Пастораль у центрифуги. Книга первая

Борис Рубежов







ПАСТОРАЛЬ У ЦЕНТРИФУГИ


Избранные стихи


(1977 – 2008)








Ришон ле-Цион, Израиль.

Издательство MeDial


2008


Борис Рубежов. "ПАСТОРАЛЬ У ЦЕНТРИФУГИ".

Избранные стихи 1977 – 2008 гг.

Книга издана за счёт средств автора

© Copyright: Борис Рубежов, 2008

Все права сохраняются за автором.
All rights reserved. No part of this book may be
reproduced without author’s permission made in writing.










Printed in Israel MeDial - 2008






       Любимой жене Наташе












       СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ

Борис Григорьевич Рубежов родился……… . Окончил……. :Живёт………Отдельные стихи автора печатались в периодических изданиях на родине и в Израиле.
В 2004 г. вышла первая книга избранных стихов "Легче воздуха" (Изд. ВК-2000).

"Пастораль у центрифуги" – вторая книга автора.

 

 РЕЦЕНЗИЯ НА ПЕРВУЮ КНИГУ СТИХОВ

       БОРИСА РУБЕЖОВА "ЛЕГЧЕ ВОЗДУХА"

Я радуюсь радости тех, болею болью тех, тоскую тоскою тех, размышляю над мыслями тех, кто вдруг решается доверить мне свои радость, боль, тоску и мысли, но во сто крат теряю пульс, когда мне доверяется Поэт, то есть, тот, кто выворачивает свою душу наизнанку, считая, что

Поэзия – это раздача долгов,
Что взял у себя же...

В своих певучих поэтических монологах Борис Рубежов делится таинствами души щедро, мудро, чисто, мягко, искренне, а, главное – умело...

Когда уйдёт мой лёгкий экипаж
В тот дальний край, где прячутся утраты,
Она поймёт: богатство – это блажь
Воспоминаний, собранных когда-то.

"Анализировать" истинные стихи, на мой взгляд, дело лишнее, даже в каком-то смысле преступное, ибо никакие слова со стороны не в силах выразить или хотя бы приблизить к тому, что сказал, высказал, прошептал, пропел Поэт. Ни музыку, ни дыхание не высказать... Таланту – Судья лишь один!..

Господь оставил суть и вычеркнул длинноты,
И хоть, казалось, был мой замысел неплох,
От песенки моей остались только ноты,
От счастья моего остался только вздох…

Боясь запутаться в "длиннотах", замолкаю и мысленно молюсь за успех стихов Бориса Рубежова, за волнение, которое они непременно вызовут у тонко воспринимающего этот мир читателя.

Член Союза русскоязычных
писателей Израиля

Михаил Ландбург



 



       ОТ АВТОРА

Есть вещи, которые от нас самих мало зависят. Успех новой книги или её полная незамеченность – это не начало жизни, и не конец её. Однако в случае успеха, под которым я понимаю исключительно некий не всегда слышный снаружи отклик в душе читателя, автор смеет надеяться если не на бессмертие, то хотя бы на слабый след в том пространстве, которое рано или поздно станет для нас неощутимым и бесконечным. Это всё, на что может, да и должен, претендовать любой человек. Я сам попытался сделать это словами. И поскольку главное чувство, которое мною всю жизнь владело более других – благодарность, хочу с этим чувством упомянуть тех немногих, любовь к которым двигала моим пером более сорока лет. Я всех помню. Надеюсь, они меня тоже.

Автор позволил себе привести во введении к книге рецензию, полученную от Михаила Ландбурга на первую изданную в Израиле книгу стихов "Легче воздуха", многие произведения из которой вошли в эту вторую, гораздо более полную книгу. В технической подготовке книги к печати самое активное участие приняли Д.Гальперин и А. Розенбург, которым я весьма благодарен за помощь.

Издание книги стихов своими силами – дело весьма затруднительное, даже при наличии сколько-нибудь стоящего материала. Поэтому считаю своим долгом выразить глубокую признательность Ирине Тульской, которая не только помогла отобрать стихотворения для сборника, но и с самого начала явилась добрым ангелом-вдохновителем не очень уверенного в себе автора.

Борис Рубежов

2 мая 2008г.







КНИГА ПЕРВАЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ





Склониться к чуду












       * * *
Когда вовсе не ждёшь – кто-то имя участливо спросит,
Обнажённой рукой роковую отменит судьбу,
Этот старенький дождь появляется каждую осень,
Чтоб прижаться щекой к моему раскалённому лбу.

Он сотрёт горизонт, разбросает по улицам лужи,
В серый траурный цвет поголовно оденет дома,
Мой потрёпанный зонт не укроет от ветра и стужи,
А за ними вослед неизбежная грянет зима.

Снова роза ветров замелькает в неистовом круге,
Но у нас не отнять этих дней чистоту и печаль.
До свидания, дождь, не забудь об оставленном друге –
Он тебя отыскать за снегами сумеет едва ль...

       1977.



       * * *
В небе горит золотая звезда –
Вы не подумайте, тут не фигура
       речи,
а истина, правда, когда
Вижу: горит золотая звезда,
Будто сияет костёр недалече.

Мне бы под нею любить да любить,
Жить, озирая то рощу, то поле
Светлое – только разорвана нить,
И суждено эту радость забыть
Ради иной, неизведанной воли.

И потому, ожиданья полна,
Веря в своё назначенье такое,
Снова в пространство уходит она –
Значит, в иные, пойми, времена
Я ещё встречу её над собою!..

       1977.






       * * *
Вот как получается на свете:
Пьяной не обвенчаны толпой,
Мы с тобой безгрешны, точно дети –
К сожаленью, лишь перед собой.

Казни срок оттягивая нашей,
Губ разнять не в силах вновь и вновь,
До последней капли пьём из чаши
С пламенным названием любовь.

       1978.



       ПЕСНЯ

Глаза от зимнего устали,
Надежд неведомых полны,
На белый лист моей печали
Ложится музыка весны.

Всё может быть на этом свете,
А что не может – сочиню,
Промчится Золушка в карете
И я колена преклоню,

И трону след в пыли дорожной,
И с облегчением вздохну:
Всё невозможное возможно
В такую чудную весну!

       1982.
       


       * * *
       Е.Н.
Это имя хранит неизменно
Древних мифов немеркнущий свет,
Ты проста и прекрасна, Елена,
Только счастлива ль? – Жаль, если нет!

Восхищённым открытая взорам,
Смущена и горда ими всё ж,
Ты по узким идёшь коридорам,
Ты по белому свету идёшь.

А судьба нам досталась такая:
Мы двадцатого века сыны,
Не украсть тебя у Менелая
И не будет Троянской войны.

Но мгновенья щемящего счастья
Я у жизни незримо краду,
Неразборчиво вымолвив: "Здравствуй!"
Или просто кивнув на ходу.

       1983.



       * * *
Я с этим именем невинным,
Как странник в городе старинном,
Брожу по улочке глухой,
Дождь моросит, дома убоги,
Но сердце, полное тревоги,
Бьёт, точно в колокол литой.

Ревут над нами самолёты,
В волнах качаются пилоты,
В бездонном небе тает взгляд,
И ты в круговороте этом,
Прозрачным залитая светом,
Летишь со всеми наугад.

Мой одуванчик ясноглазый!
Прости за то, что я не сразу
Тебя нашёл средь тысяч лиц.
Как поздно всё! Не сбыться мигу.
И жизнь захлопывает книгу
На самой светлой из страниц.

       1989.



ВОСПОМИНАНИЕ О ДЕВЯНОСТЫХ

Аргамак мой только бодрей от ран,
Стук копыт возвестит беду,
И вовсю натирает бока колчан,
Рвётся перевязь на ходу.
Но сегодня, хоть зла не окончен сев,
И хоть яда полна сума,
Я не стану тратить на вас свой гнев
И не трону ваши дома.

Ваших пыльных голов не коснётся зной
И не сгинете вы во мгле,
Потому что вам выпало жить со мной
В эти дни на одной земле.

       1990.



       * * *
Жизнь длинна, как долгий век Иакова,
И полна чудес, тревог и слёз,
Трёх любимых звали одинаково,
И любил я каждую всерьёз.

В бешеных страстей не верил бредни я,
Жил, как все, возделывая сад,
Но когда мне встретилась последняя,
То она навек сломала ряд.

Где мои Египты? Сколько стона вам
Выпало – лишь память растревожь,
Я не стал любимцем фараоновым
Да и не возвысился, но всё ж,

Как к сосцам коров священных вымени,
Близким, как отеческий завет,
Припаду к единственному имени,
Что меня сжигало столько лет.

       1990.



       * * *
Когда сентябрь деревьям вены вскроет,
Где киснет перегретое винцо,
То женщине, которая не ноет,
И не спешит, и смотрит мне в лицо,
Я расскажу, виденьями измотан,
Враз обо всём, о чем сказать не мог:

Судьба ждала меня за поворотом,
А я свернул в удобный уголок.

Я говорю ей: "Время закатилось.
Нам лишь Господь свою являет милость,
Гигантское вращая колесо.
Листвою драпированы подмостки,
И на пейзаж, изломанный и жёсткий,
Выдавливает солнце жёлтый сок".

Пускай меня теперь за строки эти
В последний раз согреет на рассвете
Любимой терпеливая рука,
Котомка у двери, блокнот в кармане,
И на дороге в мир воспоминаний
Ботинки не изношены пока.

И годы потекут с обратным знаком:
Мальчишка на холме под Заураком
Вновь припадёт к серебряной трубе,
И люди, что ни в чём не виноваты,
Мне разрешат проставить штамп доплаты
На, в общем-то, удавшейся судьбе.

       1990.



СОНЕТ

Едва коснуться плеч твоих губами –
И никаких не надо больше слов,
Три сотни лет смыкаются над нами,
И я забыть до времени готов,

Что, крещена войною и расколом,
Земля не стала к любящим добрей,
Что где-то там, за пологом тяжёлым –
Свечение чернобыльских полей,

И, задыхаясь от последней ласки,
Я говорю: "Блажен бессмертный гений,
Невидимо парящий за спиной –

Венера, что с тебя писал Веласкес,
Рассеется в мильонах отражений,
А ты навек останешься со мной". 1991.

       * * *
Палисадник, колодец, знакомый двор –
Сердце, выпрыгни и остынь!
Лишь тропинка, знакомая с давних пор,
Заросла бурьяном густым.

И когда я прошёл свои полпути
И с надеждой поднял глаза,
Ты не двинулась с места – ну что ж, прости!
– Я опять повернул назад.

       1991.



       * * *
Неровный шаг и странный взгляд –
Послушайте, ребята,
Я жил, как будто виноват,
Хоть не был виноватым.

И ночи долгие без сна,
Без облика и тела
Жила со мной моя вина,
Молчала и взрослела.

Ну сколько можно портить кровь!–
Я выдохнул уныло,
Она сказала: "Я любовь.
А ты не видишь, милый".

       1991.



       * * *
Инородцы! Судеб ваших гроздь
Золотом легла на шерсть овечью,
Русская поэзия насквозь
Пронзена картавой вашей речью.

На себе отнюдь не ставлю знак –
Ни поэт, ни мученик покуда:
Бродский, Мандельштам и Пастернак
Кто б посмел оспорить это чудо?

Вас ломало разное дерьмо,
В прицепном сидевшее вагоне,
Вы подонкам – гнусное ярмо,
А потомкам – свет на небосклоне.

Честной славе вашей не грозя,
Женственности вечной вдохновеньем,
Горькая Ахматовой стезя
Стала вам четвёртым измереньем.

       1991.



       * * *
       А.Б.
Виновата была в этом только ты –
Вяз роман, как в дурном кино,
Но никак не решалась ты сжечь мосты,
Те, что выгорели давно.

Нас отчаянье часто сбивало с ног,
Это было в те дни, когда
Ветер прошлого сыпал в лицо песок,
Выгоняя краску стыда.

Я таскал на себе этот горб и груз,
Еле шёл, но попробуй тронь!
Бедуином закутывался в бурнус
И ночами глядел в огонь,

И пытался утешиться, и вконец
Лишь запутался. Брёл в пыли.
Клочья шерсти, летевшие с тех овец,
Отогреть меня не могли.

Но совсем не манил меня сладкий рай,
Я бы пытки такой не снёс –
Запереть тебя в замок или сарай
И бродить вкруг него, как пёс.

И желая до пёрышка расплести
Бедной ласточке два крыла,
Я, разжавши ладони, сказал: "Лети,
Если сможешь". И ты смогла.

       1991.

       * * *
Как свежо и знакомо –
И забыть доведётся едва ль –
Возле этого дома
Снег блестел, точно горный хрусталь,
Передёрнувшись зябко,
Глянув ласково: "Милый, прости!",
Ты сказала, что бабка
Заругает, и надо идти.

В том окне новогоднем
До сих пор зажигается свет,
Этой бабке сегодня
Девяносто, наверное, лет,
Всё, что бедной осталось –
Терпеливо глядеть на закат,
Наша давняя шалость,
Как струна, меня тянет назад.

Как в холодную воду
Неожиданно бросив весло,
Я когда-нибудь с ходу
Это хрупкое выбью стекло,
Чтобы, вспомнив о лете,
До которого – годы и льды,
Отыскать на рассвете
Невозвратного счастья следы.

       1991.



       * * *
Палач застыл у эшафота:
Ему не нравится работа,
Хоть смейся публика, хоть плачь!
Вон трубочисты чистят трубы
И трубачи кусают губы,
Цирюльник рвёт больные зубы –
А он, подумайте, палач!

И будто сбросив груз ужасный,
Он капюшон срывает красный
И вниз шагает без труда
В одной расстёгнутой рубахе –


Визжат восторженно девахи,
Его топор отныне к плахе
Не прикоснётся никогда.

И разогнув крутую шею,
Ведут обратно лиходея,
В сухую глотку льют вино,
– Приговорённый, спи спокойно,
Твоя поспешность непристойна,
Успеешь умереть достойно –
До завтра времени полно!

       1992.





       * * *
Репортаж Ж.Васильевой
"Люди и боги Тибета", ЛГ № 48–91
Поверни ко мне, путник, лицо,
Как к источнику света,
Ты не знал о Цаньяне Джамцо
И не видел Тибета,
Отпустить тебе эти грехи
Я смогу на восходе –
Триста лет мир читает стихи
"Океана мелодий".

Я учил вас любить не спеша,
Чтить в телесном святое,
Тело женщины – это душа
Красоты и покоя,
Но враги были злости полны
И костры наготове –
Вышел я из-за крепкой стены,
Чтобы не было крови.

Над горбами монашеских спин
Пар вздымался от страха:
Я исчез по дороге в Пекин –
Лишь мелькнула рубаха!
Будто неба четвёртого свет
Вывел странника к дому,
Но белел облаками Тибет,
Недоступный живому.

И доныне последний мой час
Длится в воздухе тонком.
Приглядись – я брожу среди вас
Просветлённым ребёнком,
И когда сквозь луны серебро
Реют копья нестройно,
Я, как меч, обнажаю перо –
И кончаются войны.

       1992.



       * * *
Уходим в эту глубь, где так шаги легки,
(Что ж, память, весели, пока не крикнул кочет)
Туда, где нам за рупь чинили башмаки
И за трояк везли, куда душа захочет,

Где старый Бас, хитёр, помятый пряча вид,
В отце искал родню, вздыхая перегаром:
Послушайте, синьор, скажу вам как аид
Аиду – я чиню для вас почти задаром…

Светило нам сквозь тьму болгарское вино,
Девчонки шли к реке, боясь малейшей тени,
Запястью твоему, казалось, всё равно –
Лежать в моей руке – иль просто на колене.

Но всё теперь в былом, и копятся счета
За всё, что на земле мы брали и не брали,
За то, что босиком идёт твоя мечта
По снегу и стерне – и выживет едва ли,

За то, что милых уст привычное тепло
Вдруг перестало быть единственно желанным,

И догорает куст, и падает весло,
И поздно уходить к земле обетованной,

И шляпой без полей закрывшись от дождя,
В котомке за спиной – накопленные годы,
Сутулый Моисей по улице вождя
Бредёт – и люд земной расходится, как воды...

       1992.



       ТРЕТИЙ СОНЕТ

На полпути стою под виадуком,
Грохочут рельсы, шпалы гнутся луком,
И целит в темя тяжкая стрела,
Но слышу я за грохотом и звоном
Шуршанье трав, метелей свист бессонный,
Негромкий плеск Харонова весла.

Но мне ль печаль в себе лелеять эту?
Ведь я ему не медную монету
Во рту, что горечь чувствует едва –
Несу включённый в стоимость билета
Багаж сентиментального поэта:
Заветные сладчайшие слова.

И он меня, заслушавшись средь волн,
Забудет посадить в рогожный чёлн.

       1992.



       ВАЛЬС ОТЧАЯНИЯ

Из этого города вам невозможно уехать:
Заборы крепки, и не ходит трамвай за границу,
В домах вечерами звучит граммофонное эхо –
Придётся остаться, смириться, привыкнуть, прижиться.

Майорская дочка сыграла бы вам на рояле,
Сиреневый куст ароматной осыпал росою,
Мы вас поселили бы в самом удобном квартале –
Но всё ж в этом городе вам оставаться не стоит:

Ночами тарантулы ползают в тёмных подъездах,
А утром труба над бетоном армейского плаца
Устало кричит, как поморник над водною бездной –
И вам в этом городе просто нельзя оставаться.

Я вас провожу до ворот с непонятным узором,
И там, за кладбищенской толстой кирпичной стеною,
Вы сможете лечь и направленным к Господу взором
Спокойствие звёзд созерцать в темноте над собою.

       1992.



       * * *
Я читал: поэты дали маху,
Вовсе сцены не было такой –
Гектор не целует Андромаху,
А ласкает твёрдою рукой.

И когда в Аид позвали трубы,
Смертная в глазах застыла тьма,
Так и не узнал, как пахнут губы
Женщины, любимой без ума.

Этой жизни каждое мгновенье –
Как под солнцем капельки дождя,
В радостное веря возвращенье,
Я тебя целую, уходя.

       1992.



       * * *
       Эккл., 12,4
Какой тяжёлый, страшный век!
Как ночь вокруг глуха!
Я встал, как должен человек,
По крику петуха.

Я жил, как мог, творя добро
И помня Божий страх,
Моей цепочки серебро
Теперь истёрлось в прах,


И голос, слышимый с трудом,
Достигнет вас едва,
Но, собираясь в вечный дом,
Скажу свои слова.

       1992.



       * * *
Пока Иов мольбы свои возносит,
Но Бог его пытает до конца,
К Израилю является Иосиф,
Чтобы принять последний вздох отца.

Его отец удачлив был когда-то,
Но не без Божьей помощи, поверь,
Он обманул единственного брата,
Который первым вышел в эту дверь.

Из этих слов усвоил я не боле
Того, что в милосердии своём
Терпеть Господь людскую может волю,
Пока она кончается добром...

       1992.



       * * *
       Апок. 2,4
Вся жизнь пошла помимо всяких правил
С того недобропамятного дня:
Я первую любовь свою оставил,
Она же не оставила меня.

И до сих пор, пока багряным зверем
В моё окно жестокий рвётся век,
Оплакиваю горькую потерю
И каюсь, как последний человек.

       1992.





       * * *
Мы были счастливы давно,
Потом пришёл разброд,
Казалось, горе всё равно
Забудется. Но вот

Мы снова встретились. Была
Печаль моя тверда:
– Как ты забыть меня могла?!
И медленно тогда

Она сказала, будто в сеть
Ловила мысли нить:
– С тобой не страшно умереть,
А с ним не страшно жить.

       1992.



       * * *
Не шириной могучих плеч,
Не клятвами навек –
Чем может женщину увлечь
Обычный человек?

И речи скромные тихи,
И взгляд его несмел,
Но, Боже – дивные стихи
Он ей сложить сумел.

И видя, как её чудак
Валяет дурака,
Она промолвит: "Милый, как
Тверда твоя рука!"

       1992.



       БАЛЛАДА О ВЕТХОМ ЗАВЕТЕ

Всем, что есть, я обязан лишь этой земле,
В ней выдерживал зной и мороз,
Кто ж там новый огонь раздувает в золе?
Почему вдруг со мною всерьёз

О далёкой отчизне судьба говорит,
Что святой собирает народ,
Не учился я жизни по книге Левит
И не знал, что такое Исход.

Пусть вовек не колеблется слава ея,
Только мы непричастные к ней,
Невозможно вернуться к корням Бытия
Нам, не видевшим этих корней.

В старый мех не вольёшь молодое вино,
Не губя благодати земной,
И из Чисел осталось мне только одно –
Я да дети, да мама с женой.

       1992.



       * * *
Жизни вечный наряд – яркий плащ в разноцветную клетку,
Куб густого вина – не разбавить его нипочём,
Одноногий пират мне прислал свою чёрную метку,
И застыла она против сердца родимым пятном

До поры, а пока – мы слыхали об этом немало –
Можно столько успеть – только б женщина, воля и кров
Да в блокноте строка, над которой ты бьёшься устало,
А захочется петь – целый мир тебя слушать готов.

Ты исходишь его – и чудовище злобной породы
Твой могучий топор одолеет, неправду губя,
И умрёшь оттого, что за все эти долгие годы
Этой женщины взор не коснётся ни разу тебя.

       1992.




       * * *
       А.Б.
Мнемозина в далёких лугах пасёт
Терпеливых гусей стада,
Забывается многое, но не всё,
И – немногое – никогда.

Я б, наверное, мог не писать стихов –
Дуй в соломинку и молчи! –
Но единственный запах твоих духов
Настигает меня в ночи.

Эти птицы разбудят, воздев крыла,
Ни ночлега у них, ни сна,
Скоро дочь моя будет, как ты была,
Когда сплавила нас весна.

Вознесённый судьбою последний знак,
Пусть за тысячами границ
Пролетит над тобою, как белый флаг,
Караван запоздалых птиц.

       1992.



       ЭПИГРАММА- ЭКСПРОМТ

Добровольным невольником в комнатке узкой,
Расточая немало трудов,
Я возделывал поле поэзии русской
И не чаял дождаться плодов.

Из словесности строгой припомнить нелишне,
Если славы мне хватит едва,
Как старик у дороги окапывал вишню –
Он лукаво не тратил слова...

       1992.



       ДВЕНАДЦАТЬ СОГЛЯДАТАЕВ

       Чис. 13.3
Ханаанскую высмотреть землю они
Отправлялись с рассветом,
По пескам раскалённым шли ночи и дни
Знойным солнечным летом.

И когда их дозор терпеливый дошёл
До деревьев и листьев,
Это место назвали долиной Есхол,
Виноградною кистью.

Молоко в ней тягучее, мёд и шафран,
Что снимает тревогу…
Позади оставалась пустыня Фаран,
Неугодная Богу.

Он-то видел воочью последний причал,
Море, полное влаги,
Но народ этой ночью вопил и роптал,
И растаптывал флаги,

Будто чувствовал: Сгинет чуть видимый след,
И в дорогу сегодня –
Впереди были сорок мучительных лет
Наказанья Господня..

Наливая в бокал золотистый закат
И рассветное пламя,
Вспоминаю, что горек порой виноград,
Завоёванный вами.

       1992.



       ПИСЬМО БУЛАТУ ОКУДЖАВЕ

Нам не дано разлучить эти краски и звуки –
Листья летят, снова кончился с осенью спор,
Крикну в окно, сами сложатся рупором руки:
"Здравствуй, Булат! Выходи к нам сегодня во двор".

В белых одеждах пройдём мы, как сёстры и братья,
К пыльным экранам, где прежде крутили кино,
Вера с Надеждой в поплиновых девичьих платьях
Выглядят странно и чуточку даже смешно.

Там, возле сквера, давно не звучит радиола,
Выдержав кротко прохожего пристальный взгляд,
Надя и Вера, а, может, Надин и Виола
В чёрных колготках выходят на Новый Арбат.

И – мимо Вас, будто это не давний, знакомый,
Чистый колодец, где ласточка мочит крыла,
Двинет сейчас, электрическим светом влекомый,
Пёстрый народец, не чуя в беспамятстве зла.

И над солдатами сносят гранитные плиты,
Времени свист – как из шара воздушного газ,
И не узнает Вас вовсе немного подпитый
Бывший горнист, в ресторане играющий джаз.

К детской мечте обернусь, точно к горничной дядька:
"Что ж ты, голубушка, так и уронишь свечу?"
В дальних краях бродят грустные Верка и Надька –
И только Любушка ласково жмётся к плечу...

       1993.



       * * *
Колючек горький сок питал беззубых внуков,
И песня над шатром унылая лилась,
Им диктовал песок сумятицу из звуков,
Которые потом в одну сплетались вязь.

