, корыстного, хотя вполне понятного интереса – написать раскупаемую статью и заработать… Многоточие в данном случае – как пауза в партитуре, между частями произведения. Так принято считать, и картина «Римские каникулы» повествует нам о настоящем живом чувстве, вспыхнувшем между молодыми людьми в обычных житейских обстоятельствах, в условиях «социального неравенства», быть может, хотя после попыток определенных государств построить бесклассовый режим этот термин, возможно, нуждается в семантическом «переформатировании»… Опять я поставил многоточие, рассчитывая, быть может, что найду «огорошивающее» продолжение – как, скажем, после паузы где-нибудь в «Зигфриде» вдруг ошеломляюще шумно и вольно звучит валторна, или медная группа резко взвивается брассом над притихшей оркестровой ямой. Но ничего эффектного придумать не могу, и просто выскажу то, ради чего городил огород – на самом деле Брэдли было сложнее всего отказаться от великолепного репортажа. Давайте вспомним, с чего он планировал начать «подборку». Фотография «Ани» рядом со Стеной исполнения желаний – если вспомнить трогательный рассказ об итальянце с семьей, который был застигнут бомбежкой посреди улицы и спасся, находясь у стены, а потом повесил на неё первую табличку (в благодарность за спасение); и в воображении вставить эту «ссылку» в первые строки репортажа, и написать: «Сегодня у принцессы Анны был выходной день; так уж получилось, что вследствие сумбурности графика мероприятий (или во дворце прорвало фановую трубу, и все члены делегации получили отгул) она оказалась в Вечном городе в качестве простой туристки. Даже инкогнито. Ваш покорный слуга, автор этих строк, совершенно фантастическим образом познакомился с очаровательной принцессой, которая и не подозревала, что мужчина, подвезший ее в такси, на самом деле никакой не торговец удобрениями, а представитель «American News Servise». «Мы стояли с принцессой у Стены исполнения желаний, и она загадала первое. – Хочу, - сказала она… Господи, да конечно же мороженого! (догадался я). Ну чего еще может хотеть девушка с милыми наивными и чуть-чуть лукавыми глазами, в такую жарищу. Мы подошли к лотку, где мороженщик в колпаке выуживал со дна, как казалось, огромной ледяной ямы (куда не проникает свет), нечто восхитительно-дымящееся и прямо-таки просящееся освежить ваши запекшиеся уста. Монетка перекочевала из рук в руки; вежливая и дружелюбная улыбка продавца. По огромной лестнице у собора Святого Петра снуют разряженные туристы. Возле фонтана группа школьниц дожидается строгую классную даму. Ах, как жаль, что я не захватил фотоаппарата. Девочка, какой у тебя чудесный фотоаппарат! Не одолжишь ли мне его на минутку? Но девочка поступает совершенно правильно, она зовет отлучившуюся классную даму, и та одним только взглядом заставляет смущенного дядю ретироваться. Черт, да где же Радович со своей фото-зажигалкой!
       Принцесса изъявила желание зайти в парикмахерскую; вышла она оттуда с короткой прической, которая сделала ее современнее, взрослее; она как бы слилась с римской улицей и продолжала наслаждаться оживлением и будничной суетой, ставшей для нее нечаянным выходным днем. Мы зашли в кафе (второе желание) и заказали кофе и шампанское. Я понимаю, что скоро мне придется в прямом смысле расплачиваться за все, и уповаю только на Радовича. Ну, и он, конечно, появляется. Хотя до него всегда медленно доходит подтекст ситуации, но, разобравшись, он становится незаменимым в совместных авантюрах. Однако… Черт, или сегодня жара так сильна! Он ничего не понимает, он начинает расточать комплименты «Смитти» и говорит ей, что она очень похожа на… Приходится остановить его, шампанским из бокала пришлось пожертвовать. Он опять ничего не понимает и во второй раз. Только в третий раз, вызвав уже, как мне кажется, достаточное подозрение принцессы (ну как можно принять за случайность падение человека со стула), он, с моей помощью, вникает в суть дела и уже вдохновенно начинает работать. Принцесса не должна знать, что я знаю о ней; однако она, вероятно, догадалась, что для обычного торговца удобрениями я слишком интересуюсь ее персоной, слишком «профессионально» заинтересован. Ну что ж, она тоже не открыла мне все, сказала, что ее зовут «Ани», и что она сбежала из школы. Наверное, это уравнивает наши, так сказать, негласные обязательства».
       Начав писать «репортаж» за Джона Брэдли, я закончил, сам не знаю как перейдя на нечто вроде дневника Джона Брэдли о том, как он сочинил принесший ему много денег и славы репортаж. Господи! восклицаю я, уже я, какой это был бы прекрасный репортаж! Вы согласны со мной? «Принцесса инспектирует полицию» (подпись под первой фотографией), а вот и вторая – «Полиция инспектирует принцессу». И вот, вот от чего пришлось отказаться Джо Брэдли, а вместе с ним и фотографу Радовичу, который не задумываясь положил фотографии… оставил сделанные фотографии на диване Брэдли. Но, уже выяснив свою позицию, он говорит: «Джо, а фотографии получились замечательные!». Да, вот этот момент, как мне кажется, раскрывает истинную «изюминку» картины: фотографии, а с ними предполагаемый текст, все это вместе, даже несмотря на «убойную» тему статьи, делает сам репортаж некоторым притягательным чудом, произведением искусства, чем-то, ради чего тратятся силы и время, и восхищение, и молодость, и жизнь; и некоторые видят в этом и смысл жизни; а это все приносится в жертву… Нет, не влюбленность в Анну, которая, скорее всего, не полюбила по-настоящему высокого, мужественного, обаятельного и чуть-чуть, в самую меру, «испорченного» журналиста, не страдания героя, вынужденного довезти свою едва начавшую «вырисовываться», громко говоря, судьбу, до стен дворца, и не получившего даже права выбежать из машины и посмотреть вслед уходящей навсегда Ани; не это, а отказ от прекрасной истории, ведь история соперничает с реальностью, если только это настоящая история, отказ от чего-то глубоко личного, не от любви – от продолжения жизни, продолжения мысли – воплотившейся бы в истории о Принцессе в Риме, красивой теме с красивым названием; что само по себе еще не гарантирует интересного содержания, а тут – все как на подбор – и тема, и героиня, и он сам – и становящийся чем-то особенным сюжет. Вот почему так тяжелы шаги Джо Брэдли в последней сцене. Они как-то по-особому безысходны. Это не просто расставание с влюбленностью или любовью; это, по сути, шаг назад в жизни (грубо говоря: в карьере), это – торможение на скоростном шоссе, это – ничем не оправданный спад и отказ от того, что по праву твое, по праву, по эстетическому и профессиональному праву («ведь на принцесс всегда охотились, Джо! Это честная игра!» – Радович), и оттого, как мне кажется, картина эта, что замечено, конечно же, всеми давным-давно, перерастает все жанровые и сюжетные каноны Голливуда; ее интересно смотреть и сейчас, и она всегда будет чем-то трогательным, трогающим по-настоящему; потому что жертва, принесенная Брэдли, не банальна.