Двадцатый век

       
Двадцатый век жестокий, беспощадный
Кровавым землю обагрил дождем.
Что ж память горькая, но то уже приятно,
Что мы теперь в другой стране живем.

       Уже не сгинет в лагерях ГУЛАГА
       Наш близкий человек вдали от нас.
       И страшный человек с листком бумаги
       За нами не придет в полночный час.

Пускай живем не слишком мы свободно,
И выживать приходится подчас,
Жестокое лицо отца народов
С портрета больше не глядит на нас.

       Отца народов в песнях прославляли.
       Как карты он народы тасовал.
       И только знал один товарищ Сталин
       Против кого и что он замышлял.

Униженные, на пороге ада,
Терпели люди из последних сил,
А он тяжелым долгосрочным ядом
Их души рабским страхом отравил.

       Когда ж не стало, наконец, тирана,
       Сказал мой дядя, госпитальный врач,
       Слова, что мне девчонке были странны:
       «Ну, слава богу, сдох уже палач».

 Так жаль людей, что жизнь всю до кончины
 Не понимали, что живут в тюрьме.
 Их горестей, страданий их причины
 Неотомщенные тревожат душу мне.
       
       И, если вы чего то не свершили,
       Иль жизни карты выпали не так.
       Поверьте, это право же пустяк,
       В сравненье с тем, что люди пережили.

       2001 год.