А где-то далеко, в совсем ином народе,
Куда на тыще крыл не двинет караван,
Кирилл шагал легко, и книгу нёс Мефодий,
И буквы выводил курчавый мальчуган.

Но сколько ни лови – как зверь породы редкой,
Манящее, как грех, как яблоко само,
Оставили мои бесчисленные предки
Диковиннее всех квадратное письмо.

       1993.



       28-е АПРЕЛЯ

В небесах ухмыляется месяц-злодей,
В круглый щит превратиться готов,
Я не знал, что у возраста столько локтей,
И зазубрин, и острых углов.

Очень редко сбываются наши мечты,
И теперь не забыть ни за что
Этот полдень, которым стремительно ты
Шла по Горького в лёгком пальто.


Все в чернилах ладони и чёлка у лба,
Полудетский беспомощный рот,
Оглянулся – и понял, что это судьба,
Но уже миновал поворот...

       1993.



       * * *
Солнце скатится за гору, и, звеня,
Месяц звёздную режет вязь,
Это время работает на меня,
Я плачу ему не скупясь.

Каждый день вереницей людей и дел
Угодить торопился мне,
Я до ночи растратить его успел,
И доволен собой вполне.

И песчинка в часах пробивает ход,
Чтобы медленно лечь на дно,
Вот морщинка, которая мне идёт –
Я такую хотел давно.

Только жаль, что со временем или вдруг,
Даже если душа жива,
Превратится со мною весь мир вокруг
В то, чему не нужны слова.

       1993.



       * * *
       По материалам газет
Залегли в зелёной роще пулемётные расчёты,
В деревнях кричит скотина, ни травинки в поле нет,
Всё охотнее и проще мы друг с другом сводим счёты,
И везде одна картина, и кругом один сюжет:

"Мы прошли огонь и воду, но подпортили породу..
Поминая полным ходом предков, родину и мать,
Только нашему народу завоюем мы свободу,
А не нашему народу век свободы не видать!"


"Их язык убог и скуден, наш – богат, велик и чуден,
Наш король Седьмой Хламудий мудро вывел нас из тьмы:
Мы – халва на Божьем блюде, а они – совсем не люди,
Потому что, если люди, почему они – не мы?"

"На заброшенном погосте наших предков тлеют кости,
А совсем не ваших кости, здесь их не было и нет!
Разве вам при вашем росте на таком лежать погосте?
Заливать вы лучше бросьте – всё равно всё это бред".

"Это было, – нам сказали, – очень просто: вы бежали,
Вас враги прижали туго к нашим дальним рубежам,
Вы земли у нас просили, мы вам дали – и забыли,
Триста лет вы шли за плугом, а сегодня – наше вам..."

О сородичах радея, вспомню бедного еврея,
Странный времени обломок, что имел повсюду дом,
И глядит на нас, жалея, из эпохи Водолея
Неулыбчивый потомок с деревянным топором...

       1993.



       * * *
"Любовь, что движет солнце и светила",
Ты никогда ко мне не приходила,
И думал я, одолевая сплин,
Что так и проживу всегда один.

Любовь, что камни рушила и скалы,
Ты никогда меня не навещала,
Я чаще с теми отправлялся в путь,
Что не могли былинку разогнуть.

И чтоб не дать им повода к злословью,
Я примирился с простенькой любовью,
С такой, что в непогоду или зной
Была всегда во мне или со мной.

Она не забрала меня всецело,
Не требовала в плен души и тела,
Была проста, как воздух и вода,
И неизменно говорила: "Да",



Что б я ни плёл. Не спорила со мною,
И даже назвалась моей женою,
На свой, как говорится, риск и страх –
И солнце повернулось в небесах...

       1993.



       * * *
А.Б.
...твои черты,
как безумное зеркало, повторяя...
И.Бродский. Ниоткуда с любовью
На вечерней поверке, отставив чай,
Вдруг потянешься к зеркалу невзначай –
И нелепо скривишь уста.
За стеною посудой гремит семья,
А душа, точно пёрышко воробья,
Неприкаянна и пуста.

Всё спокойно под деревом и вокруг,
Маслобойня к корове пришла на луг,
И младенец сказал: "Агу.",
Но царапает шею зелёный плед,
За двоих его грею семнадцать лет,
Ты ж давно у него в долгу.

Не пошли мы, как видно, ни рыбам в корм,
Ни червям, что обидно зовутся ворм,
Месяц медленно встал и сел.
Почему ж так уныло висит пальто
И такая тоска, будто только что
Потерял семь астральных тел?

Я б возвёл его в сто степеней родства,
Этот город, что выстроил буквы А,
Как солдат тупорылый клин,
И какой ещё скальпель отточат мне,
Чтобы ленточки вырезать на спине
По маршрутам твоих вершин?

И пока эта карта лопатки жжёт,
Пусть великий садовник и зверовод
С прошлым будущее скрестит,
Оглянусь – и в ногах розовеет соль,
Но тебя отыщу сквозь любую боль
И успею сказать прости.

       1994.


       * * *
В этом городе у меня нет знакомых и нет угла,
И немало ещё шагать в темноте без огня и гида,
И никто не зажжёт огня и не скажет, ты тут была,
Я оглядываюсь опять – и теряю тебя из вида.

"Где-то здесь она, – говорят, – солнце встало под птичий гам,
И касанье её шагов помнит, радуясь, каждый камень..."
Я зашёл во фруктовый ряд, но не встретил её и там,
Я спросил продавца цветов – тот печально развёл руками.

И прохожий сказал: "Чудак, зря ты носишь пустую клеть,
Лёгкой тенью она скользит, шаг – и не было будто девы".
– Если это и вправду так, значит, незачем штопать сеть,
Не удержат её вблизи жалкой флейты моей напевы.

Океана живой эфир глушит Стикса протяжный стон,
Но чем снова носить в груди безнадёжности злое зелье,
Лучше я оглянусь на мир – и пускай исчезает он!
Только ты меня проводи до последнего подземелья.

       1993.



       КАПЛЯ

Был мороз беспощаден и колок,
Но когда всё же стаяли льды,
Я увидел блестящий осколок
Удивительно чистой воды.

И она, без дыханья и тела,
Обходя вороньё и зверей,
Надо мною всё время летела
Неизменною тенью моей.

Эта капля – последняя малость,
В ней скопилось, как в музыке гуд,
Всё, что здесь у меня оставалось,
Всё, что там у меня отберут.

И когда мне прощальные трубы
Бросят под ноги пламя и дым,
Омочу пересохшие губы
В том, что было и будет моим.

       1994.


       * * *
       Дан: 12,2-3
Склоняемся к чуду, прекраснее Баха и Верди,
Последней рубахи не жаль за библейскую высь:
Разумные будут сиять, как светила на тверди,
И спящие в страхе пробудятся в вечную жизнь.

Пройду среди гумен в одежде, нисколько не белой,
Я часто беспечно воды не жалел и огня,
Я был неразумен с любовью своей неумелой,
Которая вечно сияет теперь без меня.

И каждому мигу молюсь, как в последние годы,
И чаще глазами приветствую хлеб и вино,
Записано в книгу, что с северным будет народом,
А что будет с нами – отмечено в сердце давно.

       1994.



       * * *
… Но видел я сон, который
устрашил меня, и размышления
на ложе моём и виденья головы
моей смутили меня.
Даниил: 4,2
Поверите ли вы – пусть не поэт иль гений,
Но твёрдо знаю сам, он прав – иного нет:
Виденья головы куда страшней видений,
Представленных глазам – возьми любой сюжет.

Всему, что на земле, и в небе, и меж ними
Накоплено имён, названий и судеб,
Назначен свет во мгле и след стопы на глине,
Понятный царский сон, как дерево и хлеб.

И даже пусть правы, кто от меня когда-то
Скрыл эту глубину, которой нет конца,
Виденья головы, трава моя и трата,
От вас не отверну упрямого лица.

       1994.



       * * *
Бывал я счастлив множество мгновений,
В десятки накопившихся минут,
Немногим близко это наслажденье –
Когда тебя услышат и поймут.

Порой в неосмотрительности куцей
Я серебро разменивал на медь,
И некогда бывало оглянуться,
А чаще – просто не на что глядеть.

Пока над нами кружится устало
Двадцатый век – пойми меня, прости:
В тебе так много счастливо совпало,
Что не решался вслух произнести.

       1994.



       * * *
Перечень дел, что исполнить не смог опять я,
Выйдет нескоро, но, право же, Бог простит:
Я заболел, я заснул поперёк кровати –
Подлый Негоро тайком подложил магнит.

Север сместился, восход потеряла клумба,
Вместо Кариб к пирамидам несло и льву,
Я отклонился на целых четыре румба,
Вспугивал рыб и не ведал, куда плыву.

Думалось, где бы, куда б мне причалить с вами,
Чья ещё милость мне сердца уделит пядь?
Звёздное небо спасало меня ночами –
Днём приходилось глядеть в водяную гладь.

Плыть или сдаться? Тесей, что стремился к бою,
Взмахом кинжала бесценную срезал нить.
Что ж удивляться, что ты не была со мною?
Просто устала. И думала просто жить.

       1994.





       * * *
Каждое ничтожное мгновенье –
Как секундомера жадный взгляд:
Прошлое отбрасывает тени,
Будущее пятится назад.

Чтоб попасть в просвет маняще-жуткий,
Роковой не трогая черты,
Я шагаю в узком промежутке
Меж двумя крылами темноты.

Так и не усвоивший науку
Отвергать отчаяния дрожь,
Я к тебе протягиваю руку,
До которой ты не достаёшь.

       1994.



       * * *
Всё стало вдруг бессмысленно и мелко,
Когда однажды, много лет назад,
Я начал сознавать, как быстро стрелка
Потёртый обегает циферблат.

Я жил и понимал: добра не будет,
Вокруг – непримиримые миры,
В них муравьями двигаются люди,
Скрипят колёса, катятся шары.

Как тяжко жить в своей скорлупке бренной
И убеждаться каждый день и час:
Мы – только пыль безжалостной Вселенной,
Ей дела нет, и не было до нас.

Мне этот приговор не в утешенье:
Когда-нибудь в отчаянье стыда
Сдержу на миг жестокое вращенье –
И сердце остановится тогда.

       1994.





       * * *
"Кто пострадал здесь,
Будет моим весь,
Только пройдёшь ад,
Сразу войдёшь в сад".

Так говорил Бог,
Но обмануть смог,
И говорит: "Дружок,
Ну-ка, ещё разок".

       1994.



       * * *
"Когда-нибудь" важнее, чем "когда-то",
Всему, что было – разная цена,
Историк не запутается в датах,
Но вряд ли угадает имена.

Я создал мир, где вёл с минувшим счёты,
Не очень тёплый, правда, но живой,
И лишь с одним не будет в нём заботы:
Ты здесь видна за каждою строкой.

Так, на холсте, закрашенном без цели –
Черта, мазок, пятно или кольцо –
Нежнейшими мазками акварели
Вдруг проступает тонкое лицо.

И у того, кто, паче ожиданья,
Увидел всё – и кисть сдержала бег,
Негаданное вырвется признанье,
Бездарно запоздавшее навек.

       1994.



       ПЕСНЯ

На краю своих лет и дней,
Неуклюжей судьбе назло,
Я стою между двух огней,
И от каждого мне тепло.

Обойти – да кругом тайга,
Переплыть – да вода, как лёд,
Берега мои, берега,
С одного до другого – вброд.

И не лихо, а чуть горча,
Им, сегодняшним, не в укор,
Где-то тихо горит свеча,
Не угасшая до сих пор.

       1994.



       * * *
       N.N.
Пока лишь сеть накинута комарья
На ширь меридианов и лагун,
Я чувствую: ты в этом полушарье
И, значит, отыскать тебя смогу.

В огне нам было легче бы – водою,
Дождём зальёт, ветрами сгонит прочь –
Как не было. Но всё не так с тобою
Случилось в эту памятную ночь.

Огромное белело покрывало
На всей земле, отправленной ко сну,
И окон чёрно-звёздные провалы
К нам не пускали жёлтую луну.

И я не знал, вдыхая полной грудью
Прохладное ночное торжество,
Что больше ничего уже не будет –
И что не надо больше ничего.

       1994.




       * * *
Нос мой и уши стремительно тянутся к свету,
Где там весёлым намазано, сам не пойму,
Я не послушал сверчка драгоценных советов,
Плюнул на школу и бросил учиться письму.

Голос мой тих, перевязан бечёвкою чёрной,
Лисий оскал за спиной да бульдоги кругом,
Пять золотых, как серебряных тридцать позорных –
Зря я болтал про сокровища за очагом.

Пара мгновений – и выигран спор о наследстве,
Видишь – как раз под макушкою волос седой,
Все приключенья кончались пока без последствий,
И Карабас нерасчёсанной тряс бородой.

Люд соберётся на музыку, действие, пенье,
Счастья и света вам, все, в ком надежда жива!
Скоро начнётся чудесное здесь представленье –
Если до этого мы не пойдём на дрова…

       29-30 октября 1994г.



       * * *
Глянь, из какой занесло преисподней
Этот нечаянный ветер сегодня –
Рано мне холода вечного ждать,
Сытый голодного не разумеет,
Сытый постится, голодный толстеет –
Пухнет от голода, проще сказать.

Новых друзей не бывает в продаже –
Стало прислушаться некому даже
К нашим лукавым и дерзким речам,
Тускло осенние светятся лужи,
Снится всё меньше и спится всё хуже –
Значит, свободнее ты по ночам!

Свету и воле не сыщешь замены –
Не оттого ли, заборы и стены
Силой невидимой разворошив,
Неощутимый для рук или глаза,
Чистый, как ангела кроткая фраза,
Вдруг незнакомый приснился мотив.

Скудная пища для разной скотины,
Строю жилище, как гору – с вершины
И зависаю на полу…, на под…,
Клонит всё ближе нас время сурово,
Вся-то недвижимость – имя да слово,
Это, наверное, не подведёт!

Жизнь моя, кузница шпор для Пегаса,
Прошлое сузится до получаса
Или до мига, где столько сбылось,
Жаль, не успел свою птицу поймать я,
Видно, продуло меня на закате –
Может быть, с этого всё началось…

       1994.



       * * *
Жизнь у нас проста и весела –
Изредка судьба косится хмуро,
Рыцари квадратного стола,
Мы совсем не видели Артура.

Все, кому свобода дорога,
Не найдут истории печальней:
Там, в углу, ржавеет кочерга,
А не меч блестит под наковальней.

Вот и мой сегодня пробил час:
Подобрав доспехи по квартире,
Я готов на подвиг ради Вас,
Лучшая из фей в подлунном мире!

И не надо большего желать:
Не теряй терпения и веры,
Коль в награду выпадет опять
Лёгкая улыбка Гвиневеры.

       1994.



       ХРОНИКА ДЕКАБРЯ 1994 г.

В четверг, в декабре, после полдня работы,
Неужто другой не сыскалось заботы?
Да надо ль писать эту хронику было?
Перо современника– страшная сила.

Хоть нет терпежу, хоть и сам я в матроске,
А в банке сижу, как уродец петровский,*

И знать ничего не хочу о событьях,
Которым снаружи велел проходить я.

Со мною такого ещё не бывало:
Работа, в которой ни грани развала,
Да солнечный свет в эти окна крестами,
Да тёплый клозет за тремя воротами.

А там, где не ждёт ни второе, ни третье,
Где даже компот в станционном буфете
Усох до того, что идёт на развес он –
Кому это нужно? И чем интересно?

Всё это от нас не зависит нисколько.
А где оно лучше? Болтают, и только.
Я не был нигде, кроме пары окраин
Того континента, что нынче пылает.

Да только и там теперь трудятся безо –
В железных посудинах возят железо,
От Бихача к Грозному сколько шрапнели
У сорок четвёртой рвалось параллели.

Кунсткамера наша чудна и стозевна:
В хрустальном гробу почивает царевна
Иль кто там ещё дожидается часа
Спасти-осчастливить отечество наше?

Спроси у того, что озорно и обло:**
Куда подевалась сушёная вобла?

И если ответит, добавишь лукаво:
А где теперь прячутся совесть и право?

На днях, беспокоя усталое зренье,
Я в книге такое нашёл объясненье,
За что мы несём наши тяжкие кары:
Во всём виноваты монголо-татары.***

И тут обожгло вдруг догадкою жаркой,
Как всё не везло мне с одною татаркой
Как долго я мучился вовсе без толка:
Видать, в ней таилась ещё и монголка!

Глаза её были совсем не раскосы,
Славянское имя и чудные косы,

Смеялась она и не плакала сроду –
Ну, можно ли верить такому народу?

Смеётся и плачет над нами Европа –
Читатель простит мне обыденность тропа –
Не путать с тропой, на которой пора бы
Заканчивать хронику – дальше ухабы…
___________________

Примечания:

* – Во время описываемых событий
автор действительно работал в банке.

** – "Чудище обло, озорно, огромно,
стозевно, и лаяй". В.К.Тредиаковский.

*** – См. "Энциклопедический словарь
1985г." Монголо-татарское иго–причина
отставания Руси от западноевропейской
цивилизации.

       1994.



       ЭПИТАФИЯ

Как беспощадный шквал проносится сквозь лес,
Всему придёт предел, но мы его не знаем,
Я смутно понимал, что времени в обрез,
И всё, что не успел, останется за краем.

Мгновения губя, твердил себе: Живи.
Ты заслужил сполна всё то, что есть и было,
Две жизни у тебя, поскольку две любви –
Но жизнь была одна – и жизни не хватило.

       1995.



       * * *
Как кит на сушу в некое мгновенье
Бросается, забыв про воздух-яд,
Вдруг тронет душу тема искупленья,
Хоть знаю, что ни в чём не виноват.

И долго после этого не спится,
И сам к себе испытываю злость,
Как будто кто-то должен расплатиться
За то, что мне так тягостно жилось.

       1995.



       СТАРЫЙ МОТИВ

Бродит расстроенно в фартуке рваном
Золушка вкруг золотого дворца,
Жизнь, ты устроена так, что нельзя нам
Тёплых ладоней отнять от лица.

Там, где мосты поднимаются строем,
Алая яхта была – не была?
Ты, для которой я не был героем,
Лучше бы всё-таки принца нашла!

В грязном буфете, средь всяческой рвани,
Пьяный чудак – только губы в крови:
"Здравствуйте, дети, сегодня мы с вами
Поговорим о бессмертной любви".

       1995.



       * * *
– Эй, каменщик, что так похож на грека,
Что строишь ты во славу иль позор?
– Я памятник семнадцатого века
Здесь возвожу, чтоб радовался взор.

Мы эти стены выбелим извёсткой,
Потом состарим с маковки до пят,
И вы к нему приделаете доску,
Что он точь-в-точь, как триста лет назад.

Лет через двести – я даю вам слово,
Он простоит не меньше, мужики,
На этом месте он возникнет снова –
Но только нужно будет две доски…
       1995.
       ПОЛНОЧНЫЙ ЭКСПРОМТ

Мне не спится, хотя очень скоро рассвет
И хоть все перепробовал средства,
Все мы лица моложе шестнадцати лет,
Потому что мы вышли из детства.

Даже в тёмную ночь эту верю с трудом,
Как в случайность, что где-то застукал:
Днём я видел, что дочь строит кукольный дом
Для своих многочисленных кукол.

Но уже оказавшись на этом пути,
Что ведёт за ушедшими следом,
Я, быть может, успею ещё дорасти
До того, кто окажется дедом.

Но едва только вспомню о женщине той,
До которой тянулся в надежде,
Понимаю, что быть ей всегда молодой
И любить меня так же, как прежде.

       1995.



       НЕОКОНЧЕННЫЙ СОНЕТ

В той темени, что пуще год от года,
Последний вольный саженец зачах,
– Ты где меня сегодня ждёшь, свобода?
– А там же, в четырёх твоих стенах.

Над рукописью тощею колдуя,
Угрюмую рассеиваю тьму,
– Скажи, любовь, куда к тебе приду я?
– Туда же, но пятнадцать лет тому.

– Так отвяжись от каменной утробы,
От небыли – и в путь благослови!
– Откуда, жизнь, в тебе так много злобы?
– Мне не дали свободы и любви…

       1995.



       * * *
Я притворилась смертною зимой…
А.Ахматова
Голем
Г.Мейринк
Я каждый день стучусь в глухую дверь,
За ней – то свет, то музыка, то пенье.
Поэзия, ты – перечень потерь,
А вовсе не покоя обретенье.

Забыться – хоть на час, на полчаса,
На целый миг – и снова, как бывало,
Я приближаюсь к центру колеса,
Зияющему мрачностью провала.

Настолько он безрадостен, что слов
Нет для него – ни веры, ни любови,
Так Ганнибал, встревоживший слонов,
Не успокоит их без моря крови.

И, правде необдуманной не рад,
Как истукан, что вылеплен из глины,
Я всё-таки смогу шагнуть назад
От этой нестерпимой середины.

       1995.



       ОТВЕТ ЮРИЮ ЖИВАГО

Гул затих. Я вышел на подмостки…
Б. Пастернак. Гамлет
– Что это за вздор, скажи на милость,
Из тебя сегодня бьёт ключом?
То, что мы с тобой разговорились,
Не свидетельствует ни о чём.

Выторговав жалкие мгновенья,
Растранжирив их – в который раз! –
Ты не защищён от дуновенья
Моего, смертельного подчас.

И каких бы лестниц между нами
Ты ни воздвигал себе в тиши,
Я не занимаюсь пустяками
Вроде человеческой души.

       1995.



       ШЕСТОЕ ИЮНЯ

Июньское солнце пронзает грудь, и многих оно сожгло,
За двести-то лет постарел он чуть, но нам от него тепло,
Всё так же курчавы его черты, и столь же бесстрашен взгляд
Пред казнью кровавой, которой ты достоин пока навряд.

Спасительной лжи корешок храня, лукавый ловлю покой,
А страх мой бежит впереди меня, подёргивая щекой,
На пастбищах рая пишу: "Не тронь!" – и ключ оставляю вам,
Пока добываю себе огонь, в котором сгораю сам.

И все, кого этот сразил недуг, не просят, чтоб он издох,
У радуги вашей не хватит дуг украсить мой чёрный вздох,
И к краю заполненного листа сдвигая когорты строк,
Я вижу, как светится темнота – как золото сквозь песок.

Но я не пойму, что такое зной, и чем побеждают грусть,
Пока не увижу, что ты со мной, хоть вряд ли тебя коснусь,
И капельки лета стерев со лба, простуженно говорю,
Что в жизни поэта одна судьба: готовиться к январю.

       1995.



       * * *
Под аптекою нищий поёт,
Прославляя всевышнего тонко,
Раскупили богатые йод,
Бедным бедным оставив зелёнку.

Ни к чему вам оркестром греметь,
Музыкантам, от холода бледным,
Раскупили богатые медь
И оставили золото бедным.

Разлетелась по городу весть,
Распугавшая прочие вести:
Раскупили богатые честь
И оставили бедных без чести.

Увлечённые – Бог их храни! –
Зовом вечным и словом победным,
Иванова читают они,
Оставляя Платонова бедным.

       1995.


       ПЕСНЯ

Как жизнь пуста, узнаем позже мы,
Пока ж забудемся давай,
Ты – красота, я твой восторженный
Ценитель, не соглядатай.

Ещё сполна владеют вороны
Землёй, что нам сулит покой,
Ты – тишина, мой голос сорванный
Давно нуждается в такой.

И в холода хранишь беспечно ты
Извечной нежности тайник,
Ты – навсегда, и в этой вечности
Лишь я – теряющийся миг.

       1995.



       * * *
       N.N.
Сколько дней с тех времён дотла –
Ты желанна мне, как была,
Кто тебя целовал тогда,
Не оставил в тебе следа.

Только в сердце, едва видна,
Есть зарубка моя одна,
И поэтому я в долгу –
Я загладить её смогу.

       1995.



       ЕВРЕЙСКАЯ МЕЛОДИЯ

Господь оставил суть и вычеркнул длинноты,
И хоть, казалось, был мой замысел неплох,
От песенки моей остались только ноты,
От счастья моего остался только вздох.

Ну разве же нельзя спросить у человека,
Ведь этот инструмент достался мне трудом –

От скрипочки моей осталась только дека,
От царства моего остался только дом.

И вверивши судьбе, смычок воздетый гордо,
И детям лунный свет, и музыку вдове,
Играю сам себе на чудном клавикорде,
Который столько лет имею в голове.

       1995.



       СОНЕТ

Всегда найдёт усердного награда,
Какой бы жизнь бесплодной ни была,
Пока ж я так устал от листопада,
Что стережёт у каждого угла.

Кого б ещё архангелы устало
Травой забвенья потчевать могли,
Чтоб всё, что надо мной прогрохотало,
Затихло и рассеялось вдали?

И не понять у полного колодца,
Что потерять когда-нибудь придётся
Твои ладони тёплые у лба,

Я, потрошитель шариковых ручек,
Любивший жизнь, как ржевовский поручик,
Вовек не изменил тебе, судьба.

       1995.



       СОНЕТ

       N. N.
Ни радости не будет, ни смятенья –
Я это точно чувствую теперь –
Когда спокойно в некое мгновенье
Ты отворишь окованную дверь.

Каморка нам твоя не станет храмом,
Словесный не зальёт её бальзам,

Что загустел на дне, в отстое самом,
Когда хлестнут, сорвавшись, по глазам

Пружины жизни, скрученные туго,
Что нас с тобой тянули друг от друга,
Когда, в твоём окне увидев свет,

Явлюсь для запоздалых оправданий
Я, исполнитель выцветших желаний,
Которыми томился столько лет.

       1995.



       * * *
       А.Б.
Мне сегодня заполночь приснилось:
Время навсегда остановилось,
Я застрял в нём – некуда бежать,
Ветеран войны тридцатилетней,
Обо мне давно не ходят сплетни,
Потому что нечего сказать.

Видно, делал многое вотще я,
Жалки представленья книгочея –
Человек как мера всех вещей,
Гнуться над столом устала шея,
Я похож на юного Кащея –
Покажи мне карточку, Кащей!

С видом умудрённым и печальным
Во дворце сижу своём хрустальном,
Вздрагивая изредка, когда,
Разметая всё, что было чинно,
Вдруг хлестнёт о краешек графина
Родниково-чистая вода.

Подведём подобие итога,
Что судьба отличников убога –
Жизнь хохочет звонко по углам,
И хитра, как будто Патрикевна,
Не даётся юная царевна
Неумелым слабеньким рукам.



Выросла полынная отрава
Надо всем, что горбилось лукаво,
Пряталось, мгновения дробя.
Мне неинтересны увлеченья –
Не несёт малейшего значенья
Всё, что происходит без тебя.

       1996.



       * * *
Как Аппием протянутая строго,
В многовековом выжила кольце,
Мне вдруг приснилась длинная дорога:
В начале детство, облако в конце.

И понял, что у темени и чванства
Не закоснею в пошлом я долгу –
Нет времени, а есть одно пространство,
И я вернуться в прошлое смогу.

И захлебнулся, радуясь и плача:
Всё переделать властен я сполна,
Ведь только шаг – и всё пойдёт иначе!
И я шагнул. Но там была стена.

       1996.



       * * *
       Н.
Днём или ночью едва поведу плечом –
Вскроются двери во тьму через выдох длинный,
Если не хочешь знакомиться с кирпичом,
Надо поверить Тому, кто владеет глиной.

В облаке дивном свечение наших тел,
Ближе ветвей, от которых поникло древо,
Он сотворил нас такими, как захотел,
Нам же Его избегать остаётся гнева.

Но ни на волос не стихнет теперь во мне,
Спелою жатвой у ног развернётся немо
Горлицы голос, что слышен в твоей стране,
Запертый сад твой, что слаще Его Эдема.

       1996.



       * * *
       А.Б.
Наступит проблеск в жизни монотонной,
Когда сосед по камере бетонной
Вдруг удивится – где ж я всё добыл?
Вы дождались указанного часа,
Мои подвалы, полные запасов
Пергамента, бумаги и чернил.

Немало нужно всё-таки отваги,
Чтоб в наше время думать о бумаге,
Но это всё отнюдь не манит ввысь:
Там, наверху – пожары, штормы, войны,
И тридцать строк, которых ты достойна,
Ищу я всё оставшуюся жизнь.

Я так привык к тому, что длилось миги,
Что не прочтёшь в единственнейшей книге,
Что навсегда в меня вдавило след,
Что я, как тот мальчишка, полон пыла,
Что кажется, осталось всё, как было –
Всё здесь. Одной тебя со мною нет.

       1996.



       * * *
       N.N.
Я нарушаю заговор молчанья,
Присущий человеческой природе:
Не покидают всё-таки меня,
До этих дней свежи воспоминанья
О том, как ты по комнате проходишь
И медленно садишься у огня.

И если бы сейчас на самом деле
Мне первая любовь открыла двери
И всё, о чём мечталось, было в ней,
То всё равно я ей бы не поверил
И, примирившись с горькою потерей,
Я выбрал бы вторую, холодней.

Лишь об одном жалеть могу сейчас я,
Когда вдруг тело вспомнится тугое,
Античного достойное резца –

Что мы с тобой не умерли от счастья
Ещё тогда, поскольку всё другое –
Как лестница в колодец без конца.

       1996.



       * * *
       Н.Б.
Пусть кто-нибудь другой над этим шутит плоско,
Но, вспарывая мрак, упрямый видит взгляд
Бретельку под рукой и тонкую полоску,
И губы, что никак расстаться не хотят.

В халатике простом едва ль ещё не краше,
Чем очереди ню, раздетых до бровей,
И всё, что мне пока досталось полной чашей,
Я в жизни не сравню со щедростью твоей.

       1996.



       * * *
Я, отнюдь не страдавший во имя идей,
(Вот о чём я тебе и толку…)
Не подбрасывал в масло железных гвоздей,
Не подмешивал стёкла в муку.

Только вот и лови его – чтоб детвора
С полусветом не путала тень,
Переброшен из Киева мостик вчера
В наш далёкий сегодняшний день.

Там, где бабушка Фира с тяжёлой косой
На потрёпанном фото в углу,
Где фуражка Якира да Петька босой,
Да наган на холодном полу.

Чья нейтронная бомба оставила след
На усах озверелых вождей
Там, где шпалы и ромбы сходили на нет,
За собой увлекая людей?



И бумаги в комоде – как в почве зерно,
Так у самого края не лги:
Задолжала им родина многое, но
Нам она возвращает долги.

       1996.



       * * *
В романе Т.Гарди отец героини зажигал
три раза за ночь свечу, любуясь красотой
матери…
_____________
Когда в моём осталась ты дому,
И жизнь моя твоей вдруг стала частью,
Я не поверил счастью своему,
И в этом было главное несчастье.

Ко тьме ревнуя, к стенам, кирпичу
Под туфлями твоими... – к изголовью!
Я трижды за ночь зажигал свечу,
Ловя твоё дыхание с любовью.

И понял я: чисты твои стопы,
Смятенье и печаль во мне от века,
Вдали от обезумевшей толпы
Ты не найдёшь безумней человека.

       1996.



       * * *
Жестянка из-под баночного пива,
Я на тебя смотрю нетерпеливо,
Хоть ты давно печальна и пуста,
И даже чуть покрыта слоем пыли –
В жестокий зной тебя опустошили
Каких счастливцев жадные уста?

На берегу Флоридского пролива
Я открывал тебя неторопливо
В одной далёкой западной стране,
Ты мне казалась верхом совершенства,
Суля рекламно-райское блаженство,
Но это было верно не вполне.


Жестянка из-под баночного пива,
Я осуждал тебя несправедливо:
Меня учили прежде много лет,
Что ты – лишь порожденье капитала,
Что нам с плакатов скалился устало,
Ты ж –тонкой технологии предмет.

Адепты жигулёвского розлива,
Кто требовал отстоя и долива
И колотил селёдкой о кирпич,
Не ведали, что можно жить иначе –
Сдались им все ковбои и апачи,
Будь то целиноградец иль москвич.

Жестянка из-под баночного пива,
Методика двухрядного полива
В твоей стране бы вызвала сумбур –
Высокими идеями ведомы,
Не допускали наши агрономы
Взаимоопыления культур.

Вокруг тебя, восторженны и пылки,
Толпою собираются бутылки,
Они тебя берут в почётный плен –
Понятно даже им, не знавшим чуда,
Что ты не просто скромная посуда,
А символ долгожданных перемен.

Заканчивая нынче эту оду,
Я пожелаю нашему народу
Извлечь мораль, заложенную в ней,
Не впасть в уничижения страданье
И разглядеть за формой содержанье –
А пиво в бочке всё-таки вкусней!

       1996.



       * * *
Пятнадцатое. Август. Середина
Тепла. Однако лета половина
Уж миновала всё-таки. И вот
Разладились какие-то детали
И холода, которых мы не ждали,
Нахлынули. И так – который год.

Дожди, ещё не ставшие привычкой,
Текут по стенам жидкою отмычкой
Когда-то защищённого жилья,
И вот жена хоть лопни спит в сорочке,
Молочница талдычит об отсрочке,
Напрасно ждёшь из прачечной белья.

Всё это в Средней Азии. Пора бы
Переиздать учебники. Масштабы
Природных изменений таковы,
Каких и в мире, кажется, не ждали,
И шведы нам толкуют об Арале,
Не говоря о русских из Москвы.

И чтобы скрыть, насколько я испуган
Дыханьем холодов, озябшим югом,
Я усложняю, путаю, хитрю,
Спешу заговорить про реку Лету,
И примут все за чистую монету,
Что я о лете с ними говорю.

Но не вернуть тепла, что прежде грело,
Ни той, чьи очертанья неумело
Я тридцать лет разглаживал резцом,
И над речным стоять напрасно лоном,
И лодочник, назвавшийся Хироном,
Заржёт над заблудившимся певцом.

       1996.



       * * *
Мой друг, пускай судьбе, кривлявшейся убого,
Всё было недосуг подсолнухом желтеть –
Знакомы ли тебе четыре типа слога,
Ромашка, мела стук, фонетики камедь?

Движеним руки словарную утробу
Отбрасывая вспять, певучей, чем "Ромэн",
Я ваши языки сворачиваю к нёбу,
Я вас учу читать, как дерзкий Бодуэн.

Основы бытия сжимаются упруго,
Обломками корней заполнена тетрадь,
Грамматика – моя последняя подруга,
Кормилицею ей, наверное, не стать.

Ломается весло, качается баркас мой,
Где я сидеть привык, спокойствие храня.
Куда б ни занесло, со мною мой прекрасный
Неведомый язык для завтрашнего дня.

       1999.



       * * *
Тысячелетья близится итог,
Пускай полмира стелется у ног –
Всё так же несть числа морям и странам.
Семь раз переменились времена,
Мы многому давали имена,
Но большее осталось безымянным.

Так, для любви, не ведающей зла,
Единственность – последняя шкала,
Напрасны клятвы верности до гроба,
И чья-то плоть – отнюдь не теремок,
И всё, что происходит, невдомёк
Обоим, если это вправду оба.

Пока копилась сотая тетрадь,
Успел я, право, многое понять –
Вздох мотылька, медлительность слоновью,
А полчаса безрадостной возни
Под одеялом – Боже сохрани
Нас от того, что кажется любовью!

И каждый раз, как снова мы с тобой
В пространстве совмещаемся судьбой,
Не тщетны, но верны мои усилья,
И кажется – вокруг такая тишь:
Вытягиваешь шею – и летишь,
Когда из бёдер вырастают крылья.

Накапливая чёрные шары,
Судьба то треплет дерзко за вихры,
То воет в подворотне, как собака,
Как сумрачен порой мой дикий лес!
Но ты, ради которой я воскрес,
Не ведаешь уныния и мрака.
       
       1999.



       КАК ДАВНО ЭТО БЫЛО
       (Баллада о трёх мудрецах)

В холод плесень ещё не ползёт по стене,
И в туман не хрипят альвеолы во мне,
И никто с рюкзаком не бредёт по Луне,
И ещё не горел рейхстаг,

Там иду я, увечный, слепой и глухой,
С гордо поднятой птичьей своей головой,
Под псалмом девяностым покуда живой,
Как военный, чеканя шаг.

       1999.



       * * *
Протру очков неспешно стёкла,
На них осенняя пыльца,
Приходит время для Софокла,
Софокла, сына кузнеца.

Жужжат шмели в оконой раме,
Гуляет ветер во дворе,
А тут беседуют с богами,
Обряд свершая на заре.

Здесь, точно адрес на конверте,
Любой бесхитростен сюжет:
Измена, месть и жажда смерти
Врага, кому спасенья нет.

Героя бросить на колени,
Копьём пронзить живую грудь –
За эту сотню поколений
Не изменились мы ничуть.

И те ж наследники-барыги,
И тот же бедности позор…
Как жаль, что есть такие книги,
Что не стареют до сих пор!

       1999.




       * * *
Легче воздуха, выше звонниц,
Сквозь враждебные вихри сна,
Я живу чередой бессонниц,
Ночь любая от них черна!

Как Ицхака ждала Ревекка,
По пустыне бредя земной,
Я стою на исходе века,
Изувеченного не мной.

Наяву мне всё чаще снится:
Удалось – сквозь какую муть! –
Заглянуть за его границы,
В недоступное заглянуть.

И теперь, навсегда в обиде
На безвременный тот предел,
Потому ли живу, что видел,
Оттого ль, что не разглядел...

       1999.



       * * *
Пусть поредели волосы, и впрок
Не запасти и падалицы падшей,
Мы честно делим плавленый сырок,
(Жена чуть-чуть отламывает младшей.)

Мы не чета тому, чьи деньги – грязь,
И как урок такому чистоплюйству,
К нам нищета приходит, не таясь,
За то, что не приучены к холуйству.

А по ночам, прикинувшись хитро,
Что песенка для нас ещё не спета,
Я слышу, как сопит моё добро,
Накапливая силы до рассвета.

       1999.




       * * *
       Исх: 3,2
Когда железный лязгает засов,
Укрыто время панцирем часов,
Но тикают мгновенья в человеке,
И на последнем стоя берегу,
Я всё-таки надеюсь, что смогу
Достойно рассказать об этом веке.

Он весь пропитан горечью потерь:
Невозвратимо канули теперь
Те времена, где щи варили гуще.
Полузабытым классикам не враг,
Впадает диалектика впросак –
В ней каждый шаг стирает предыдущий.

Пылинка на чудовищной горе
Иль пешка в чьей-то мерзостной игре –
Что я тебе, огромная планета?
С терновым разминувшийся кустом,
Не всё ль равно, что ждёт тебя потом –
За тьмою свет иль тьма за краем света.

Наощупь, как слепой, наедине
С мятежной нотой, бьющейся во мне,
Пока её безмолвие не стёрло,
С эпохой дилетантов не дружа,
Я всё иду по лезвию ножа,
Качнусь – и упаду, разрезав горло.

       1999.



       * * *
Где вы, где, все дни мои пропащие,
Даже те, когда жилось непросто?
Без употребления лежащие
Вещи покрываются коростой.

Вон лежат, как дети беспризорные,
Строчки, что писал не славы ради,
Мудрые, весёлые и вздорные,
Пылью покрываются тетради.



На звонок любой открою двери я,
Километры стен не сложат щит нам –
Твоего лишённое доверия,
Сердце остаётся беззащитным.

       1999.



       СЕРЕДИНА ВОЙНЫ

Снаряды падали на лес
И птицы падали из леса,
Но мы не брали Гудермес –
Они ушли из Гудермеса.

Почти спокойно было тут,
А после, развернувшись круто,
Мы отгоняли за Бамут
Тех, кто спустился до Бамута.

И пусть казалась нам вчера
Беспомощною проволочка,
Им домом – каждая гора,
А нам горой – любая кочка,

Ещё не поздно было нам
Идти – и шли без промедленья,
Мы вышли к Грозному – но там
Ощеривались укрепленья.

Сегодня вспомнить тяжело
Войны бессмысленное жало:
Как много наших полегло,
Как много их уже не встало.

       1999.



       * * *
Шестой десяток молча разменяв,
Я не устал. Но, свой храня устав,
Всё так же жду, что свалится звездою
С небес на мой ещё не лысый лоб –
Нет, не сундук с богатством – нечто, чтоб
Жить, точно стриж над чистою водою.

Обороняться – тоже ремесло,
Лишь для того и надобно стило,
И в памяти, чей путь столь тщетно длится,
Неся автограф твой, Сковорода,*
Я обращаюсь запросто туда,
Куда не всяк посмеет обратиться:

Меня создавший вместе с суетой,
Оставшейся навечно на постой,
Я по тебе бреду неспешной тенью,
Мир человеку честному под стать,
Не удалось тебе меня застать
Врасплох. Ни даже вслед предупрежденью.
__________________

* – Мир ловил меня, но не поймал.
       Автоэпитафия Г.С.

       2000.



       ПОЭМА БЕЗ НАЧАЛА

…какой тогда мы жизнью жили царской
В те времена на Северо-Бухарской,
Что северо-восточней Бухары:
Любого принимали, точно сына,
Без паспорта, бумаг и карантина
Машзаводские тесные дворы.

Там сладкую не пробовали вату,
И мать на книги тратила зарплату,
Мы в парк ходили вечером в кино,
И двор не знал проблемы поколений,
Лишь я из всех нехитрых развлечений
Терпеть не мог лото и домино.

Я всё скажу, о чём меня ни спросят –
Как в Пасху с куличами на подносе
Я обходил соседей, не стыдясь,
А мама куличи пекла такие,
Что русские девчонки молодые
Ходили к ней учиться каждый раз.


В те времена – и это тоже верно,
В двенадцать я успел прочесть Жюль Верна,
И Гаттерас на Север шёл опять,
И только жаркий мир арабских сказок,
Исполненный невнятных неувязок,
Загадкой был, какой не разгадать.

Но время шло – сюда, как стало ясно,
И оглянувшись ныне беспристрастно,
Я разгляжу мирок огромный свой:
Сосульки не спешили падать с крыши,
И Вовка отсидел уже и вышел,
И Колька был тогда ещё живой…

Сорокалетний воздух свеж, как прежде,
Так пусть в угоду солнечной надежде
Хоть полжеланья сбудется, дразня:
Наперекор мгновеньям быстротечным,
Мне всё казалось – детство будет вечным,
Оно и вечно – только без меня.

       2000.



       ПЕСНЯ

Одуванчика нежные нити
Рассыпаются в прах на корню...
Как я ждал, что Вы мне позвоните,
Или, может, я Вам позвоню.

Расстилается чистое поле
От дороги да в оба конца,
Мне зайти бы к Вам запросто, что ли,
Только ждёте ль меня, молодца?

И пока не кончается лето,
Не идут ни работа, ни сон…
Так и буду ходить до рассвета
Возле солнечных Ваших окон.

       2000.



       * * *
Я долго по земле блуждал один,
Я в одиночку дожил до седин,
Но люди всё ж порою были рядом,
Теперь иначе: Люди далеко,
И мне всё реже дышится легко
Без твоего внимательного взгляда.

Заглядывая в горькое ничто,
Отнюдь не утешаешься. Зато
Есть обещанье скованности скорой.
Несутся кони бешено вперёд,
Но нет ладони той, что подойдёт
Моей щеке последнею опорой.

И озирая эту пустоту,
Я прокричу, проохаю, прочту:
"Я вам светил, но все сгорели свечи!
Мои в столетья канут письмена,
И лишь душа останется одна,
Лишённая и облика, и речи".

       2000.



       * * *
Как редки в нашем крае холода,
Мы ждём зимы, сосулек, снега, льда –
Не часто выпадает радость эта,
У Азии свой норов и обет,
И щедрый ворох мартовских примет,
Она всегда в преддверии рассвета.

К исходу декабря опять тепло,
Календарю обычному назло,
А детям всё ж охота сесть на санки,
И эти просьбы слушает мороз,
Приходит он как будто бы всерьёз,
Но это всё курьёзы да обманки.

Желаний неосознанных полны,
Мы всё-таки дотянем до весны,
Где вас смогу не только словом греть я,
Поверьте, будут солнечные дни!
А ты воспоминанье сохрани
О той зиме конца тысячелетья. 2000.
       * * *
Не пойму, отчего жизнь так быстро развеялась в дым
В ожиданье всего, что когда-нибудь станет моим,
На дороге крутой, на просторах, где ветер с полей,
В ожидании той, что когда-то не стала моей.

У вчерашних оград, где пророчили совы в тиши,
Так и жил наугад, чтобы прочее – мимо души,
Но в холодной золе дотлевает ещё уголёк,
Чтобы здесь, на земле, я потом затеряться не мог.

       2001.



       ПЕСНЯ ОБ ОКНЕ

Сколько долгих минут я к себе пробираюсь дворами,
Где пустые траншеи и чей-то колючий забор,
В том окне не живут, там никто не стоит вечерами,
Робко вытянув шею и глядя наружу во двор.

Мне резиновый жгут перетягивал вены порою,
Я был глупым, прости, только жаждали мёда уста,
В том окне не живут, и туда молодому герою
Бесполезно идти, потому что и дверь заперта.

Циферблат – молоко, и на нём чуть чернеет минутка,
Сколько б ни было их, я готов простоять до конца,
Как давно-далеко Иванова уехала Людка
И немало других, чьи когда-то я тронул сердца.

Не сносить головы добру молодцу, коль с чудесами
Он совсем не знаком, но для нас невозможного нет:
Коль не верите вы, приходите – увидите сами,
Как в окошке одном отражается утром рассвет.

       2001.





       ПЕСНЯ О ПОЭТАХ

       N.N.
Мне б вот это пальто, чтоб рыдала жена не напрасно,
Отнести в барахолку и вместо купить контрабас,
Я люблю Вас за то, что не пишете Вы о прекрасном,
Но при этом прекрасное самое кроется в Вас.

И дымя сигаретами там, где об этом не просят,
Я опять разгляжу, как под правдою прячется ложь,
Не дружите с поэтами, нет у них совести вовсе,
Да и чести, сказать откровенно, у них ни на грош!

Я б ручному мячу поклонялся зимою и летом,
Я б надраил паркет и поехал смотреть Колизей,
Я Вам снова кричу: "Никогда не любите поэтов!" –
Только нет у Вас, нет у Вас, нет у Вас больше друзей…

       2001.



       * * *
Всё было, видно, так в те дни былые,
Я не припомню в точности, когда:
Пока горел маяк в Александрии,
Спокойно к дому двигались суда.

И так же, под рукою человека,
Но почему – не ведомо пока,
Александрийская библиотека
Горела трижды с разницей в века.

Был вирус разрушительным и диким,
Менялся он на тысячу ладов,
Папирусы дымились, точно книги
На улицах германских городов.

Давным-давно, ещё до нашей эры,
За всё горячей плачено ценой,
Тому и нынче водятся примеры,
Поскольку книги многому виной…

И всё же, переплыть готовясь реку,
Откуда нет обратного парома –
Доныне не придумали такой,

Я стерегу свою библиотеку,
До каждого дотрагиваясь тома
Своей почти холодною рукой.

       2001.



       * * *
Сквозь прорехи в окне озираю окрестность,
Что и вправду невиданно как хороша,
Только всё-таки мне надоела словесность,
И возвышенной музыки просит душа.

Не пора ли, презрев окончанья и рифмы,
Под немолкнущий ветер, что воет в трубе,
Написать апологию чистого ритма,
Безупречной мелодии, вещи в себе?

Я прислушался: вот, над вершинами снова
Обертонами чистыми дышит игра.
Но не хватит ни нот, ни последнего слова –
Значит, думать о кисти, наверно, пора…

       2001.



       * * *
Повсюду холода, и жизнь почти прошла,
Жую пустые дни потёртыми резцами,
Евреи никогда не забывают зла –
Злопамятны они, но только с подлецами.

Они не любят льда, а мёд у них в чести,
На слабый мой редут вы зря насели, братцы:
Евреи иногда вас могут подвести,
Но после – подвезут, и дважды извинятся.

Про них нельзя шутить, они всю эту честь
Оставили себе, Эйнштейны и Кобзоны,
Безудержная прыть у них в походке есть –
На это, впрочем, есть особые резоны…

Но вот одна черта из области идей,
Наследие веков особенного рода,

Она совсем проста: других они людей
Не судят по тому, какая в них порода.

       2001.



       * * *
Лист полосат. На нём из острых кромок
Четыре мне оставлены хитро,
Мой адресат – неведомый потомок,
Я для него сегодня взял перо.

Какие воды нас прополоскали,
В каком когда-то плавились огне,
Я, торопясь, поведаю вначале –
Он ничего не знает обо мне.

Не отмечая адрес в уголочке,
С помарками – кого за них винить?
Пишу письмо, в котором нет ни строчки
О том, как хорошо на свете жить.

Без капли огорченья иль задора,
Как каторжный, но всё ж привычный труд,
Пишу письмо. Прочтут его нескоро.
– А, может быть, и вовсе не прочтут.

       2001.



       * * *
Под якорною цепью ждёт Сезам,
Подводный мир в своём особом роде,
Мы ходим по погибшим кораблям,
По островам, которых нет в природе.

За горизонтом – прежние долги,
Пираты на своей угрюмой шхуне,
Нам светят с неба синие круги
Двенадцати привычных полнолуний.

Когда ж минует это торжество,
Когда умолкнет гром и стихнут пушки,
Я знаю, что чудеснее всего:
Жар наших губ на скомканной подушке.

       2001.



       * * *
О всей Вселенной трепетно радея,
Смывая с губ запёкшуюся кровь,
Проникновенно каются злодеи,
Упорно проповедуя любовь.

Они нам всем в глаза глядят неловко,
И, поправляя галстук из пеньки,
Ссылаются на то, что обстановка…
Что, мол, другие были то деньки.

А мне как существу иного века
Один урок, один в душе урон:
Будь то кретин, убивший человека,
Или царёк, сожравший миллион.

       2001.



       * * *
Над военторговской столовой витает запах ванилина,
Ещё в разгаре самом лето, а с клёнов падает листва,
Вот здесь в своей юбчонке новой шла Огородникова Инна,
И мы восторженно кричали ей вслед обидные слова.

Здесь прежде днём обедал лётчик с аэродрома за оградой,
Назло надменному соседу в тайге вставали города,
Кто здесь бродил поодиночке – ну, что же, так ему и надо!..
Сюда я больше не приеду, мне больше незачем – сюда.

В подъезде лампочка светилась, свечи беспомощней капризней,
Амур стрелял из арбалета, поджав ненужное крыло…
Как хорошо, что всё, что было, осталось в той, минувшей жизни,
Поскольку главное на свете уже тогда произошло.

       2001.



       * * *
Неожиданное блаженство –
Ты смущённо отводишь взор:
Взгляд, взыскующий совершенства,
Раздевает тебя в упор.

Не коснуться щекой, рукой ли,
Ни шарахнуться прочь, скорбя –
Восхищаюсь Господней волей,
Что смогла сотворить тебя.

Пред тобою, как кегля, ляжет
Неудачником, как ни глянь,
Завсегдатай закрытых пляжей,
Посетитель совместных бань.

Безотказнейший мой наркотик,
Тронь ресницею – и погиб!
Круче самых крутых эротик
Детской шеи твоей изгиб.

       2001.



       * * *
Сотворивший из этой ракушки свисток
Безмятежно в другую свистит пастушок,
А ракушка лежит в непонятном долгу
С чуть заметной жемчужиной на берегу.

Не понять, как ни морщи высокого лба,
То ли вечная женская это судьба,
То ли просто случайный её поворот.
Не понять. Только дочка покуда растёт...

       2001.



       * * *
Луны покинув круг по длинному лучу,
Спросила рыбка вдруг, чего же я хочу,
Полуночная гладь – последний мой удел,
Мне легче ей сказать, чего же я хотел.

К себе за это злость испытываю сам:
Неужто всё сбылось, и больше к чудесам
Не тянется душа и нечего желать –
Была бы хороша заветная тетрадь.


Копились времена дробинками в груди,
И прежняя казна пуста уже, гляди,
Мне б выйти на простор – да где его найдёшь?
О прочем разговор – лукавство или ложь.

Не веря ничему, захлопываю дверь,
В осеннем я дыму, как в панцире теперь,
В печали и тоске окончу дни свои –
Но светится в руке обломок чешуи…

       2001.



       * * *
Сигарета сыра, но зато очень сухо вино,
Может быть, потому никогда я не пью в одиночку,
Мне привыкнуть пора к одиночеству вечному, но
Что-то рвётся в груди, рассекая её оболочку.

Как в посуде железной гремит, надрываясь, ничто,
Слышу крик тишины над немолкнущим будничным ором,
И тогда бесполезно бежать от бумажных листов,
Из последней страны, что моим оживляется взором.

Нам так многое снилось, что накрепко держим в руке
Ускользаюший свет, благодати невидимый берег,
И, сдаваясь на милость своей одичалой строке,
Сквозь сумятицу лет доплываешь до прежних Америк.

Из-под праха земного достану былого излом,
Караваном чудес он всплывёт над землёй голубою,
Я хочу, чтобы снова наш август, не помню в каком,
Воссиял и воскрес – пусть ненадолго – вместе с тобою.

       2001.



       ПАМЯТИ В.ВОРОШИЛОВА

С ним, видно, не могло и быть иначе –
Нам открывавший новые миры,
Он умер в Переделкино, на даче,
Непобеждённым выйдя из игры.
Как будто сам предчувствовавший это,
Кормивший нас, как щедрый хлебосол,
Он говорил о том, что "разогрето …
И подано – садитесь лишь за стол!"

И мимо нас – эфира видел пыль я –
Прекрасна, точно дух его живой,
Душа неслась, распахивая крылья,
Над вдруг осиротевшею Москвой.

Ночная неприкаянная птица
Холодную пронизывала тьму,
И некуда ей было приземлиться
Как некому наследовать ему.

       2001.



       * * *
Все эти письмена в один конец,
Каких от нас любимые не ждали –
Уходит Беатриче под венец,
И смотрит дурачок на край вуали,

Догадываясь исподволь едва
О том, о чём и так известно много:
К поэзии причастны не слова,
А камни у церковного порога.

Когда ж любовь в потоке серебра
Уносится последней круговертью,
Они слетают с кончика пера,
Пропитываясь горечью бессмертья.

       2002.



       * * *
От мудрости веков хлебнувший сколько было,
(На вкус она горька и хрупок мой бокал)
Я раб черновиков, я выбросить не в силах
Строку, что свысока когда-то написал.

И некуда бежать, и тут бессильно даже
В душе моей простой пустившее росток
Искусство украшать цветами экипажи
Дарованное той, чьи губы я берёг.

Под розовым плащом двоих будило утро,
Нежданное, как гром, хоть век его готовь,
Не ведая ещё, что значит Кама Сутра,
Творили мы свою бессонную любовь.

Я столько не забыл, что знаньем этим вечен –
Ни нежности предел, ни ревности ожог,
Как зарывался в ил, подтягивая плечи
К оси, где леденел колючий позвонок.

И пусть теперь года построены в затылок
И век не разорвать сплетённого судьбой –
Я так же, как тогда, беспомощен и пылок
Искусством отдавать добытое с тобой.

       2002.



       * * *
По карнизу, по раме окна,
Дуракам и влюблённым во благо,
Ярко-жёлтая бродит луна,
Беспризорная, точно дворняга.

Машзавода последний герой,
Слишком долго проживший на свете,
Я зачислил себя во второй
Класс, а может быть, попросту в третий.

Сколько было! Напрасно лови –
Ничего не осталось былого,
Но светила на небе мои –
Рыбы с птицами, ждущие клёва.

Я просторами вашими пьян,
Только здесь моё сердце крылато,
Водолей наливает стакан,
Близнецы обнимают собрата.

В межпланетной бестрепетной мгле
Господин над лукавой судьбою –
Почему-то лишь здесь, на Земле,
Я один, или – редко – с тобою.

       2002.



       * * *
       Е.С.
Заброшенный судьбой туда, где страсти пылки,
Где зёрнышку в песке – особая цена,
Я увозил с собой Камоэнса и Рильке,
Два томика в руке – и ты в душе одна.

Грядущее дробя в неведомой купели,
Я встречу здесь сердца, что искренне чисты,
И только без тебя зрачки осиротели,
И вижу – нет конца у этой темноты.

       2003.



       СТИХИ, НАПИСАННЫЕ В ИЗРАИЛЕ



       * * *
Никаким Калиостро тебя не унизил Господь,
Край библейских чудес, где весной начинается лето,
Полумесяца острый повёрнутый кверху ломоть
Здесь кивает с небес, что того ж, как на родине, цвета.

Я иду, где придётся, впервые не пряча лица,
Мой привычный уют, без тебя ль заплетаются ноги?
Там, где бомба зовётся диковинным словом пцаца,
Я нашёл не приют, но последние в жизни дороги.

Все минувшие годы в заветную втиснулись дверь –
Я срывался, спеша, я мечтал о блаженном пределе,
Позади – непогоды, которых не вспомнить теперь –
Но не хочет душа оставаться в изменнике-теле!

Дорогая, тагиди*, не зря же несли корабли
Через столько морей к твоему голубиному взору,
Я ещё не увидел диковинной этой земли –
Я поверил скорей, что она мне окажется впору.

И распахнутой грудью, в которой черна пустота,
Я предчувствую дни, что спешат к раскалённому ложу,
Нам отечество люди, а прочее – только места –
Даже если они несмываемо врезаны в кожу.

       2004г.
       * * *
       N.N.
Как он бездарен, наш мир, переполненный светом!
Все его чёрные пятна – на каждой судьбе.
Я благодарен, что жил с тобой в городе этом,
И благодарен, понятно, совсем не тебе.

Ты ни при чём. До меня тебе не было дела,
Я и тогда не отдал бы тебе ни строки,
Лёгким плечом разрезала толпу и летела,
Знать бы, куда – но пушинка слетает с руки.

Тянется вдаль чуть заметный дымок над полями,
Щурится глаз, различая заветную дверь.
Что ж ты, печаль? Отчего тебя не было с нами
Там, где у нас ничего не осталось теперь?

       2004.



       * * *
Совсем не жаль, что в нём, как в море сером,
Плыву и погружаюсь, подустав,
Уже рояль пора мне звать псантером
Крылатым – потому что он "канаф".

Где светофор, подмигивая чинно,
Пропустит тьму дымящихся телег,
Как "мехонит" почувствую машину,
Забыв о том, что я не древний грек.

Всё, что в крови напутано, забито
Тысячелетней долгой чередой,
Всплывёт в любви к высокому ивриту,
Когда смогу подняться над водой.

И как бы тот союз ни вышел тонок,
Ещё для вас останутся слова,
Еврейские глаза моих девчонок
И русая Наташки голова.

       2004.




       * * *
Из трёх сестёр одна – всегда святая.
Ты к ней спешишь, рассеянно мечтая
О том, чтоб улыбнулась хоть разок,
Вторая неприступна, неказиста
И холодна. Она играет Листа,
И только третья – сочный лепесток.

Из трёх сестёр одна всегда угрюма,
Она молчит, её терзает дума
О пережитом. Всем она скучна,
А первая мадонною с иконы
Глядит, как ты скитаешься бессонно,
И только третья – радость и вина

Перед тобой и Господом, и светом,
Но недосуг печалиться об этом,
Её уста воистину, как мёд,
И потому мне всех милее третья,
И только с ней хотел бы умереть я –
Но первая увидит и спасёт.

       18.11.04.



       * * *
На холме, чьи бока в снегу,
Одиночество стерегу –
Ни сестры, ни жены, ни друга.
Будь я пядей семи во лбу,
Поменял бы себе судьбу,
Да увиливает, подлюга!

Возле берега, где вода
Убегает, журча, туда,
Где до Стикса подать рукою,
Перевозчика не найти,
Так куда же теперь идти?
Так и стой со своей тоскою!

Этот град на семи холмах,
Этот край, что свинцом пропах,
Не отпустит души и тела,
Я летел до него не зря
Через реки, леса, моря,
И со мною любовь летела.

Сколько б ни было этих дней,
Невозможно забыть о ней,
Но тускнеет в глазу полуда:
Нет заборов, страшней времён,
И былое уже не сон,
А смятенье на грани чуда.

       2004.



       * * *
Точно шпага, угрюмая тень кипариса
Из окна вдруг придвинулась к сердцу в упор,
Мне приснилось, что должен сыграть Арамиса
В фильме женщины некой (она режиссёр).

Кто-то рядом со мною включает софиты,
Но проснулся – и сразу исчезла кровать,
Отвечаю, что стар, мол, другого ищи ты,
И давно разучился всерьёз фехтовать.

А она упрекает в упрямстве и лени,
Не поняв, что мои изменились дела,
Что от тайной любви не осталось и тени –
А какой Арамис, если тайна ушла?

И знакомые лица по самому краю
Окружили насмешливо с разных сторон…
Если сон повторится, я всё же сыграю –
Хоть во сне я поверю, что это не сон.

       2004.



       ЗВОНОК ДОМОЙ

       N.N.
Начавши жить, как с чистого листа,
В стране, где не писал ещё ни строчки,
Я добавляю к перечню места,
Где мы с тобой опять поодиночке.



Овал Земли, приправленный тоской,
Теряет кривизну, и в этой дали
Всё больше бесприютности людской
И разглядишь ушедшее едва ли.

И складывая карту пополам
По незнакомой линии изгиба,
Я наконец оказываюсь там,
Где мы с тобой увидеться могли бы.

Но не найти покоя на земле,
Пока они не превратятся в третью,
Две точки телефонные во мгле
И голоса под спутниковой сетью.

       2004.



       * * *
       Феликсу Куперману
Меж тенью и светом талантливый бродит собрат,
Метлы не щадя или просто со скрипочкой дивной,
В отечестве этом пророков на каждый квадрат—
Как капель дождя при убойном тропическом ливне.

Мы держимся стойко, еврейский не вешая нос,
В нас тёплая плоть
       Авраамовой скреплена кровью,
Нам Родина столько вогнала под кожу заноз,
Что мы никогда
       не расстанемся с прежней
любовью.

Здесь странные даты и многие внове дела,
Мы жжём корабли,
       и ни в чём не предвидим успеха,
А всё, что когда-то отчизна нам дать не смогла,
До этой земли долетит, как последнее эхо.

       25.03.05.






       * * *
Кто там радостно мчится на белом коне
С неприкрытою грудью?
Александр Сергеич, позвольте и мне
Прикоснуться к орудью!

Вам седло или шпоры давно ни к чему,
Вы и сами в полёте,
И под Вами столетья несутся в дыму,
Вязнут ноги в болоте.

Настоящих наездников день ото дня
Вырождается племя...
Александр Сергеич, пустите меня
Подержаться за стремя!

       2005.



       * * *
Старый причал – не последнее чудо природы,
Но от него изумрудная кромка видна,
Я и не знал, для чего Средиземные воды –
Чтобы на них неустанно глядеть из окна.

И потому я ни с чем больше в жизни не спорю,
Веря в её неутешенных слёз торжество,
Здесь, возле неба, где пальмы спускаются к морю,
Там, возле моря, где небо растёт из него.

       2005.


       ПЕСНЯ О РОДИНЕ

По чёрному полю, по шороху палой листвы,
Ломая кусты, животине уродуя ноги...
Срываясь на волю, не стоит жалеть головы:
Ведь всё равно ты потеряешь её по дороге.
И ночью прохладной, нечаянно тронув стреху,
Увидит народ, что, понятно, не дремлет ночами:
Уродливый всадник с ужасным горбом наверху
Несётся вперёд и восторженно машет руками.
       17.05.2005.



       НЕИЗВЕСТНОМУ ЧИТАТЕЛЮ

Я заметил, приятель, и ты не заметить не мог:
Наши стены крепки, но порой не помогут и стены,
Неизвестный читатель является на огонёк,
Открывает замки и глядит на тебя откровенно.

У него ни имён, ни фамилий, ни отчества нет,
Отпечатки его не зальёшь специальным составом,
И глаза его смотрят сквозь наш застарелый сюжет –
Может, видят они, если мы поддаёмся лукавым?

Ни чернить незнакомца, ни зря проповедовать лесть –
Я бываю в долгу, но долги погашаются эти.
Неизвестный читатель, тебе моя слава и честь!
Это всё, что могу. Остальное найдёшь в интернете.

       20.05.05.



       СЕКТОР ГАЗА

Слышу эхо со всех сторон,
И в ушах – точно треск ореха,
Пули щёлкают о бетон,
Вязнут в нём, и слабеет эхо.

Доползём до поста в пыли
Или голову где-то сложим?
Нам не надо чужой земли –
Мы свою удержать не можем!

Так и мечешься до седин,
Пряча голову то и дело...
Завтра будет ещё один
День, которому нет предела.

       Март – май 2005.



       * * *
Женщины любили палачей.
Гайто Газданов. Вечер у Клэр
____________
…И выпал день, как водится, ничей,
Ждал тишины, и солнца, и покоя –
Но женщины любили палачей
И не любили доброго конвоя.

Светился миллионами свечей
Круг в потолке в преддверии допроса,
А женщины любили палачей,
Они на остальных глядели косо.

Казалось, не измерена цена
Всему, что на земле за это время...
Но не прошла гражданская война,
И Щорс геройски держится за стремя.

И сколько крови пролили потом,
И призывали Бога те и эти…
Палач не спит. И женщина при нём –
Ей с ним теплей на этом чёрном свете.

       17.02.06.



       * * *
От хмельного глотка до предгибельной капельки света
Мало было всего, и кончается воздух в груди,
Я не понял пока, для чего мне назначено это,
И, наверно, узнать не придётся, куда ни гляди.

Призревая сирот, подставляя рассвету ладони,
Я дошёл до стены, но меня не пустила стена,
У железных ворот отдыхают тяжёлые кони,
А на той стороне ожидает меня тишина.

Птичий слышится гам, но весне сладкогласной не верьте,
Остывает зола, и пуста поднебесная клеть,
И останется нам только формула жизни и смерти –
Да она и была. А сейчас довелось разглядеть.

       13.11.05.



       * * *
Здесь, где недавно почуял свободу, ту, чьи амбары пусты,
Бережно ставлю в стеклянную воду тонкой пластмассы цветы,
В чистое небо из твёрдого сплава птиц запускаю стальных,
Зорко налево гляжу и направо в поисках истин земных.

Минуло третье в субтропиках лето с жаром его и водой,
И анемичное сердце поэта бьётся под новой звездой,
Бренное тело не знает покоя, в нём и усталости нет:
Где б померещилось прежде такое – жизнь, как библейский сюжет?

Казни Египта тебе не грозили, даже встречаясь в упор,
И остаётся пожизненно в силе с Господом твой договор,
Только не очень понятно доныне, что Ему наша судьба,
Если не смог Он и в этой пустыне верного вспомнить раба.

Кровью текли вавилонские реки, в прах уносившие нас,
Храм неразрушенный есть в человеке, факел его не угас,
И у Стены, что доныне не пала, в гордой её высоте,
Не одолеть тебя злобному жалу здесь, на последней черте.

Дни пролетают в торжественной близи взора Его и руки,
Только презренные мыши изгрызли вечных томов уголки,
Но для того, кто не хлебом единым, разницы мало, и вот,
Так и горит, не сгорая доныне, куст, да маслина цветёт.

       24.01.06.


       

       * * *
Хоть не открыл магический кристалл,
Мне поздний свет давно вошёл в привычку,
А Бог даёт тому, кто рано встал
И вовремя пришёл на перекличку.

Исполненный могущественных сил,
Мольбами бесконечными измучен,
Бог подаёт тому, кто попросил,
А я просить у Бога не обучен.

Но что осталось, он доверил мне
И потому следит за мною строго
Здесь, где дрова зимою не в цене
И в общем ближе тропик Козерога.
       28.02.06.


       * * *
       N.N.
Я живу на земле, где ни белых пятен,
Ни загадок, чьи зернышки извлеку,
Но язык, что отнюдь не всегда понятен,
До сих пор не поддерживает строку.

И хотя оправданий найдётся куча,
Неприглядного держат себе раба
"Бирцони лесапер…"* и "Беса ме мучо…"**
– Так сложилась смешная моя судьба.

Но пока мы с тобой на неё не ропщем,
Хоть и врозь по огромной плывём реке,
Я пишу тебе письма на нашем общем,
Невдомёк человечеству, языке.
___________________________

* – Я хотел(а) бы рассказать. (иврит).

** – Целуй меня крепко. (исп).

       28.02.06.



       СПРАВОЧНИК РЕПАТРИАНТА
       Инструкция заключённому.
       Иосиф Бродский
       Антигона.
       Софокл
____________________________

Если хочешь уйти, то не хлопай дверью,
Хуже, если жильё ты продал заране,
Потому что судьба, вопреки поверью,
Не тобою играет, а спит в нирване.

Коль решился – не пялься в былое гордо,
Придержи дифирамбы. Не лей елея.
Перед консулом будь безразлично-твёрдым,
Равнодушным. Иначе тебе не вклеят

Долгожданный листочек на право въезда,
И родных не покинешь вовек пределов.
Пропадает багаж. Но и эти бездны
Суеты недостойны. Не в этом дело.

Здесь живут, презирая войну-подлюгу,
И герой здесь гибур, а мужчина гевер.
Если сразу не сможешь спуститься к югу,
То тогда тебе лучше идти на север.

Жить у моря не стоит: из-за бетона
То "Катюши" нацелены, то "Кассамы",
Но бояться здесь – признак дурного тона,
И тогда тебя на смех поднимут дамы,

Что смелей нечестивых во дни Содома
И не любят ни нудников, ни ленивых,
Оглянись и освойся. Не будь как дома –
Очень скоро осмыслишь, что ты не в Фивах.

Но и здесь надо сделать всё то, что сможешь,
Что успеешь, пока не увидел ада.
Что ж касается тела – его положат,
Где другие. Отрезав всё то, что надо.
       
       28.02.06.



       ТРЕТИЙ ГОД

Щекочут взгляд колибри вдоль дорог,
Но видит взор и то, что дальше взгляда:
Здесь сильвия поёт и королёк,
Но глушит их порою свист снарядов.

Сказав недавней родине "Прости!",
Мы в новую щенячьей тычем лапой,
Здесь каждый третий – новенький почти,
Четвёртый вообще недавно с трапа.

Не хуже нас, мой друг, запомнил ты,
Как в те года, что недостойны прозы,
Судьба нам жгла последние мосты,
Подогревая в зимние морозы.

Как эту жизнь тогда представить мог
Свидетель тех нечаянных пожаров,
Случайный посетитель синагог,
Завсегдатай исхоженных бульваров?

Нет, неспроста влекла меня сюда,
Где радости скупы, но достижимы,
       
Мечта, что поседеет борода,
В иные недоступная режимы!

Как будто бы судьба сменила нрав,
И заново живу, дурача время,
Невинных избегающий забав
На солнечных полянках Средиземья.

       11.03.06.



       * * *
брызгает море пеной
водоросли в лицо
ангел обыкновенный
вымолви мне словцо
нет без тебя покою
холод вокруг и тьма
но почему с тобою
чуть не схожу с ума
мне одному поруку
вверить спешат гонцы
приподнимая руку
мир призову в слепцы

       28 марта 2006 г.



       ПЕСАХ

Когда спиной стояла к нам Фортуна
В тот для народа самый трудный час,
Всевышний вывел нас и дал мацу нам,
Мы съели всё, и кончился запас.

Мой юный друг, не зря поём и пляшем!
Пусть не охватит паника сердца,
Теперь мы хлеб растим и землю пашем,
И снова не кончается маца!

       01.04.06




       * * *
зазря пропалывая звуки
среди бесчувственных аллей
зачем скажи такие муки
хотя бы время пожалей

не всех но некоторых ради
почти у жизни на краю
листая старые тетради
не помышляя о награде
я песни старые пою

и окунаясь в эту реку
в последнем выдохе пойму
все наши письма человеку
мои всё так же одному

       05.04.06.



       * * *
Где самый край волнующего моря
Едва не омывает мой порог,
Не избежать ни праздника, ни горя –
Всё то же солнце движется, не споря,
Что месяц здесь огромен и двурог.

Хоть по утрам приветливое пенье
Крылатых тварей двигает стило,
Я здесь живу на грани ощущенья,
Что жизнь порою тянется назло.

Исполнен тем, что преданность и вера
Держали, точно ласточки слюна,
Ещё не сдал последнего барьера
И не увидел Дантового дна.

Пусть в этот зной открыть ворота рая
И недосуг усталому Петру,
Стези земной пока не избегая,
Я всё-таки не верю, что умру.

И эта бессердечная наука
О жизни без начала и конца
Не остановит бешеного стука

В груди, где и печаль моя, и мука
Записаны от первого лица.

       14.04.06.



       * * *
Солнце и суша – жемчужина морем одета,
Ночью огни позволяют рассеяться мгле,
Даже боксёрские груши здесь белого цвета –
Что ещё надо на крохотной этой земле?

Жизнь при хамсинах отнюдь не становится проще,
Небо в насмешку дождём поливает слегка,
Редки осины, зато в эвкалиптовых рощах
Ясень альпийский тебе не ответит пока,

Где же любимая, где она, где она, где ты…
Сколько бы радости было на каждом шагу,
Здесь, где русалкою плещется долгое лето,
Где никогда города не утонут в снегу,

Где торжество мимолётное вечностью длится
И в высоте над Иевусом солнце несёт,
Где никого, только новые милые лица –
Жалко, не те, за которые отдал бы всё.

       21.04.06.



       * * *
То на западе месяц сел,
То с востока луна взошла,
Я давно отстаю от дел –
А какие они, дела?

Апельсинами манит сад,
Синагоги косят углом,
Здесь живёшь, размещая в ряд
Всё, что помнится о былом.

И поэтому не успеть
Полюбить, отвергая ложь,

Семихвостую эту плеть,
Шестигранный её чертёж.

По субботам поднять бокал –
Много ль мудрости?.. Так, чудно.
Если б раньше всё это знал –
Я приехал бы всё равно.

       22.04.06.



       * * *
Куда, говоришь ты, уходит река?
– А чёрт её знает, она глубока,
Я с нею пока лишь немного знаком,
И только на лодке могу, прямиком.

А лодка – какая она, расскажи?
– Дырявое днище да вёсла-ножи,
Острее меча Ланселота порой,
Чуть-чуть промахнулся – и ты не герой!

А свечи, откуда ты свечи берёшь?
– Луна за оврагом да звёздная дрожь
Пока что ещё не дают заблудиться,
Гадают, наверное, что я за птица.

И всё же – кому это надо, ответь?
Ведь тоже придётся тебе умереть,
И все твои думы рассеются в прах...
– Не знаю. Но что-то светило впотьмах.

       27.04.06.



       СТАНСЫ

Лампадами ночь стекля,
Пустыни храня и воды,
Под куполом спит земля,
И ходят по ней уроды.

С каких только давних пор
Всё, точно в казарме, ловко,

И каждый несёт топор,
Готовя себе верёвку.

Я собственной паре крыл,
Что здешней бегут агавы,
Устал говорить: "Забыл".
Не смею спросить: "Куда вы?"

Как эту страну сберечь,
Что болью и зноем дышит?
Здесь каждый готовит речь –
Но кто её, право, слышит?

Здесь битва добра со злом
Веками на миг не стынет,
Здесь я говорю: "Шалом!",
Хоть мира и нет в помине.

Каких не знавал утех,
Какого не пил шартреза –
Но дьявольский с неба смех,
Но следом – куски железа!

И думая превозмочь
Судьбу с её томным взглядом,
Я вышел сегодня в ночь
Под звёзды, что где-то рядом.

Я слушал её с тоской,
Ту речь, что всегда невнятна,

И тронул звезду рукой –
И молча пошёл обратно.

       28.04.06.



       * * *
На крае крохотной планеты,
Что так из космоса смешна,
Я зря свои потратил лета
На то, чем сыт теперь сполна.

Я жил, как мог, средь сильных мира,
Тревог его не избегал,
Не засорял собой эфира
И Цицерона не читал,

Одной всегда держался темы,
К любой потере был готов,
И не дарил свои поэмы
Склонённым девам у ручьёв,

И пил, как мог, и пел, что пелось,
Любил… Об этом не сейчас,
Но так мне большего хотелось!
Такая музыка лилась!

Такая жгла внутри досада,
На всё, что мимо, всё, что зря –
Стена заброшенного сада,
За домом ранняя заря,

И шелест ласточки над ухом,
И гром уродливой судьбы,
И как нередко падал духом,
Когда к подонкам шёл в рабы.

И на исходе лихолетья,
И после розовых вериг
Одну себе оставил плеть я,
Одной мятежности достиг:

Отяжелевшие награды
Несу, как бремя, сквозь года:


Осенний вечер. Свист цикады,
И ты – всё так же молода.

       01.05.06.



ДЕНЬ НЕЗАВИСИМОСТИ

Гранат осколками распорот,
Черноголов и многолик,
Мы так вцепились в этот город,
И так в нас дух его проник,

Что никаким не будем маем
Утешны, сколько б ни прошло,
Пока в тебе, Ерушалаим,
Не встретим каждое число.

И снова сходятся народы,
И флаг синеет в высоте,
За каждый миг твоей свободы,
За нашу преданность мечте.

       02.05.06.



       * * *
       Е.С.
Даже утвари скромной вместить не сумел саквояж:
Я приехал сюда без ножей и тарелок, и вилок,
Жизнь сегодня – огромный подаренный кем-то мираж,
А поверх миража мне минувшее дышит в затылок.

Безотрадно скорбя, но стервятникам-мойрам назло,
(Прялки их далеки, и достанут ли скоро, не знаю),
Я оставил тебя там, где родины рвётся крыло
На цветные клочки – и они загораются с краю.

Пусть российские дали тебя не узнали тотчас,
Там степная трава, там типчак не роднее полыни,
Нас и прежде не ждали, и родина бросила нас,
Не затем, что черства, а за то, что бродили в пустыне.

Ни быкам фараона, ни нынешним грозным судам,
Что взлетают смешно, но порой приземляются в море,
Не очистить кессоны, и воздух, которого там,
В альвеолах, полно – ни в одном не отыщешь соборе.

Он накоплен устало, где свалены книги гуртом,
Где урок не готов разве только по случаю вздора,
Там, где ты избегала любых разговоров о том,
Что не требует слов – и любого важней разговора.

Всё, что истинным мнилось, в пустую не влезло графу –
А потом хоть порви паспорта безнадёжные эти!
– Я открыл, как открылась, неровную эту строфу,
Для последней любви на заброшеной мною планете.

       20.05.06.


       * * *
       А.Б.
Однажды в ночь, что будет всем полна,
Что могут дать иллюзии-смутьяны,
Достану одуванчик из вина
И возвращу на жёлтые поляны.

И с этаким роскошеством у ног,
Немного пьян от дерзкого задора,
Перешагну, как прежде, твой порог
Для лучшего за годы разговора.

Всё в этом доме радостно, и мне
Так уходить не хочется, но надо,
И только тени мечутся в окне
Грядущих бурь и выжженного сада.

       22.05.06.



       * * *
       N.N.
Здесь и отсюда, где спутником каждый сарай
Снят многократно на самую тонкую плёнку,
Тщетно я буду искать тебя, солнечный край,
Близкий душе, точно праздник больному ребёнку.

В горнем саду, где не кончится яблочный спас,
– Где ещё мне в эти годы откроются дали? –
Я не найду этих самых безропотных глаз,
Даже во гневе исполненных жаждой печали.

Только четвёртая мера способна вернуть
То, что давно безоглядно моё, но сурово
Снова к барьеру нас требует лунная ртуть,
Что суждено? – Ни ответа, ни звука, ни слова…

       26.05.06.


       * * *
На одеяле розового цвета,
С парнишкой из незападных славян
Ты, средиземноморская Джульетта,
Переживаешь первый свой роман.

Дрожит кровать, как лодочная банка,
Матрац зелёной кажется травой,
Ему плевать, что ты официантка,
Ты счастлива, что он мастеровой.

Вам здравицу не пели здесь цыгане,
Да сроду не отыщешь тут цыган.
Всё будет, как кончается в романе,
Когда не оборвётся ваш роман.

А где-то в заблудившемся эфире,
Оставшиеся век среди вдовин,
Глядят на суету в наземном мире
Скупые тени ваших половин.

       28.05.06.



       ВОСЬМОЕ ПИСЬМО ЖЕНЩИНЕ

       N.N.
…Эти годы подряд – как шаги в расступившемся строе,
Где, наверно, в конце, поднебесная ждёт бирюза,
Но проснувшийся ад никогда не оставит в покое,
На зловещем лице беззрачковые вижу глаза.

Не искал для себя ни ристалищ, ни выгод, ни злата,
Не бежал от скотов (не считая последних турне),
Не хромая судьба, а мечта, что слепа и крылата,
Поломала хребтов много больше, чем видится мне.

Не кончается сон, и не ты мне приснилась сегодня,
– Да и сколько терпеть эти призраки в душной ночи?
Я не столько влюблён, сколько помню, что милость Господня –
Не презренная медь, а нечаянный всполох свечи.

Рад грядущему дню и любой получившейся строчке,
Патриотов квасных не терплю, как ничтожное дно,
Никого не виню, но пора заколачивать точки
Там, где прежде одних вопросительных было полно.

От ливанских дерев до лозы, распустившейся подле,
От пасущихся стад до корней мандрагоровых в крик…
Нетерпенье презрев в этом мире, что горько-уродлив,
Я шагаю назад, я в минувшее нынче проник.

Всё, что было тогда, не считается, не было сроду,
И гробницы дробя, рассыпается мумией миф,
Отпускаю стада. Выбираю сегодня свободу:
Я любил не тебя – потому что по-прежнему жив.

       1976 – 01.06.2006.



       * * *
… а тётя Маня любит шоколадки
и яблоки анисовый ранет,
У тёти Мани всё давно в порядке,
И сын не пьёт, поскольку сына нет.

Как сердце затрепещется живое
У недоумки-жизни под рукой!
И муж её не требует покоя,
Поскольку он давно обрёл покой.

Сойти с ума? Проклясть её, дорогу,
За всю тоску, невзгоды и урон?
Да нет, сама в коляске, слава Богу,
И всё равно – куда теперь, Харон!

       05.06.06.



       * * *
       Ф.К.
Горит свеча тепло и виновато.
В запущенной квартире на углу
Я нарушаю таинство шабата,
Бечёвкой ремонтируя метлу.

Пока по свету с нею колобродишь,
От жизни отлученье не грозит,
Я выпил свой стакан вина а-кодеш,
И Бог меня, конечно же, простит.

Моей судьбы последний отпечаток,
Как книга Тэль, и страшен, и блажен:
Моя Надежда, русская до пяток,
Мой Даниэль, еврей на сто колен,


Свобода, что на грудь, как алебарда,
Упала и порезала собой,
И тень "Происхожденья" Эдуарда,
Парящая над этою строкой,

И забытьё, где радостный мечтатель
Давно ушёл в свой незабвенный век…
И всё твоё – плевать, что ты писатель,
Поэт иль просто смертный человек.

       10.06.06.



       * * *
Не менее двадцати процентов детей в Сдероте
нуждаются в психологической помощи.
Первое радио Израиля. 14.06.06
_______________
Опять бессонница, и водка
Не помогает ни хрена:
Я просыпаюсь, если сводка
Известий вскоре быть должна.

Сомненья долгие без счёта,
Вы зря съедаете меня:
Со взглядом полуидиота
Бредёт ребёнок из Сдерота,
Пока в парламенте брехня.

Земля, где рай со всей планетой
Тебя приветствовать готов –
Но на обочине на этой
Отнюдь не время пикников.

И знать могли ль, когда на суши
Шестой… торжественно росли,
Что будут милые "катюши"
Грозить на краешке земли?

И до спасительного брега,
Как прежде, дна не увидать,
И та же ненависть и нега,
И той же ярости печать,

И те же русские девчонки
С акцентом, грустным и смешным,
И автомат лежит в сторонке,
Да с пляжей Газы тянет дым…

       15.06.06.



       * * *
С утра я должен петь в дурацком хоре,
Потом у нас прогулка и обед,
И Сонька снова с девочками спорит,
Что на Луне деревьев будто нет.

Я во дворе опять построю дамбу,
А Мишка, как и был, и будет жмот,
Мне папа обещал, что купит "Бамбу" –
Он покупает, он сейчас не пьёт.

Я спички зажигать умею, кстати,
На ужин будет мясо и горох,
И сердится техничка тётя Катя,
Что мы танцуем после четырёх.

И снова кресло это, как живое,
Грызёт мне спину с самого утра,
И внуки не звонят из Уренгоя,
И долго не приходит медсестра…

       18.06.06.


       ТРЕТЬЯ ПОПЫТКА

К вершине путь загадочен и долог.
Я молча шёл. Придворный мой астролог
Всё говорил о том, что завтра ждёт,
Пока мне дождь грозу с лица не вытер,
И прошлой ночью виденный Юпитер
Не подарил неведомых высот.

Но я и без него считал удары,
И сердца звук рассеивал кошмары,
Накопленные прежде сгоряча,
И орден мой, мой пропуск до рассвета,
Светил во тьме, как медная монета,
Насечкой по поверхности стуча.

Застали мы детьми шестидесятый,
Нас не давил бульдозером мордатый
Хозяин кукурузной целины,
Позорно доживанье до предела,
Где до тебя не будет вовсе дела,
Но и твоей не видно в том вины.

Но в том ли суть, что ты дожил до внука?
Не отвечает мудрая наука
На всё, что нам обещано… в раю,
Уходят понемногу и помногу
Те, кто собой указывал дорогу,
Пока ты вскользь нащупывал свою

Едва-едва – а жизнь на Е-четыре
Тебе не пожалела дырок в сыре,
Провёрнутых ржавеющим сверлом,
А оглянуться совестно и больно –
Куда ж рука вдруг тянется невольно?
Конечно к горлу, вырвать этот ком!

И вот, когда скучны любые речи,
И тишина не пестует и лечит,
А воет, возведённая стократ,
И не спасёт застенчивая секта,
Не ты ль меня удерживаешь – некто,
Невидимый, но преданный собрат?

Я заклинаю доброе и злое,
Могучее и полное покоя,
Разбуженное дерзостью блажной:
Растущий дуб, открой свои объятья!
Бог четверга, оставь свои занятья
И выйди побеседовать со мной!

Меня не знает мудрая природа,
Я никогда не сеял огорода,
Не гладил шерсть упрямого зверья,
Мне чужды до сих пор любые цепи,
Пусть Зевс не пощадит тебя, Асклепий –
Где корпия волшебная твоя?


Но свет дневной прервал мои надежды,
Так сон дурной открыть мешает вежды,
Но здесь – как воздух в дымную корчму,
И солнце, будто вставленное в раму,
А чья рука чертила пентаграмму –
Я сам теперь, пожалуй, не пойму.

       18.06.06.



       СТИХИ ОБ ИВРИТЕ

Фамильярный для русского уха,
Но другого не знавший греха,
Презирающий слово "мишпуха"
Там, где есть у тебя "мишпаха",
Неустанно слагающий строки
Изощрённей рисунков Дали –
Не твои ли мне снились уроки
Там, где жил я когда-то вдали?

Хоть слегка приспособиться нам бы,
Неумелым, к тебе, хитрецу,
Где стиху не трёхстопные ямбы,
А глагольные формы к лицу,
Там, где жизнь жестока и невнятна,
Мы к тебе не привились пока,
И течёт через море обратно
Человечья живая река.

Помню редкие в жизни заботы,
От которых спасёшься едва,
Как дразнили тебя идиоты,
Не вникая в Танаха слова,
Не одно подросло поколенье
На воскресшей кеиле* твоей,
И субботнего долгого чтенья
Ни один не отвергнет еврей.

Времена – наши злобные волки,
Настигают, как палиц шипы,
Я не видел ни деда в ермолке,
Ни кибуцников дружной толпы,
Но на праздники слыша шофары**,
Я не вздрогну, как робкий зверок,
И прощенья спрошу или кары
За последний на свете урок.
________________________

Примечания:

* – Кеила – община.

** – Шофар – бараний рог, в который трубят
в Рош-а-шана (Новый год) и Йом кипур
(День искупления).

       20.06.06.



       * * *
       N.N.
Я устал перекрашивать стены
И под небом искать саботаж,
За границей моей Ойкумены
Двести лет не менялся пейзаж.

До последнего выучил вздоха
Всё, что столько сквозило вокруг,
Мне не нравится эта эпоха:
А менять её – так недосуг!

Из гудящего кокона бритвой
Прорезая дорогу себе,
Я не верю, что можно молитвой
Выцыганивать крены в судьбе.

Но, потворствуя птице и зверю
И последнюю трогая дверь,
Я не верю, не верю, не верю,
Что тебя не увижу теперь!

       25.06.06.




       * * *
В широких шляпах, чёрные, как вороны,
– Как люди терпят, право, в эти дни?
Зачем искать здесь солнечную сторону,
Когда за тридцать градусов в тени?

Здесь детям прячут толстые животики
И шоколадом потчуют одним,
Израиль, ты не мой пока, но всё-таки:
По-честному, я стать хочу твоим!

Мы навсегда здесь птицы очень вольные
В пределах, установленных не всем,
И анекдот про сало с колокольнею
Куда смешнее истинных проблем…

Но там, где за разрывами снарядными
Вдруг детские услышу голоса –
Прости, Россия, с визами бесплатными
Я многих бы сюда на полчаса…
       29.06.06.



       * * *
Я не вызову гнева у тех, кто со мною знаком,
Ну, а кто незнаком, говорить со мной вряд ли захочет:
Там, где первая Ева Адаму устроила дом,
Ашкеназские девы мне нравятся более прочих.

Украинской земли закрома и доныне полны:
Сколько чудных девчат здесь надеждою пышет и жаром!
Только Бог не даёт им порою дождаться с войны
Смуглых местных ребят с многотысяче-летним загаром.

Повезло мне дожить – половину ли, больше отдать
Ошалевшей судьбе, повернувшейся дважды упрямо?
Здесь делю для себя эти родины – Киев, где мать
Родилась – и отцов воронёный приют Мандельштама.

       13.08.06.



       ДЕВЯТОЕ ПИСЬМО ЖЕНЩИНЕ

Из чёрного ящика памяти светит, суров,
Твой абрис, а там – целый мир, не подверженный свалу,
На мокрой траве сгоряча не увидеть следов,
Но ты не спеши, и откроется глазу немало.

Реви – не реви, но просрочен наш звёздный билет,
И время не ждёт, скоро тело потребует точки,
Признанье в любви запоздало на тысячу лет,
И всё, что потом – наказание за проволочки.

Я знаю, что будет: придёшь ты – и сразу покой
На сердце падёт – и как будто отхлынет усталость,
Три слова пишу на иврите я, левой рукой,
И сразу сжигаю, чтоб зря никому не досталось

Признанье, что начисто, на сто проиграна жизнь,
И всё, что могло, не случилось, однако, иначе,
Лишь эти глаза сохранили невинную синь,
Я видел – они и теперь понапрасну не плачут.

Какие ступени, и сколько с тобою клевет
Хлебнули тогда – их не всякая стерпит бумага.
Но выйду из тени на твой ослепительный свет –
Хватило бы сил для последнего этого шага…
       21.08.06.




       * * *
       А.Б.
Воспоминанья режут пустоту,
Как масло нож, тщеты снимая накипь.
Я ночью окунулся в темноту
И взгляд её опять сверкнул во мраке.

Как под матрасом прячут сухари,
Пергамент доставая и чернила,
Я снова говорю себе: "Смотри –
Всё это было, было, было, было!

Заснувшее, уставшее без нас,
Я всё верну по первому желанью,
Всё тут, со мной, и ревности пиранью
Не подпущу отныне ни на час.

И лучше б Галатеей встала новой
Ты под моим ласкающим резцом!
Кто смеет сжечь змеиные покровы,
Принцессу не растрогает потом!

Любая злость тягчайших стоит мук,
Как вспомнится, прозрачнее крахмала,
Слоновья кость твоих несмелых рук,
Нежней которых больше не бывало.

Одно сомненье мучает чело,
Когда ночное кончится виденье:
Какое нужно трепетное зренье,
Чтоб от тебя меня не унесло?

Не то ль разлук единственный резон
Иль просто легковерия расплата:
Провинциальный твой Эндимион
Давно не так любим, как был когда-то.

Пусть этот лучший, дремлющий во мне,
Угрюмый пленник разума и чести,

Оставит всё – и ринется к невесте,
Хоть призрачной, но трепетной Луне,

И поплывёт по солнечной реке,
Единственной измученный печалью:
Не ты ли там сидела вдалеке
Под чёрной непрозрачною вуалью?.."

       30.08.06.



       * * *
Ночами ноги требуют ходьбы,
И пищи – ум. Но я ему в немилость.
Итоги – не веление судьбы,
А ход времён. Ко мне они явились.

Былое – точно рощица в дыму,
И щуришь взгляд под лунными часами:
Как это всё случилось, почему
Тогда и там – со мной, с тобой и с нами?

Так были наши странные дела
Невнятны вдалеке от стен московских:
Страна смотрела "Белого орла"
И МММ манил её чертовски.

И жили мы, не ведая вины,
С Фортуной не вступая в рукопашный,
На юге неразваленной страны
В другой стране, тогда ещё не страшной,

Где комсомольский странный идеал
Ещё дремал, как моль за спинкой шубы,
Я б высмеял, коль кто-то б мне сказал,
Какой дракон потом покажет зубы...

Спустя десяток, родины вдали,
На той земле, что ею стать не может,
Я отрясаю пыль родной земли,
Что не видна, но теплится на коже

И медленно уходит в забытьё,
Как странный сон о том, чего не знали,
Но если б прежде не было её –
Я здесь бы не гадал об идеале.

       05.09.06.



       * * *
       М.С.
Где Христос не забыл о разбойнике,
Где Кинерета воды чисты,
Бродят толпами люди-покойники,
Люди-бомбы и люди-скоты.

И на том же кусочке планеты,
Доброты и печали полны
Люди-свечи и люди-отсветы,
Люди-матери, люди-сыны.

Я уверен, что где-то, грустнея,
Укрываетесь вы до поры,
Люди-башни и люди-деревья,
Люди-призраки, люди-миры.

Снова верю, что жил не впустую,
Когда вижу, как тянут мосты
В мой приют, где настойчиво жду я –
Человечество, люди – и ты.

       11.09.06.



       * * *
       N.N.
Карандашом на пачке сигаретной
В трамвае торопливые слова –
Любовь не может выпасть безответной,
Поскольку слухом музыка жива.

Пусть до тебя, задерживая время,
Евклидово пространство перекрыв,
Летят слова, непризнанные всеми
За свой крамольный бешеный порыв.

И жизнь не отыщу себе иную,
Пока забыть не можется о том:
Две точки, поглотившие прямую –
И нет других под солнечным зонтом.

       20.09.06.



       * * *
Где ласковый диктатор из толпы,
Пирует до последнего момента,
Мне жить не приходилось. Но стопы
Влекут туда, где жизнь не стоит цента.

А на любой окраине страны,
Что родиной моей была недавно,
Одни и те же головы видны
С прической, уменьшающейся плавно.

Твои соседи в очередь стоят
К тебе, что не нужна была когда-то,
А дома дирижаблями висят
Свинцовые глаза Большого Брата.

И там, на расстоянии руки
От карты на столе вождя в пижаме,
Ползут по переулкам воронки,
Раскрашенные яркими цветами.

И сеют изумление и страх
Под тот непримиримый взгляд усталый,
Где мальчики кровавые в глазах
Ещё ни разу не были, пожалуй.

В пример ли на другом конце земли
Гуманные заморские серали,
Что резать по живому не могли
И потому сначала убивали?..

Границами насквозь иссечена,
Как Золушка, ладони в кровь истёрла,
Куда ты, многоглавая страна?
Смотрю – и перехватывает горло.

Твои глаза по-прежнему со мной,
Их не искать средь залежей ломбардов,

Я измельчал. Но место под луной
И без тебя – не больше пары ярдов.

       22.09.06.



       * * *
Сколько прекрасных имён ни бери я,
От одного потеплеет лицо:
Это чуть слышное имя Мария,
Как из затерянных лет письмецо.

Пусть человек истолкует, проказник,
Всяк по себе этот вечный сюжет:
Ты навсегда – мой двенадцатый праздник
Там, где почти православия нет.

       22.09.06.



       * * *
Мишна. Ктубот, 5:6;

Ктубот , 62-б
-----------------
Шабатное вино, и перечень суров,
Но я его ценю как истинное чудо:
Я стал не так давно погонщиком ослов,
Но в жизни не пойду в погонщики верблюдов!

И сколько с неких пор страстей ни остуди,
В сегодняшнем тепле мы так друг другу рады,
Что пусть наш договор остался позади,
За маленьким клочком нечаянной отрады.

Сквозь происки властей, сквозь колышки оград,
Минуя времена тягучей клейковины,
Священного святей, ты вечный мой шабат –
И пусть меня простят премудрые раввины!
_________________________________

Примечание:

Упомянутые документы
строго регламентируют, по убывающей,
минимально допустимую частоту общения
супругов для людей разных профессий –
от ничего не делающих до моряков.

       23.09.06.,
       первый день Нового года.



       * * *
       N.N.
У скромной средиземной полосы,
Приюта красоты не очень смелой,
Сверяю я песочные часы
С морскою пеной медленной дебелой.
Я не хочу преследовать фантом
И по кустам гремучей шарить сплетней,
Но мой герой не ведает о том –
Он вырос там, где не было заветней

Когда-то вдруг покинутой земли,
Где ты жила, светла, как нереида,
Той, что сегодня светится вдали
Жемчужиной нерыночного вида.

Я проиграл свой солнечный билет,
Когда ещё не ведал о потере,
И ревность глубиною в сорок лет
Теперь опять распахивает двери.

Последний волосок из бороды,
Волшебное, но горькое бесстыдство:
В тебе чужие сыскивать следы,
И снова клясть себя за любопытство…

Хоть пуповиной к родине прирос,
Но время наступило рвать и это,
Я дожил до седых своих волос
На берегах, где вечно только лето.

Но для того ль сбегаются слова
К земле, родной для всякого еврея,
Где ловится по радио Москва,
Как Би-Би-Си, но чуточку левее?

Где словно капли падали в песок,
Когда вверху, над гребнями Парнаса,
Я вёз в себе оторванный кусок
Сердечного трепещущего мяса!

Не ведал зла. Не рвался на постой,
Презрел замысловатые затеи –
И жизнь прошла под этой красотой
Низвергнутой холодной Галатеи.

Мне б заново – чтоб стало по плечу
Крутую перемалывать науку,
Но всё ж тебя увидеть не хочу –
Поскольку не снести такую муку.

       23.09.06.



       * * *
       N.N.
Там, где будни ложатся крестом,
Что успел у свободы украсть я,
Я колдую над белым листом
Без малейшего шанса на счастье.

Доведётся ль ещё прочитать
Хоть письмо среди жёваной массы,
Как твою из картинок тетрадь,
Пережившую старшие классы?

Перерезана верой мечта
В то, что сбыться не может, однако,
Но и ты – неужели не та,
Мой тринадцатый знак Зодиака?

Точно птиц, перестрелянных влёт,
Нас по Гринвичу время калечит,
И гостиницы чёрный пролёт
Не обнимет счастливые плечи.

И какое Господне серсо,
Жарких солнц заслонившее пятна,
Остановит моё колесо
И крутнёт шестерёнки обратно?

Пусть кругом – семистопная ложь
И судьба безвозвратною стала –
Я дождусь. Ты ещё подрастёшь,
Чтоб понять, что напрасно искала.

       27.09.06.



       * * *
Пускай пока приходится несладко
Но всё-таки готов поведать вам:
У каждого еврея есть палатка
Для разговора с Б-гом по душам.

И зря кой-кто старается лукаво
За эту близь взыскать с Него купон,
Ведь в этом нет ни радости, ни славы
– Одна печаль, что редко слышит Он.

       02.10.06. Йом-Кипур.




       * * *
       А.К.
Жизнь течёт медлительно и сонно –
Скудное земное бытиё,
Вдруг на огонёк зайдёт Алена,
Мы давно не видели её.

Не унять мне мельницу-заразу,
Что крылами хлопает внутри:
Я пишу совсем не по приказу,
И тебя встречаю здесь не сразу –
Разные у нас календари!

Никакое в жизни притяженье
Не скуёт сердечного движенья,
Если в нас дыхания тихи,
Только оглянусь – и сразу вижу:
Край земной ко мне намного ближе,
Чем твои о вечности стихи.

Для поэта нету равновесья,
Всё его колотит это бесье
Нетерпенье – сразу и всего!
А не получил – идёт по свету
С саблей завоёвывать планету,
Меньше он не хочет ничего.

Кажется, что все – не с нами – было,
Стебель переламывает сила,
Что ей Пифагор или бином?
Нечисть ржёт озлобленным оскалом,
Но стоят причудливым бокалом
Наши одуванчики с вином.

Редко пригубить бывает можно,
Всё, что мы храним в себе тревожно,
Но, средь этих тропов и лексем,
Даже если нету разговора,
Заходи – я думаю, нескоро
Жизнь перевернётся насовсем.

       29.10.06.



       * * *
Чернокожие дети уносят осколки с травы,
Пожилой эфиоп "Повезло!", говорит на иврите,
Знать, на этой планете лишь тем не сносить головы,
Кто подставил чело – и пощады тогда не просите!

Эти чёрные лбы высочайших исполнены дум,
Плечи цвета земли благородное носят наследство,
Он когда-то слыхал про своё королевство Аксум,
Но исчезли вдали золотые дворцы королевства.

Там, где озеро вволю для Нила питает ручей,
Мало места мечтам. И воды нехватало, и хлеба.
Он еврейскую долю искал среди прочных вещей:
Эвкалипты и там – точно башни до самого неба.

Мандаринов желе. Но кусок ему в горло не лез,
То ли дело теперь – в синагогу с накидкою белой…
У него на земле и своих доставало чудес –
Вот и в эти поверь. Под ракетные сверху обстрелы,

Уходя от других, от всего, что тогда не сбылось,
(Войн бесчисленных дым до ненужной такому победы),
Из бетона жилище, где крыша гнилая насквозь –
И чужие своим бесприютные дети Македы…

Неужели синкопы пронзительней ты не найдёшь,
Из колодца ль видней, где грядущее ждёт лихолетье?
Подбирается к горлу Европы искривленный нож,
И ни Зевс, ни Персей не спасут её в этом столетье.

       04.11.06.



       ARGUMENTUM A CONTRARIO
       (Письмо N.N.)

Пускай во сне, порою самом странном,
С причёской не меняют головы,
Меня несло сюда над океаном
Полей, вершин и скошенной травы.

В который раз не плачется, не спится,
Мне здесь пустыня – мягкая кровать,
И правый глаз мой больше не слезится –
Видать, глаза устали уставать.

Немалого достойные предтечи
От здешних поднимаются основ,
Но сколько тут несчастий человечьих!
– Как, впрочем, и на родине слонов.

Но землю, за которую ни разу,
Не замерзал, и столько был в тепле,
Я всё же не отдам дурному глазу,
Пока по этой ползаю земле.

       05.11.06.



       * * *
Шелкопрядовый шёлк, точно вечер осенний, уныл:
Жёлто-красный пейзаж с фиолетовой лунной дырою,
Я проснулся и смолк – оказалось, что сам говорил
Непонятную блажь, что во сне догоняет порою.

В то поверишь с трудом, что полночного хуже кошмара,
Полевые гвоздики в забвения чёрной траве –
Красной Армии Дом и родные из Бабьего Яра,
И семейные лики, где худенький дед в канотье.

Киевлянам и венцам обугленный явлен скелет,
Держит Клио часы, но на цифрах тартаровый отблеск,
И дымит мой Освенцим, не зная сезонов и лет,
И смеётся в усы шестипалый сапожников отпрыск.

После стольких разлук нас никто у порога не ждёт,
Мы и сами едва повседневности шепчем: "Победа.",
Подрастающий внук мне сжимает ручонками рот,
Чтоб не слышать слова заклинанья твердящего деда.

Из местечек жиды, мы кому-то – властители муз,
Наши песни порой над землёй славословили лето.
Я из жёлтой звезды самый яркий сшиваю картуз –
Но не сходится крой из-за пятен кровавого цвета.

Лучше б просто сонет, чем такой неожиданный сон,
Средь зелёных ветрил померещиться может немало,
У истории нет сослагательных сроду времён,
Я бы ей одолжил, да пока самому недостало.

       06.11.06.




       * * *
       N.N.
Ни горы не увидим, ни леса,
Наша жизнь – как бездомных содом,
И калечит телега прогресса
Острошипым своим колесом.

Полный нежности, боли, задора,
Слышу голос, но холодно мне.
Телефон – суррогат разговора,
Укрывающий лица во тьме.

И стучит пересмешником рыжим,
Как подбитый снегирь на снегу:
"Я тебя никогда не увижу,
А увижу – обнять не смогу!"

       09.11.06.



       * * *
       Судей: 4,5
Толкотне аллегорий высоких не надо наград,
Там, где берег высок и волна набегает на скалы,
Молодой стихотворец, нескоро ещё шестьдесят,
И, как робкий щенок, копошатся в душе мадригалы.

Выгибается темя от мысли тяжёлой одной,
И толпа мудрецов никаким не поможет советом:
Я дружу не со всеми, но многие дружат со мной,
И не спросит никто, отчего не жалею об этом.

Их всё меньше, кого ещё пылко обнять захочу,
И отнюдь не в раю находили мы с ними друг друга,
Подбирается бронза к затылку и холод к плечу,
В этом южном краю, где железная мечется вьюга.

Под пятой Иавина несладок отечества мёд,
Стук его колесниц невпоследне без музыки слышу
И победную песню, что снова Дебора поёт –
Только голос её почему-то всё тише и тише.

       16-17.11.06.



       * * *
       М.С.
Когда от жизни горечь и оскома,
И всё – как будто в водной глубине,
Я открываю "Вестник космодрома",
Где имя, полюбившееся мне.

Не угадать – за годы долгих странствий,
Когда везде попутчики глухи,
– В каком недосягаемом пространстве
Твои надчеловечные стихи?

И на изломе собственного века,
Влюблённому, как трепетный юнец,
Мне хватит этой части человека
Средь жизни, распластованной вконец.

       22.11.06.



       * * *
Где времена совсем неинтересны,
Где всё переоценено уже,
Ночной сверчок наяривает песню,
Он долетел со мною в багаже.

Под звёздами чужого мирозданья
Ему сегодня прежние дарю,
Цирюкает, крылатое созданье,
Сверчает, если верить словарю.

Но помнит он (и помню я, пожалуй)
Плутоновых отродий кутежи,
Где каждый шаг был местью запоздалой,
Как выжившей русалочке – ножи.

Там, на камнях исчезнувшей геенны,
Давно ничто живое не растёт –
Когда я проходил сквозь эти стены,
То позади расплавливался лёд,

И было бесполезно хлопать дверью,
И адское неслось веретено
Там, где моё предавшие доверье
Тобою были преданы давно.

Но вновь готов, без ложного фасона,
В забытой, по колено, жить пыли,
Чтоб зубы стоголового дракона
На этом месте больше не взошли.

Ты, за меня замолвивший словечко
На берегах, где впитывал миры
Последний могиканин из местечка,
Где не в почёте больше топоры…

       22.11.06.



       * * *
       N.N.
Который год всё тот же вижу сон я:
Вращаются колёса, грохоча,
Никто не ждет у первого вагона
И не бежит за поездом, крича.

Два облачка, осёдланные нами,
Сливаются, как в огненный комок,
Где мельница с латунными крылами
Проносится, сбивая рощу с ног.

Не задохнуться – тяжкая работа
В глубоком сне, где хочется вздохнуть,
Но просыпаться тоже неохота,
Поскольку там со мною ты чуть-чуть…

Здесь из живых оливок давят масло,
А я другие помню семена…
Твоя свеча в окне давно погасла,
И будто вовсе не было окна.

А я всё на него смотрю с дороги
В свой маленький старинный телескоп,
В бессонное отечество тревоги
С твоим лицом: глаза, улыбка, лоб.

И той фантасмагории расцветшей
Нисколько посторонний не поймёт –
Но с этих пор писал, как сумасшедший,
Каким, наверно, был в тот самый год.


Ты так шутя наигрывала скерцо,
Как будто нет и завтрашнего дня,
Но жить, не останавливая сердца,
Не получалось сроду у меня.

Не удивлюсь, коль голосом печальным
Объявят вдруг, что был приговорён
К твоим глазам, где золотом сусальным
Большой переливался махаон.

Что лишь тебя преследовал, на милость
Сдаваясь каждый выстраданный миг,
А всё, что после этого случилось –
Зияющий лакуной черновик…

Всё это ложь. Но так, на всякий случай,
Скажу, перебирая адреса:
Ты не поймёшь. И это даже лучше,
Чем если б все сбывались чудеса.

       26.11.06.



       * * *
У крана с недопитою водой
Так странно под причёскою седой
Вдруг вспоминать далёкие потери,
И жизнь, что ни минуты не ждала,
Мне паутину хитрую сплела
Запутанней красильщиковой дщери.

Фортуна, убери свои гроши!
И жалостью ненужной не греши,
Ведь мы в твоей реке не знали брода,
До Минотавра несколько шагов,
Но сколько огнедышыщих быков
Мне рвали грудь до этого урода!

А тут – непостижимо, напоказ,
Полуденный колибри возле глаз
Вдруг вылетит, жужжа перед цветами,
И этот шум, единственный вокруг,
Вдруг заглушит хронический недуг –
Проклятья, навлекаемые нами.


Здесь пробуждают радость, не печаль
Гуляющие всюду по бульварам,
Как будто Божьим сделаны резцом,
Зеницы устремляющие вдаль
Мужчины с человеческим лицом
И женщины с оливковым загаром.

Несправедливость – Божье ремесло,
А не имён магических число,
И что взывать к тому, кто глух доныне?
Да ты и сам нарушил главный свод,
Поскольку если здесь Его народ,
Ему блуждать положено в пустыне.

Но все мы тут. А там, где были злы,
Не занимали тёплые углы,
Орбитой перерезаны земною,

Пока петух последний не пропел,
Я столько в суматохе не успел,
Что целая страна уйдёт со мною.

С хиротонией книжною знаком,
Уже готовит полное собранье
Мне поправлявший лацканы босяк,
Что наскоро, суконным языком,
Напишет целый том воспоминаний
О том, что я ценил его не так.

       06.12.06.



       CURRICULUM VITAE

Воспоминаний путаных желе,
Как ваш чертёж потёршийся ничтожен!
Меня искать не стоит на земле,
Я там, откуда выход невозможен.

В медалях, что авансом вручены,
Исполнен нетщеславного вниманья,
Я был когда-то гением страны,
Открытой на дому у дарованья.

И чудеса, как в лавке антиквар,
Передо мной испробовать хотели
Любых желаний выношенный жар,
Горевший в пятилетнем детском теле…

Они в шеренгу строились подряд
И исполнялись точно, как по нотам,
И свой зверинец был, и детский сад,
И даже фильм по средам и субботам.

И подчинялась целая страна
Извилистой домашней вертикали…
Потом переменились времена –
Но лучше бы они не наступали!

Дурною белкой в царском колесе,
Чирикнуть удосужившейся слово,
Я вышел на нейтральной полосе,
Где с двух сторон стреляли, как в живого.

Где не вставали грешники с колен,
Где наизусть долдонили Шекспира,
Где маленький надомный феномен,
Известный в большинстве религий мира….

И в это позабытое вчера,
Под толщу накопившегося ила
Я всё кричу последнее "ура"
За то лишь, что тогда не задушило.

       09.12.06.



       * * *
И нам с тобой ещё бывает плохо?
Задумайся о прошлом – и молчи!
И тот же век (почти), и та ж эпоха,
И те же по подвалам палачи.

Пусть те, за чью судьбу тебе обидно,
Давно ушли, но катам нет числа.
И что с того, что где-то их не видно?
Судьба у человечества тускла.

Случайный шаг ты сделаешь упрямо –
И у неё пощады не проси…
Я думал так, читая Мандельштама
И новые отчёты Би-Би-Си.

       31.12.06.




       * * *
Там, где зарю давно встречать приучен
С угрюмой благодарностью за путь,
Я говорю, что ад довольно скучен –
В нём нет разнообразия ничуть.

Ни консулом поставленная виза,
Ни бездуховность прежнего житья –
Я до сих пор угрюмо ненавижу
Совсем иные грани бытия.

И ни строки не видно отчего-то,
(А в тех местах немало сходит с рук),
Где дураки готовят идиотов
В магистры неосвоенных наук.

Где не невест обхаживают принцы,
Не добивают чудище во мгле,
А с высоты вещают лихоимцы
О правилах хожденья по земле.

Где не с кем биться сонному герою,
Поскольку атмосфера здесь чужда…
Где друг за друга сходятся горою
Подонки, недостойные суда.

И в каждом добавляющемся кванте
Господь терпенье сдерживал кнутом...
Я жил тогда на газовом гиганте,
Открытом в девяностые потом.

       01.01.07.




       ПЕСНЯ ДЛЯ БАРДА

Снова песню ты поёшь, дружище, звонко,
Неизменную который год подряд:
"Наши девочки выходят за подонков
И сейчас, как двести лет тому назад".

Что ж ты, милая, лепечешь, в самом деле,
Для него ль себя ты, право, берегла?
Не дождёшься нынче жаркой ты дуэли,
Без неё теперь решаются дела.

Послужной их незамаранный и славный,
Разговорчивы, пленительны, милы –
И торопятся Натальи Николавны
На свои великосветские балы.

И когда вдруг возвращаются, не рады,
Всё сойдётся, как заканчивался стих:
Не прощают нам они ни звездопада,
Ни восходца, пережитого без них.

       04.01.07.



       * * *
Писанья далеки от криминала,
Но душу понапрасну не трави:
Эй, мышка, что ты там насобирала?
– Да песни недопетые твои.

Чтоб взгляд, ненадоедливый и зоркий,
Мог разглядеть под патиной картин
Не только апельсиновые корки,
Но даже ярко-жёлтый апельсин.

– Скажи мне, хитроумна и лукава,
Вон, корочки изгрызла ты до дыр,
Зачем тебе всё нужно это, право?
– А просто я люблю не только сыр.

       07 – 08.01.07.




       * * *
У предательства нет ни судьбы терпеливой,
Ни за бедной душою гроша,
Сколько лет я выращивал эти оливы –
Их теперь вырубают, спеша.

Были дом и посёлок, и полная чаша,
Всё ушло, как в пустынный песок,
Нас всегда предавали чужие и наши,
Это тонкое дело – Восток!

Для чего же на этом уродливом свете,
Невиновны, милы и горды,
Наши с ними повсюду рождаются дети,
Незнакомые с кровью вражды?

И какого ещё нехватает Самсона
Для отчаянной этой земли?
До сих пор, если рыбьею кровью Дагона
Успокоиться вы не могли?

От пяти городов до сегодняшних многих
Пролегает столетий стезя,
Неужель без мечей или шлемов двурогих
Разговаривать с вами нельзя?

Неужели не помнят – про Бальфура ноту,
И войну, что была не вчера –
И когда Пентаполису нет укорота,
Новой Персии грядет пора?..

       20 – 21.01.07.



       1949

Дожил – какие наши годы! –
До дней, что мнились, будто сон:
За временами нет свободы
И нет свободы у времён.

Людей, к моим причастных датам,
Ищу – и снова к ним иду,
Какими были мы когда-то,
Вдруг не расскажешь на ходу.

Видать, такая сила свыше,
Иной, неведомый недуг…
Как петушок кричит на крыше,
Уже показывает внук.

И недоверчиво и странно
Глядишь, как в парке городском
Нарядны пары у фонтана,
И много музыки кругом.

Немало встреч ещё до края,
Откуда – в дальние края,
И даже речь – порой чужая,
Но чаще всё-таки своя.

Ты ею сыт, пока не бросил,
Пока внутри она горит,
Так пилигрим не снеди просит,
А всё о жизни говорит.

И клевета по всей планете
Про тех, с кем хлеб делил в золе…
Одна беда на этом свете –
Что мало света на земле.

       25.01.07.



       * * *
       N.N.
Душа – бессонная пророчица,
Что горькой истиной полна,
Ей говорить с тобой не хочется,
Поскольку речь её грустна.

И жизнь моя была бы странною,
Когда б не в сумерках, трезвы,
Сивилла иль Дебора с Анною
Шептали возле головы.

Не для тебя ли, в заповедные
Вторгаясь стены и права,
Они подскажут ей последние
Неудержимые слова.

       28.01.07.



       ВТОРОЕ ПИСЬМО ДОМОЙ

       N.N.
Живу, как в постоянном штрафе я
За глупость собственных сомнений,
Средь языков, чья география –
Богаче многих озарений.

Не все здесь кости перемолоты,
Ещё найдёт себе заботу
Моё молчанье – больше золото,
Пока не выучил чего-то

На здешней мове, заповеданной
Суровым Господом народу,
Ведь даже червь, презренью преданный,
Свиваясь, рвётся на свободу.

Когда ничто уже не нравится,
Я для себя писать стараюсь,
Так, вымерзая, остужается
Моя задумчивая зависть.

Я здешнего не знаю требника,
Но жизнь бушует, деловита,
Она всегда добрей волшебника
И в бозе спящего Главлита.

Но, как везде, людскою свалкою
Гордятся люди отчего-то,
Чтоб зря не скатываться в жалкое
Подобье полуидиотов.

Тут все глаза – кофейно-карие,
Должны отыскивать друг друга,
Мы не зелоты, не сикарии,
Но тоже Риму не прислуга!

Союза первые раскольники,
Мы ждём, что в новом веке этом
Не на поклон придут невольники,
А человечество с приветом,

Но с беспощадностью библейскою,
Не обходясь без выкрутасов,
То море сохнет Галилейское,
То нет в Кинерете запасов,

То вновь войною Север мается,
То в славном городе метели,
То кто-то не успел покаяться –
А дети вырасти успели...

Да что радеть о человечестве
В ночи слезящемуся глазу,
Коль ты одна во всём отечестве,
Кто не прочёл меня ни разу.

       29.01.07.



       ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО
 ПЛЮШЕВОГО ЗАЙЦА МАЛЬВИНЕ


Поэт – не человек. И может статься,
Такому неподвластна красота:
Чудовища не любят возвращаться
В обжитые русалками места.

Быть может, говорить об этом рано,
Но хуже, если канет в забытьё
Диктуемое жадностью тирана
Великодушье щедрое твоё.

Не все лучи достигнут сердца, грея,
Не станет плотью тёплой Галатея,
И в гуле человеческих машин
Волшебной лампы не верну тебе я,
Как ты мне – мой расколотый кувшин.

       06.02.07.



       * * *
       О.Н.
Бродяга-январь, перемёрзнуть с тобой
Приморским не выдалось узам,
Когда я взлетаю над пеной рябой,
То крылья мне кажутся грузом.


И сердце не хочет последней игры,
Случайной не веря сильфиде
Пред тем, как иные увидеть миры,
Которых бы лучше не видел.

Прости, не успел в подступающей мгле
Последнюю выправить точку:
Я просто оставил тебя на земле,
Чтоб пасть на неё в одиночку.

       31.01.07.



       * * *
Эта сказка была в нашей жизни единственной верой,
Где тебе, человек, обещали иные миры
Не терпевшие зла, но во гневе не знавшие меры
Покорители рек и хозяева Медной горы.

Никакая строка не охватит твоей эпопеи,
Даже если б, трубя, олонецким сказителем стал,
Ты всегда велика. Но владели тобою пигмеи,
И они для тебя искажённых набрали зеркал.

Этим карликам жить меж собою хватало веселья,
И пускай не всегда на любого трудились рабы,
Все они одевались у лучших портных подземелья,
И в подвалах у них золотые сушились грибы.

И когда поутру взбунтовались покорные звери,
По пустым площадям разливалась живая вода,
Повинился добру самый хитрый, сидевший в пещере,
Потому что и впрямь – что ему оставалось тогда?

Новых песен содом, хитроумные коды да Винчи –
Никакая брехня не закроет твоё торжество,
Я пою не о том, что сумело отечество нынче,
А про то, без чего не осталось бы вовсе его...

       18.02.07.




       РЕЦЕНЗИЯ

       М.С.
Сколько трачено слов в этом мире, где мысли бамбука
Развивает Паскаль, ну а мы повторяем слегка,
Я не знаю стихов, что сердечнее дивного звука
В тишине и над ней, где витают одни облака.

И мгновенья дробя, мы свиданию каждому рады,
Наших родин вода – мой Кинерет, твои ли Кижи,
Я проверил себя на детекторе горестной правды,
Что не врёт никогда, как все эти детекторы лжи.

И куда бы за мной эта жизнь ни тащилась сурово,
От жестокой зимы, до библейского света во мгле,
Будь моей неземной и последней надеждой на слово,
Без которого мы невозможны на этой земле.

       23.02.07.



       * * *
       N.N.
На этой неминуемой дороге,
Где все потом окажемся в итоге –
Сомнений человеческих предел,
Куда слабей, чем то диктуют боги...

Я оглянуться всё-таки посмел.

Трава змеиной кожею шуршит,
И Ад себе добычи новой просит.
Любимая, я знаю, как болит!
Хотя теперь тебе не больно вовсе.

Не знали боги, гадости творя,
Что нам с тобой, по правде говоря,
Последняя не тягостна преграда.
Гадюки луговой ужасен яд,
Я только за тобой спускался в ад
И для тебя покинул чрево ада.

Я был желанный пакостницам друг,
Но там, где столько прелести вокруг,
Ни с чем твоё сравнить не смел бы лоно,
Вслед за тобой скатился в эту тьму
И оглянулся только потому,
Что был слугою верным Аполлона.

Какая тьма в неведомом столетье,
И сколько берегов на этом свете,
Где человек свирепствует, спеша?
Не смог он от богов дождаться чуда,
Пусть ад не отпустил тебя оттуда –
С тобой навек бессонная душа.

И лишь теперь, когда былое ложно,
Да так, что век дороги не пройти,
Мне оглянуться в будущее можно,
Когда закрыты в прошлое пути.

Неужто зря мерещится одонье
И только там поэзия цветёт,
Где ощущаешь кожею зловонье
Стигийских заволоченных болот?

Когда другого нет у нас исхода,
Идём туда, где нечисти природа,
Но гадам неподвластна красота,
Не так ли Он, неведомое зная
За праведными душами шагая
Открыл для многих адские врата?

И пусть его, изустный этот ад,
Который так умело громоздят
Те, кто лишён души в сосуде тела,
И всё, чего назвать пока нельзя,
Из подземелий выползет, скользя,
Как та змея в траве, где ты сидела.

И после расставания опять
С тобою, обречённою страдать,
Мне всё равно, какие силы поднял,
И как бы ни отринуты слова,
Пускай плывёт по Гебру голова
До Лесбоса, где ждут её сегодня.

Но даже ей, оторванной от тела,
С отрепьями на шее и цветами,
Мерещится во тьме, какую знал,
Что возникают между берегами
Два огонька – и башенный сигнал.

       27.03.07.



       * * *
Исайя 27, 13.
"В будущем году в Иерусалиме".
 Слова, завершающие Йом Кипур
Там, где память о несбыточном жива,
Где от голода ленивый не умрёт,
Воскресенье достаёт из рукава
Нищих братьев – и пускает их в полёт.

Что ж ты, дед, опять втихую да молчком
Мне являешься, как призрак пустоты?
Я работаю теперь гробовщиком
У твоей реализованной мечты.

Жаль, теперь твоей могилы не найду,
Да и прежде было мне не суждено.
Разве – встретимся в каком-нибудь году
Там, где предками обещано давно.

       08.04.07.



       * * *
Пока для путника пугливого
Лампады теплятся во мгле
Я знаю: Бога справедливого
Ни в небе нет, ни на земле.

Своей испытанной дорогою,
Куда меня ни брахмапутрь,
Меж церковью и синагогою
Хожу, заглядывая внутрь.

Я скромной верности отечеству
Из ложных связок не менял,
Но голос крови человечеству
Слышней сквозь ядерный кимвал.

И на какое б расстояние
Нас ни забросило – не плачь:
Еврейство – это состояние,
Не растеряй его, богач.

       11.04.07.



       * * *
Ко Дню Катастрофы,
Йом Ха-Шоа, 15.04.07
______________
Ни каяться, ни плакать, ни отцов
Клясть за судьбу, что так играла нами.
Я протокол сионских мудрецов,
Исчерканный чужими письменами.

Как аккуратны вы и веселы,
Заморской приготовленные свинке,
Подонками накрытые столы,
Что тянут забулдыгу на поминки*.

Фашистский бесноватый разнобой,
Как слабоумной памяти утрата,
И две минуты траура под вой
Сирен – несоразмерная расплата.

И места подходящим нет словам,
Каких в любом тезаурусе мало…
Но даже за неё платить не вам,
Поскольку вас она не задевала.
____________________

* – Прим. См. недавнюю историю
с "Шульхан Арух".

       13.04.07.



       ЙОМ ХА-ШОА*

На этом подоконнике потёртом
Остались чуть заметные слова.
Живые, что завидовали мёртвым,
Сегодня прочитают их едва.

В них, чуть дыша своей эпохой новой,
Что из любого делала раба,
Пересеклась с немецкою суровой
Ужасная еврейская судьба.

Где колесницы бешеных валькирий,
Бесчисленными касками рябя,
Неслись в поля и пажити России,
Народы подминая под себя.

Они устав пророчили герою,
Носившему одежды сатаны
И саваны, что сотканы порою
Из прядей человеческой жены...

Неужто вновь свои поднимет флаги,
Короче, чем лукавая верста,
Разваленная память о рейхстаге
И новая фашистская мечта?
___________

* – День памяти жертв Холокоста (ивр.)

       16.04.07.



       ХАМСИН

Где, как в трауре, молча застыли
Над тобою грядущие дни,
Отголоски египетской пыли
Не спугнут по утрам воркотни.

Здесь, часы пожирая земные
Под сирены озлобленный вой,
Пешеходы спешат, как шальные,
Чтоб успеть до заката домой.

И у самого стоя предела,
Как на собственный выйдя бархан,
Выползаешь из бренного тела,
Где клокочет озябший вулкан.

И жара, точно серым обшита,
Сквозь землистое солнце томит,
И глядят на тебя деловито
Неземные глаза пирамид.

       18.04.07.




       * * *
К сносу Бронзового
солдата в Таллинне
_____________
В листке истории потёртом
Людское бьётся шутовство,
Живые ссорятся над мёртвым,
А он не скажет ничего.

Так в сорок первом мы хотели ль?
Никто не рвался, как ни глянь,
С семьёю снова ездить в Ревель,
В родную вашу Колывань.

В цепях держать такую глыбу?
Чтоб рты ленивые открыв,
Смотреть, как люди ловят рыбу?
На Финский пялиться залив?

Ничья судьба не виновата
Перед колёсами времён...
Но трогать нашего солдата
Не смей, эстонский легион!

       27.04.07.



       * * *
От жары заслонившийся шторой,
Как незрячий, лишённый зрачка,
Я пою эту землю, в которой
Ничего не увидел пока.

Только ль времени праздная трата
Наши скудные стол и постель
На земле, где ходили когда-то
Авраам и Ицхак, и Рахель?

Из привычных родясь оболочек,
Что в душе покрываются льдом,
Окружённое звёздами точек
Слово каждое пишешь с трудом.

И какую мечту ни держи я
Под зубцами Его рычагов –
Мы чужие, чужие, чужие
Меж потерянных двух берегов.

       29.04.07.




       * * *
Наверное, такое неспроста:
Железом перемалывая даты,
Мы покидаем прежние места,
Где сами были счастливы когда-то.

И радоваться этому не рад,
И всё-таки, сквозь муть призывов шалых:
С акцентом наши внуки говорят,
Но их не бьют подонки на вокзалах.

А там, где их приветствует любой,
России даль мерещится несмело.
А что ещё случается с тобой –
Не главное. И только в этом дело.

       17.05.07.



       19 МАЯ

Вот оно, вечное чудо Сиона!
Прямо под нами. И ввысь, и наклонно,
Сколько над теменем сгинуло лет!
Бабушка Таня! Из Ерусалима
Передаю тебе нынче незримо
Благословенье и щедрый привет.

Голос Москвы из железной коробки,
Как тебя слушали Ваньки и Стёпки!
Время забытые вспомнить года.
Здравствуйте, милые с детства соседи,
Послевоенные Вали и Феди!
(Да и Исаков хватало тогда).

Сомашзаводники, немцы, цыгане,
Сроду не бывшие в Ясной Поляне,
Вашими силами строили град
Милая родина, мама и папа.
Старца усатого длинная лапа
Не дотянулась до ваших оград.

Как же сегодня не сгинуло это –
Без совнаркома, ЦК, сельсовета?
Мир принимает меня без затей.
Бывший жилец коммунальной квартиры,
Я забываю про ваши сортиры –
Помню свободу от ваших когтей.

А на плакатах большого Союза
Капиталист выворачивал пузо,
Мудрый Лысенко рассеивал мрак...
Здесь, где грозит только ужас приюта,
Заново вспомнился мне почему-то
В два кирпича долгожданный барак.

Лампочки в брюках ли, брюки в обтяжку –
Сколько нейлона идёт на рубашку?
Честных стиляги к себе не влекут!
Нам этих прелестей было не надо,
Рядом ходили успех и награда,
Даже медали "За доблестный труд".

Некогда каждого тронуть рукою,
Мама устала и хочет покоя,
Дожили мы до чужого угла,
Разным неведомым прежде просторам,
Будто детей, с молчаливым укором,
Родина всё-таки нас отдала.

Не накопившие в банках бумаги,
Мы не свои перекрасили флаги –
Флагов не стало, и лозунги в пыль.
Разве об этом хоть что-нибудь знали?
Что нам заморские странные дали?
Даже отец говорил: ИзраИль.

Бог прибавляет идущему силы,
Пусть шевелятся железные вилы
Там, где свобода хранится и дом,
Только немеркнущим детством согрето,
Смотрит моё пионерское лето,
Точно помечено этим числом.

       19.05.07.



       ПИСЬМО МАРИИ СИДОРОВОЙ

Где Кейсарии тень над страной, точно зубья в пиле,
И к дельфиньим сетям в средиземную падает воду,
Левантийская лень на моём безмятежном челе
Обещает костям недоступную прежде свободу.

Сколько песен ни ври я, всё тянутся мощи к добру,
Да не всякий сюжет удержать успеваешь словами,
Дорогая Мария, не всё поддаётся перу,
И, конечно же, Вы эту мысль прочитаете сами.

Мы безжалостны с теми, кто бабочек видит в лорнет,
Чьим словам суждено умереть в населённой пустыне,
Продолжается время, которого, в общем-то, нет –
Тем дороже оно для того, кому выпало ныне

Из родного предела выцеживать каплю росы,
Кто пока не зачах, вот о них продолжаю свой вздор я,
Веселиться не дело – повсюду кровавые псы,
А на Ваших плечах – золотые цветы Беломорья.

Из апрельского света, что скрыл соловецкое зло,
Где головки церквей, точно вздох, возвышались над Вами,
К югу тянется лето, скупое на мир и тепло,
И поётся светлей – только Вашими чаще словами...

       01 – 20.05.07.


       * * *
Я давно прошёл другие стадии,
Страсть – она как плазма в магнетроне,
Только тронь – и выпала Аркадия
Из твоей развёрнутой ладони.

Но и там, где нечего коснуться
Взором или тёплою рукой,
Волны невозможные несутся,
Зорко стерегущие покой.

Холодно кругом и неуютно,
В ауте лежат календари.
Только ты – всегда и поминутно,
Зорко, ошарашенно, беспутно
В небо обнажённое смотри.

 24.05.07.



       ГРУСТНАЯ СКАЗКА О WWW

Нам судьба-рукодельница шлёт простые
Откровения счастья на всей земле:
Он в Америке жил, а она в России,
Даже, если точнее сказать, в Орле.

Он таскал ей охапки левкоев чудных,
А она прижималась к его пальто,
Как они целовались – поверить трудно,
Не хотите – не верьте, а им-то что?

И, как будто потворствуя всем влюблённым,
Добрый Гелиос много им дать готов:
Любовались закатом Маруся с Джоном
С интервалом в каких-нибудь семь часов.

       24.05.07.



       ПРОГУЛКА

За июнь, присосавшийся к маю,
Никого не посадят в тюрьму.
Чем влечёт оно, не понимаю,
И, наверно, уже не пойму.

Так свихнувшийся жаждет ареста,
Ты ж приехавший – только всего.
Не забудь это дивное место,
И пространство, что возле него,

И, пока не отправился к рыбам
Иль червям в деревянном ларце –
Мостовую, взметённую дыбом,
С восклицательным знаком в конце.

       02.06.07.
       Ришон ле-Цион.



       * * *
       В.К.
Я птичьи не разглядываю лица,
Но это примелькалось всё же мне:
Всё утро легкокрылая синица
Насвистывала песенку в окне.

Здесь с февраля теплее, чем в Афинах,
О мае я совсем не говорю,
Лазоревка семейства воробьиных
Со мной теперь приветствует зарю.

У ней такие ласковые крылья
И чистый и весёлый голосок,
Что клонится угрюмый мир насилья
К земле, и погружается в песок.

Я ей ответ забалтывать не буду,
Чтоб не спугнуть сияющего дня.
Не улетай, щебечущее чудо!
Пусть ты понять не силишься меня!
       05.06.07.


       ПЕСНЯ ДЛЯ АННЫ

       А.Г.
Родными пятилетками запорот
До полного растрачиванья сил,
Я вышел из себя, оставив город
И ту страну, в которой я не жил.

Под седлами еврейского ковбоя
У "Боинга" раскачивался пол,
Здесь никогда не будет нам покоя,
Но я отсюда всё же не ушёл.

Тут продают на улицах каштаны,
И ветер с моря дует, хулиган,
И никакие Анны не желанны
За исключеньем некоторых Анн.


Нас отыскать непросто без буссоли,
И тропиков прекрасен окоём,
Но в море Средиземном больше соли
От крови, растворяющейся в нём.

В двадцатом, знать, подтачивался веке
Привычный обывательский уют,
И много ль нам для счастья, человеки?
Но этого здесь тоже не дают.

       19.06.07.



ВТОРАЯ ПЕСНЯ О РОДИНЕ

Я судьбе переделывал имя,
Но своё пуще жизни ценю:
Из огня попадая в полымя,
Привыкаешь скорее к огню.

Те места, где не скрыться от Феба,
Где отвыкли мы жить без войны,
Наши лётчики падали с неба
На зелёный оскал сатаны.

Слушай, родина, эту потерю
Не заметь, но бессилен понять:
Говорят мне, а я им не верю,
Что с такими ты дружишь опять.

И хоть вряд ли мы встретимся с вами
В тех местах, где не знают зимы,
Если Сирия здесь за холмами,
Пусть высокими будут холмы.

       22.06.07.




ОТВЕТ "ПАТРИОТАМ"

Издалека судить – не круто ли?
Но я не вырву ни строки:
Россия! Как тебя опутали
Невиданные пауки!

А жизнь всё хуже, хуже, хуже всё,
И вниз глядим сегодня мы:
От пастернаковского ужаса
До Мандельштамовой тюрьмы.

Кипит, местами слишком бурная,
Как прорубь с грязною водой,
Любая шваль литературная,
Чужим грозящая бедой.

Давно противны их игрушки нам,
Но тихо едут на Руси.
А кто чужой – спроси у Пушкина
И у Жуковского спроси!

Не в зипуне бродить под ватою,
Деля: вот "мы", а там "они",
Ведь имена твоих глашатаев
Библейским издавна сродни.

И зря рассадой поперечною
Нас полют церберы во мгле,
Россия – есть! И будет вечною,
Как всё, что суще на земле.

       24.06.07.



       РАЗГОВОР С НЕВИДИМКОЙ

Мне говорил невидимый: смотри,
Ты зря вошёл. Здесь терний жаждут ноги.
Слепые у тебя поводыри...

– Но их глаза светились по дороге,
Где мне судьбой оставленный сполох
Всю ночь сиял на краешке постели,
Где был одною полон каждый вдох,
Но выдох был, как астма, на пределе.

И вместо виноградного холста
Глазниц орбиты вынужден терзать я.
И чёрная восходит темнота
Страшней иерихонского проклятья.
       
       10.07.07.




       * * *
       Быт. 25, 27-28
Вся жизнь яснее полдня ясного –
Господь призрел на нас, храня,
Ещё ни круглого, ни красного
Не просят около меня.

А за границами имения,
Печали жадной не тая,
Хитрят по мере разумения
Невидимые сыновья.

Мне ж ради яблока гранатова
Продлить блаженный златоцвет,
Понять Исава волосатого,
Но дать Иосифу завет.

       16.07.07.



       * * *
       Галатам: 5, 14; 3 – 28
Вникая в софистический сумбур,
Не отыскать зародышей былого,
Среди неоспоримых диктатур
Я верен диктатуре только слова.

Пока толпа, по-прежнему глупа,
"Очаковскому" рада и ставриде,
Полпотовских подонков черепа
Не стали ниже в этой пирамиде.

Я помню и портреты над страной,
И по Москве грохочущие танки...
И разговоры в мюнхенской пивной,
Неслышные в подвалах на Лубянке.

И никаких зигзагов бытия
Не объяснят покинувшие древо
Ни голову поднявшая змея.
Ни монстра порождающее чрево.

Не подвести истории часы,
Как ни крути колёсики завода...
Но вижу Шикльгрубера усы
На стольких рожах доброго народа.

       25.07.07.



       * * *
       А.Б.
За тридцать лет не выросли в цене
Ни день, ни час. Ни те слова в конверте...
Меня убили. Но не на войне.
А пулей в глаз. И в ад стащили черти.

И до сих пор порхают у виска
Свинец и сталь. Железо рвёт трахею.
И бытия ущербная строка
Несётся в даль, где я встречался с нею.

Какому б мог завидовать резцу,
Где глаз её отчаянная пара!
Но жизнь моя, ползущая к концу,
Не отобьёт повторного удара.

       22.08.07.



       * * *
Не затеняй бесстрастными словами
Того, о чём положено молчать.
Ведь там, где в мяч играют головами,
Не приходилось сроду мне бывать,
Пускай теперь ко мне неровно дышит
Иная жрица сказок или грёз,
О тех местах я столько много слышал,
Что поделиться хочется всерьёз...

Так вдруг стрела кустарная шальная
Несётся мановением руки:
Зачем тебе материя иная,
Когда полны своею сундуки?
Избыть одну успел бы недомогу,
Чем так пенять на дальние края...
Но я хочу отчёт представить Богу.
Пускай прочтёт. Докладываю я:

Твоею волей послан был Спаситель,
Который бдел средь ночи или дня,
Здесь, на земле, была моя обитель,
Но вот, она извергнула меня.
Из каменного хладного сарая –
Туда, где жар Средьземья воспою.
И вот теперь стою в воротах рая –
Ведь я давно обязан быть в раю!

Я ел и спал. Носил под солнцем темя.
Писал стихи. Искал себе судьбу.
Моё людьми обиженное племя
Давно презрело прежние табу,
Здесь пьют по вечерам турецкий кофе
И ездят по окраинам земли,
А те, кто не забыл о Катастрофе,
Держать свои устали костыли.

Заносит мозг густая паутина,
Сосуды стекленеют и душа,
Но тот, кто не последняя скотина,
Не отменяй минувшее, круша,
У вас живут? У вас не повалились? –
       
Спросил меня далёкий нынче Даль.
И я сказал смиренно: Ваша милость,
Моя земля несёт свою печаль.

       25.08.07.



       ПИСЬМО
 КЕНТЕРВИЛЬСКОМУ ПРИВИДЕНИЮ

Доброе утро! Не надо смятенья.
Сызмальства я к неземному привык.
Ваше, милорд, неуёмное рвенье
Даже немому развяжет язык.

Сэр Кентервиль! Ваше чёрное дело
В общем понятно. Проснулся – и в бой!
Не получающий доступа к телу
Грешник всё хуже владеет собой.

Вы, кто не целился в съезды из "тулки",
Не заводил для потехи раба,
Где-то в кащеевой дремлет шкатулке
Ваша решённая свыше судьба.

Тонкие пальцы, как палочки, гнутся,
Ветер из пропасти веет прохладц...
Ясным бы соколом Вам обернуться –
Не получается. Полный абзац.

Всё, что когда-то в лампаде погасло,
Не обогреет отныне меня,
Цепи гремят без прованского масла –
Нет этой музыке больше огня!

       09.09.07.



ЦАРСКАЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ ВТОРАЯ

...Какой тогда мы жизнью жили царской...
_________Из моего
Где рвали вишню полными тазами
И радовались каждому лучу,
Я, клоун с подведёнными глазами,
Так долго жил, что больше не хочу.

Не спали мы на нынешних перинах
И одевались просто и смешно,
Зелёный шелест веток тополиных
По вечерам распахивал окно.

Любые перемалывал печали
Народ у тамерлановых террас...
И ничего о будущем не знали –
Иначе бы не жили в нём сейчас!

       11.09.07.




       * * *
       Д.А.
Насытившись своим презренным видом,
Угрюм, непритязателен и стар,
Я притворюсь Гаруном-аль-Рашидом
И выйду без охраны на базар.

Забуду я невежество и зависть
И жизнь людей увижу без прикрас,
И будут обходить меня, чураясь,
Красавицы с платками выше глаз.
И только тут, очей моих услада,
Непримирима с масками ничуть,
Одна, не отрывающая взгляда,
Вдруг подойдёт и бросится на грудь.

       12.09.07.



       * * *
       N.N.
Земля меридианами привязана,
Как сеткой мяч – Не тронь, запрещено!
Куда теперь – когда всё в жизни сказано
И попросту не нами решено?

Глоток тепла несбывшегося летнего
Она простит – и в этом тоже честь,
Мой часослов заучен до последнего,
Да забываю вовремя прочесть.

Судеб оскал, гримаса смерти властная –
Не перечту, не трону, не отдам,
Не перестал – пускай пока напрасно, я
Искать тебя на ложе по ночам.

До неба незатронутая лесенка –
И девочка согреет старика
Не песня получается, но песенка.
Пусть даже невесёлая пока.

       17.09.07.



       * * *
       А.Б.
       (Пс. XXI, 15)
Дымится паром зимняя Нева,
Иль мир пустынь твоим остался домом,
Я знаю, до тебя дошли слова,
А прочее осталось невесомым.

Что мне с того, что воздух за окном
Здесь горячей, чем наши суховеи,
Мне без тебя не дышится, и в том
Ни смысла нет, ни образной идеи.
Всё время о несбывшемся грусти,
Хотя сбылось, как помнится, немало.
Здесь на тебя похожих не найти.
Не только здесь – до самого финала

Из трёх когда-то виденных столиц
Вокруг одна – как горечь пораженья,
И я гляжу на сотни новых лиц
С бесстрастием, достойным осужденья.

И сны мои пред странником в долгу,
Как опиум у бедного народа,
Я в них тебя увидеть не могу,
А тридцать лет – не повод для исхода.

И время обрывает провода
И плавится, как воск перед водою...
Но прежде полыхавшая звезда
Теперь видней, чем видели с тобою.

       26.10.07.



       ЗАПИСКИ ПУТЕШЕСТВЕННИКА

Где щедростью прославились награды,
Когда-то возле них стоял и я:
Восьмидесятый – год Олимпиады –
Нас провожал в немецкие края.

И пара дней в огромной "Молодёжной",
И наставленья мудрые зело...
А город был торжественный, надёжный,
В нём всё тогда готовилось, росло.

И не исчезла призраков семейка –
Все до сих пор об этом говорят:
На Гоголевском средняя скамейка
И наш подвал. И смелый твой наряд.

И лифчик твой – застёжками не туг ли,
И капельки росинок на лице...
Сгорело всё. Но память держит угли
В сединами окованном ларце.


Но, ангел, охраняющий престолы,
Оковы сна насмешкою не тронь:
Давно во мрак отправились фефёлы,
Одна она – и тёплая ладонь,

И поцелуй настойчивый у ЦУМа,
Где нищий демонстрировал скорбут...
Но, просыпаясь, думаю угрюмо,
Что я не помню, как её зовут.

       22.09.07.



ГИППОКАМП И АМФИТРИТА

       N.N.
Пусть простят меня Палех и Гжель,
Не до них. Точно куклу целуешь.
Я к Тебе обращаюсь. К Тебе ль? –
Я не верю, что Ты существуешь.

Мы, со стоп отрясавшие прах,
Ныне чудища ищем морского,
Ты, забывший о наших делах,
Непростительно слаб для такого.

Столько рыбою бился об лёд,
Что кончаются краски в мольберте,
И Селены свободный полёт –
Вся надежда моя на бессмертье.

С этим именем сплю или ем
Да на солнце исследую пятна,
Ты отдал мне её насовсем
И теперь не получишь обратно!

И болот Твоих топлые мхи –
Точно вялые признаки ада,
У неё неземные грехи,
И небесное нам – не отрада.

Здесь, по самому двигаясь дну
От пристрастий свободного мира,
Я свою обретаю луну
Без назойливых дырок от сыра.

Многослойная толща и даль
Не сдвигается взором унылым.
Но отрада моя и печаль –
Это то, что Тебе не по силам.

       24.09.07.



       НОЧНАЯ ПЕСНЬ ЛЮБИМОЙ

Поток серебра из окна возвращаю природе я,
Он в сердце моё как весёлая входит вдова,
Сегодня с утра написалась такая мелодия,
Что после неё невозможными стали слова.

Тут иволга в зной утомлённого барда обрадует,
Морская волна и на листьях огромных роса,
Как дома, порой заволнуется старое радио,
Да только не сразу пока узнаёшь голоса!

И грезится стих, исковеркан невнятною мовою,
Что ж, если не смог – у мечты неожиданной стырь!
Здесь столько чужих, что средь них ты чудовище новое,
Но, правя клинок, не подходит к тебе богатырь!

Судьбы перебор – это петь, невзирая на многое,
Где чёрный прибой нашу молодость прячет, губя,
А свой приговор доложу, когда выпадет, Богу я –
Что только с тобой мог бы здесь переплавить себя.

       01.10.07.



       * * *
       А.Р.
Невольно вспоминаю вдруг о Молохе
И думаю, что жизнь проходит зря,
Когда о Бродском расссуждают олухи
Земного и небесного царя.

Занятья не нашедшие опрятного,
Одну печаль преследуют, скорбя:
Не подниматься в рост до непонятного,
А лишь подмять другого под себя.

       05.10.07.



ПИСЬМО УЧЁНЫМ СОСЕДЯМ

Я знаю, на земле не одиноки
Ни мы, ни жизни прочие венцы:
А те же – подлецы или пророки,
Мещане, работяги и купцы.

Кому кусать протянутую руку
Охота, если вовсе не сдурел?
Но вашу мудреватую науку
В гробу видал. И вижу ей предел.

А те, в ком суеверия привычны,
Ещё не изничтожил их пока:
Кто говорит, что мы русскоязычны,
Тот русского не знает языка!

Мой чёрный брат, и белые, что с нами,
Зубри словарь да силы береги:
Зашевелят генетики мозгами,
Когда у них появятся мозги!

Но вижу я за ласковою далью,
Лишь свастики, глядящие в упор,
Когда кровавой кончится спиралью
Затеянный глупцами разговор!

       22.10.07.



       ПЕСНЯ О БЕЛКЕ

Вертит дни неустанная белочка
Так, что дух замирает во мне,
Голубая застряла тарелочка
На подлёте к чужой стороне.

Как за что-то наказаны, видимо,
В перепаханных дней колее,
Здесь живём в тесноте и обиде мы
В волей случая снятом жилье.

Наше зеркальце явью расколото,
Замутилась большая река,
Здесь ни холода нету, ни голода –
Только смертная чаще тоска
Да душа, неподвластная вроде нам,
Всё пикирует сверху в толпу,
Не за две драгоценные родины –
За одну человечью тропу.

       25.11.07.



       * * *
Слепым дождём умыт, как новобранец,
Исполнен вздорных помыслов благих,
Я видел мира капища и глянец
Не хуже и не радостней других.

Но там, где счастье черпали горстями
Под музыки тревожащую плоть,
Я, Гамлет с черепашьими костями,
Устал своих Полониев колоть.

Волшебной перепачканы рудою,
К которой душу сызмальства влекло,
Облучены нездешнею звездою,
Мы выживаем призракам назло.

И не взывая втуне к милосердью
Тех, в ком его и пыткой не добыть,
Презреем всё, что здесь владеет смертью,
Поскольку после смерти надо жить.

       29.11.07.



       * * *
       И.Т.
Японцы научились делать бриллианты
из шерсти животных
http://news-144279.shortnews.rin.ru/
... Вот так из-под пола мордастая лезет тварь,
Которая вечно слоняется там, где свет,
С такими глазами не нужно носить янтарь,
Твои бриллианты из кроликов ждут кювет.

На этой планете, исполненной половин,
Ещё времена не потеряны для волшбы.
И Голема слепит усталый седой раввин
Но это не вам. Это в терем моей судьбы.

       02.12.07.



       * * *
       И.Т.
Глоток атмосферы – я слова тебе не давал,
Что нынче Венера мой новый украсит закат,
Я думаю, это не первый, но точный сигнал
О том, что у времени нет неоправданных трат.

С какого б погоста потом ни подняли нас вдруг,
До многих сердец золотая достанет камедь.
Стихи – это просто замедленный жизненный звук,
А значит, совсем не положено им умереть.

       03.12.07.



       * * *
Певец обычных слов, ни доброе, ни злое
Принять не мог в расчёт. Сличаю их с трудом.
Давно не вижу снов. Они ушли в былое.
Но изредка ещё заглядывают в дом.

Мне снился редкий лес, где мы бродили с Вами,
Где звери и птенцы свободны и милы,
У дерева чудес, с открытыми глазами:
Там в облачке пыльцы соседние стволы.

Высок и сморщен лоб. Во тьме стихотворений
Животные несут серебряную клеть,
И так поёт взахлёб ночной незримый гений,
Что голоса лоскут пространству не задеть.

И нот ему не счесть, в расстёгнутом жилете
Идёт и без труда влечёт её подчас,
Она ещё не здесь. Но близится и светит
Последняя звезда, что будет после нас.

       10.12.07.



       ГЕРКУЛЕС И ОМФАЛА

       И.Т.
Развалины Китайского дворца,
Японский павильон и море рядом...
Сюда не добрались когда-то гады,
Иначе б войнам не было конца.
Но тщетен бег за временем в погоне,
И вскоре задыхается герой:
Мозаичные смальты из Орсони
Бессильны перед разума игрой.

Зелёный императорский халат,
Раскосые глаза да тёплый локоть...
Руками здесь положено не трогать,
Иначе не видать тебе наград.

Здесь красота – опора мирозданья,
Столетьями хранится в оправданье
Того, что смертен, счастлив или пью,
Здесь Михаил, предшественник Джованни,
Когда-то строил мельницу свою.

Здесь я услышал слово в тишине,
Сводившее две эти величины,
Чтоб видеть живописные картины
Скорей, чем увидать тебя во сне.

Жаль, Анджело не делал зеркала,
Какие б в них потом картины были!
Упорны блики плавкого стекла,
Но глаз твоих они не отразили.

       11.12.07.



       УРОК ГЕОГРАФИИ

Наверное, это опять неспроста:
На трёх языках говоря,
Отсюда уходят в другие места.
На Запад. И тоже не зря.

Теперь и не спросишь из здешних сиест,
Обрывки былого ценя,
Способен ли я отдалиться от мест,
Где больше не будет меня.

Где утром дурные кричат петухи
О новом непрожитом дне...
Где так же, как ныне, писались стихи,
А прочее шло не по мне.

И в том никакой моей доблести нет,
Но спину опять не согну,
Коль мы от Востока светилу вослед
Упёрлись в морскую волну.

Солёные воды, живого исток,
Пристанище древних венет...
И облако снова влечёт на Восток,
Но времени попросту нет!

       19.12.07.



       НОЧНАЯ РАДУГА

       И.Т.
Небесный циркуль дрогнул и затих,
Под ним Земля, прогалины и дачи,
Игра, объединившая двоих,
С ключом без права тайной передачи.

Пусть нам простит сегодня без затей
Тот, кто следит без слуха или зренья
Забавы нестареющих детей,
Которых создал в шестый день творенья.

Ещё видны отсюда вдалеке,
Другими не затёртые ногами,
Твои следы на шёлковом песке
И тонкий лёд на невском островке,
И облака, стоящие стогами.

Заржавлен, как железный лесоруб,
С маслёнкой в незатейливом куверте,
Я пробую диковинку на зуб,
Как эликсир грядущего бессмертья.

И, совести блаженной не коря
За всё, что умереть способно скоро,
По радуге, упёршейся в моря,
Благословенье жаждущим даря,
Летит волна ночного разговора.

       25.12.07.





       * * *
N.N.
Ибо в темноте –
там длится то, что сорвалось при свете.
Мы там женаты, венчаны, мы те
двуспинные чудовища, и дети
лишь оправданье нашей наготе.
И.Бродский. Любовь
Бессовестно сплетённые природой
Изображенья дерзкие во тьме,
Повязанные общей несвободой,
Как на прогулке узники в тюрьме,
Сойдясь на высоте неизмеримой,
Где только холод космоса вокруг –
Какие нас ещё настигнут зимы,
Взамен весны, что выискалась вдруг?

Любимая! Опять тебе не странно,
Что нас на крае жизни свёл Господь,
Что отпечаток нашего романа
Ещё взорвёт стареющую плоть,
Когда почти видны границы рая,
Летит стрела, сбивающая с ног,
Чтоб волны зла отхлынули от края,
Не в силах смыть ничтожный островок.

       04.01.08.





       * * *
"Что тебя, смертный, гнетет
и тревожит безмерно печалью..."
Лукреций
Любимые лица я взглядом встречаю с утра,
Так в нимбе плющей безыскусная дремлет мансарда,
В Лукреции рыться пока не настала пора,
Но сущность вещей мне ясна и без этого барда.

Надолго закрылся окованный мой сундучок,
Бумажная гладь, бормотанья случайные враки,
Но вот появился стремительной почты значок –
И сердце опять воплотится в условные знаки.

Сбывается с нами мольба избавленья от мук,
Не похоти грех, не соблазна голштинское вымя –
Обвит проводами, как весточки ждущий паук,
Счастливее тех, что себя не сочтут таковыми.

Нам хватит с лихвой нескрываемых детских проказ,
Так гномы в пургу безмятежного полны веселья.
Так смейся и пой! Остальное случится без нас,
И если смогу – я оставлю тебе подземелья.

       08.01.08.



       ПЕСНЯ

       N.N.
Тропиков зной. В парке голуби строятся чинно,
Скоро из тьмы долгохвостое выйдет зверьё,
Снова со мной непривычные эти картины:
Время зимы, только очень тепло для неё.

Где этот свет, от которого радостью слеп ты?
Вечно гляди – никогда не насытиться им,
Не получились у классиков счастья рецепты,
Значит, придётся копаться в аптечке самим.

Роза и крест. Менестрелей тяжёлые стоны,
Рыцарь спешит Буцефалу поддать шенкеля,
Наших невест стерегли не простые драконы,
Этаких чудищ ещё не держала земля!

Смейся, палач! Королева, лишённая плена,
Так же горда, как заздравные ей ни пиши,
Сколько ни плачь, никакая не ждёт перемена,
Кроме одной, что теперь не оставит души.

       14.01.08.



       * * *
       От Иоанна: 1:1
К отчизне прикипавшие душою,
В которой дым отеческий и мёд...
На расстоянье видится большое –
Но малое осотником цветёт.

Об этом ли мечтали мы, семиты
С пестрейшими замесами порой,
Чтоб путал внук чужие алфавиты,
Кириллицу раскладывал игрой?
Мечте за то ль оставили босые
Следы, не затенявшие паркет,
Чтоб те, кто отбирал у нас Россию,
Кричали нам анафемы вослед?

Какие б здесь ни веяли мистрали –
Ни гордости, ни радости, ни мук,
А родина, которой мы не знали,
Как в уголке запрятанный сундук.

Набокова затверженные строчки
Да Бунин, притворявшийся цветком –
Никто не думал в этой одиночке,
Что русский будет только языком!

Ещё не все развеяно по свету,
Где вечен тяготения закон,
И ковыряешь местную газету,
Выравнивая ломаный жаргон.

Но этот век, задавшийся суровым,
Ещё волшебный выстроит чертог,
Где будет человек не только словом,
И только после слово будет Бог.

       17.01.08.



       * * *
Сказано в трактате Шабат (152б): “Души
праведников сокрыты под Небесным Троном, как сказано ( I Шмуэль 25:29): “И будет душа моего господина завязана в узел жизни у Ашема, твоего Б-га” (Эти слова сказаны пророчицей Авигаиль
о посмертном уделе царя Давида.) .http://toldot.ru/rus_articles.php?art_id=901
______________________________________________
Как выброшенный волнами на сушу
Других земель случайный мореход,
Я здешнего порядка не нарушу,
Который унаследую... вот-вот.

Ни языка давящая истома,
Ни ставшая знакомою страна –
Мы здесь пока. Но всюду мы не дома,
И этому причина – не видна.


Ни райских дев, самих подобных раю,
Ни Ган Эден, исполненный узлов –
Лишь колесо проехало по краю,
Едва задев. Всего-то там делов!

Но в отзвуках все больше внятной речи,
Под их кимвалов солнечную медь,
Я различаю судьбы человечьи.
Жаль, собственной средь них не разглядеть.

       20 – 21.01.08.



       * * *
       И.Т.
Веснушки считать твои времени попросту нет,
У памяти долг – анимировать только былое.
На этой поверхности столько любимых примет,
Что чудится шёлк сквозь глубины подкожного слоя.

У самого брода упорствуют ноги в ходьбе
От ясного сна до "Титаника" жуткого крена,
Я душу бы отдал, ничуть не жалея, тебе,
Да только она и такого не вынесет плена.

Ей спать бы сурово под чопорный зной пирамид,
Хоть вызов сорви в канцелярии верхней чеканной,
Ничто не сойдёт с установленных Богом орбит –
Ни Спас на крови, ни слеза, что казалась стеклянной.

Минуя столицы, от юга до северных льдин,
Сквозь снежный узор, под Шопена волнистые звуки,
Спешат вереницы написанных нами картин,
Каких до сих пор никакой не случалось науке…

Ложится строка, будто перст безымянный в кольцо,
И твой фитилёк – точно вёсен моих половина,
Увидеть пока доведётся родное лицо,
Летит мотылёк, чье бессонное имя Ирина.

       20 – 21.01.08.





       * * *
В небе горит золотая звезда...
Б.Р. 1977
_____________
Там, где небо с волнами давно на ты,
Где шторма по прохожему бьют хлыстами,
Ты сама покупаешь себе цветы,
Да и я не пришёл бы к тебе с цветами!

Здесь, где небо зимою, как кубок льда,
Облаками наполненный доотвала,
Ждёт тебя золотая моя звезда,
Ей давно тебя нехватало.

А судьба спотыкается от примет,
И февраль високосный морозом лудит...
Но всё так же не гаснет небесный свет.
А другого у нас не будет.

       Декабрь 2007 – январь 2008.



       ПАМЯТИ КАРДИОХИРУРГА
       ВАЛЕРИЯ ШУМАКОВА

Моя рука в твоей сегодня снова,
Меня не Бог, но ангел воскресил,
Пусть нет пока планеты Шумакова –
Куда важней, что он когда-то был.

Пусть запряжёт судьба свои рыдваны,
Чтоб мы взлететь туда ещё могли,
Где праведное сердце без изъяна
Навечно спит в космической пыли.

       02.02.08.



       ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

Здесь, где Господни чувствую ступени я,
Смоква произрастает и оливы,
Любым несчастьям есть предел терпения,
И мёртвые привычно терпеливы.

Но целый мир от этой мысли прячется,
Свою не в силах выполнить работу:
Чтоб люди, для кого священна пятница,
Не воевали с чтящими субботу.

       09.02.08.



       * * *
Тяжёлая влечёт меня обида
За край, где жизнь кончается, бела:
Мы – пчёлы человеческого вида,
Неразличима каждая пчела.

Из космоса, откуда Он на землю,
Глядит, то восторгаясь, то скорбя,
Не видит Он ни тех, кто благу внемлет,
Ни уст, благословляющих тебя.

Пернатый Змей, оставивший ацтеков
За кровь, которой пролили моря...
Здесь гибнут миллионы человеков,
И среди них всегда бываю я.

Мы не покой повсюду ищем сами –
Ухватки, чтоб устроиться ловчей,
И фюреры с квадратными глазами
Себе вербуют новых палачей.

Одна пчела, что всякую тревогу
Сметёт своим узором и теплом:
Что ты была. О прочем – только Богу,
И, думаю, нескоро. Шепотком.

       15 – 16.02.08.



       МОНОЛОГ МЕНЕСТРЕЛЯ

Мне очень далеко до вольтерьянца.
Не мастер декламации и танца,
О чём же говорю теперь с тобой?
Стихи ль – не матерьял для откровенья?
Кто б сосчитал бессонные мгновенья,
Когда мы жили нашей ворожбой?

У повода немало адвокатов,
А ты – средь мушкетёров и пиратов,
Мой тихий омут, благостный наказ,
Как неспокойно наше постоянство
И это восхитительное пьянство,
Когда друг с друга мы не сводим глаз!

Среди полуигрушечных тамтамов,
Пока вокруг ослы возносят хамов,
Что мне ещё сказать тебе, дружок?
Как Достоевский или Добролюбов,
Не завсегдатай я элитных клубов,
И не хожу к Белинскому в кружок.

Мир полон злом. Мала ему кольчуга,
Мы значим всё – но только друг для друга,
А здесь, где демократия в цене,
В порыве озлобления и страсти,
Сказал бы, что меня не любят власти –
Но и они не знают обо мне!

Когда огня не хватит для парома,
Спасёт меня высокая истома,
Но если б даже голос мой затих,
В эпоху торжества Рентгена-Герца
У Сольвейг у моей такое сердце,
Что нам его хватило б на двоих.

Не славы дым – восход над водопадом
Мы раздадим наперсникам и чадам,
И только тем развею я тоску,
Что с ласковой бродил себе трубою
И не бывал довольным сам собою,
И никому не делал в жизни "Ку!"

       13 – 17.02.08.



       * * *
       Н.Б.
Под солнцем чуть качается Земля,
Как в лузе шар, лишившийся азарта,
И двадцать девять суток февраля –
Ещё не повод доживать до марта.

Светла зимою лунная латунь,
Под ней когда-то, в солнечных годинах,
Не знали мы, что выплывет июнь
Из тёмных вод, где многое в глубинах,

Что, как строкой минувшего ни тронь,
Где ты давным-давно была моею,
Способна помнить левая ладонь
Округлый холмик, бившийся под нею.

       29.02.08.



       * * *
       N.N.
Время жестоко. Чтоб запросто в нём не пропасть,
Я отыскал тебя, жизнь в сердцевине храня,
Сколько пророков, разинув кровавую пасть,
Нам обещают, что мир не протянет и дня.

Но, как мгновенье, внезапно светлы и быстры,
Там, где снега покрывают барок и ампир,
Белые звёзды из чёрной бездонной дыры
Солнцем осветят навек ускользающий мир.

       25.02. – 01.03.08.



       * * *
Когда свистят бессчётные над нами
Ракеты, приближающие ад,
Раскинувши еврейскими мозгами,
Я вижу, что во многом виноват.

Страна, где не измерены потери,
Где жизнь по сводкам воинским кроим,
И где и впрямь Москва слезам не верит,
А если верит – только не твоим.

В такие дни, сквозь лживые настилы,
Вдруг кажется непраздному уму:
Мы здесь одни. Вокруг – одни могилы,
И даже Он не знает, почему.

       01.03.08.
       * * *
       М.Ф.
По женским судьбам видевший вершины,
Читатель, я тебя не обману:
Сегодня косяком пошли Марины –
Вчера их было меньше на одну.

На улочке знакомой это было,
Она стояла, полная тепла,
А радио плело о службе тыла,
О тех секундах, коими тела

Располагают здесь до попаданья
Иль промаха, коль милует Господь...
Пиши стихи, Марина. Жди изданья,
Пока не долетела эта шкодь!

Но для какой, скажи теперь, печали,
Искала невозможный ты уют
И с Севера, где в вас вчера стреляли,
Ушла на Юг, где нынче снова бьют?

Здесь, где с ума детей сдвигает нежить
И гибнут непричастные в ответ,
Стоят дома в кольце бомбоубежищ,
Но и у тех пока ответа нет.

И только мир, указывая пальцем
На собственных деяний благодать,
Опять грозит несчастным постояльцам
За то, к чему прикладывал печать.

       03.03.08.



       * * *
       N.N.
Пегасом измордованный калека,
Давно родных лишённый берегов,
Я чувствую тепло от человека
На расстоянье в несколько шагов.

Разлуки миллионные сажени
По континентам вмиг пересечём,
Поскольку зла уродливые тени
Тебе одной сегодня нипочём.

       03.03.08.




       * * *
В даль, где снег бы на веки тяжёлый падал,
Точно воин, готовый в бой,
От себя не уеду – а впрочем, надо ль?
Я ношу города с собой.

А из мест, где хребты бороздят долины,
Где вода горячей к зиме,
Улыбаешься ты, мой напиток винный,
Продолженье моё во тьме.

Пусть залягу потом, как Георгий в Лоде,*
Двух столиц ощущая длань,
Что лежит, как Орда, на моей свободе
И до смерти взимает дань.
______________

Примечание:

* – Лод (ивр. Лод, араб.Лидда) – город в Израиле, расположен в 20 км. юго-восточнее Тель-Авива. Впервые упоминается в хрониках XV века до н. э. как город Лод (Луд). В нём, согласно преданию, похоронен Св. Георгий Победоносец. А над предполагаемой
гробницей святого в VI в. была воздвигнута базилика, на руинах которой крестоносцы построили церковь, восстановленную после многочисленных разрушений только в 1870 году. Сохранились также две старинных мечети, бани и караван-сарай. Возле города Лод расположен аэропорт имени Давида Бен-Гуриона – крупнейший аэропорт в Израиле.

       Март 2008.





       * * *
Замысловатый, как бином,
Мой путь, судьбою продиктованный,
За нарисованным окном
Я вижу дождик нарисованный.

Наверно, суть его не та,
Чтоб всякое полить растение,
И ты шагаешь без зонта,
Реальная, как провидение.

       Март 2008.




       ПЕСНЬ О СВЯТОМ ГЕОРГИИ
       ПОБЕДОНОСЦЕ

Не оказался пока ещё в морге я,
Что буду петь?
Здесь, где отстроили церковь Георгия,
Рядом мечеть.*

Шёлковый голубь парит над дорогою,
Отдых суля,
Не почитает тебя и не трогает
Эта земля.

Сколько ты сделал – героям не велено,
Непобеждён,
Мощи и тело на части поделены,
Рядом дракон.

Смелое сердце за гробом не мается,
Дремлет, любя,
Монастыри на Руси открываются
Ради тебя.

Даже дворцы тебя помнят османские,
Облик живой,
Царская люстра да церкви армянские –
Всюду ты свой.

Только добру поклонялся с усердием,
Слабых – спасать!
Сколько сердец примирил милосердием
Не сосчитать!

Верой своей попирающий тяготы,
Рима ль престол,
Красным крестом по английскому флагу ты
Тоже прошёл...

Вряд ли достанет тебе многотомника –
Кайся, пиит!
Рёв самолётов над ухом паломника,
Город не спит.
______________
Примечание:

* – Лод (ивр. Лод, араб.Лидда) – город в Израиле, расположен в 20 км. юго-восточнее Тель-Авива. Впервые упоминается в хрониках XV века до н. э. как город Лод (Луд). В нём, согласно преданию, похоронен Св. Георгий Победоносец. А над предполагаемой
гробницей святого в VI в. была воздвигнута базилика, на руинах которой крестоносцы построили церковь, восстановленную после многочисленных разрушений только в 1870 году. Сохранились также две старинных мечети, бани и караван-сарай. Возле города Лод расположен аэропорт имени Давида Бен-Гуриона – крупнейший аэропорт в Израиле.

       12 – 17.03.08.



       ВРЕМЕНА И МЕСТА
       НЕ СТОЛЬ ОТДАЛЁННЫЕ

       К.
Среди развалин старых и дворов,
Средь бела дня, нечётким силуэтом,
Мерзавцев привечая и воров,
Ждала меня. Но я не знал об этом.

Мы зеркало разбили не вчера,
Хоть не с одной тобою так бывало...
Ты мне была, как младшая сестра,
Но всё ж чего-то нам недоставало.

И до сих пор, как выцветший венок,
Воспоминанье странного недуга:
Смешение не наших рук и ног,
Но голосов, не слышащих друг друга.

       18.03.08.



       * * *
Земля, где не удержится тиран
И где всё время правили тираны,
Боевики танцуют партизан,
Боевиков танцуют партизаны.

И кожа с них сдирается, тонка,
Как с жертвы практикующего вуду...
Вест-Индия! Ты страшно далека
От мест, где никогда уже не буду!

Port-Au-Prince
18.03.08.




       * * *
Пани Ковальская зеркальце держит у глаз,
Скрипка её безыскусный играет мотив,
В воздухе вязком полуденный царствует час,
Тёплой смолою идиллию эту залив.

В области моды безрадостен здешний удел,
Шорты и майка, да кеды у самой земли,
Остров свободы от наших когдатошних дел
И от людей, что собой удержать не смогли.

Кто там мечтал о загадочной этой стране,
Пусть не ревнует к удаче, не силится в бой –
Разве неправда, что, счастлив и весел вполне,
Яцек живёт на скамейке, довольный собой?

Райские птицы над парком возносят тела,
Просто мы с ними однажды попали впросак,
Но возвратится когда-нибудь эта стрела,
Сжатой вселенной последний злокозненный шаг.

       26.03.08.



ДЕСЯТОЕ ПИСЬМО ЖЕНЩИНЕ

       А.Б.
Когда-то ждавший с жадностью тирана
Всего, чему сломали мы крыла,
Я говорю сегодня: Здравствуй, Анна!
Я не забыл, какою ты была.

Я берегу тебя на всякий случай,
Случиться может разное, поверь,
Прекраснее, чем Моника Белуччи,
Ты мой НЗ космический теперь.

Не по плечу ни Господу, ни магу
Из жизни запасённой сделать две,
И холодом притягивает влагу
К давно не отдыхавшей голове.

От дамбы наколдованной куда мне –
Один мотив и звук доныне жив:
Как будто перекатывает камни
Разжалованный в грузчики Сизиф.
Версалей я себе не строил новых,
По мне лачуги были хороши,
Когда держал Танатоса в оковах
Без милосердья к шёпоту души.

Но за века до здешнего коварства
Легко мои горели корабли:
Я обманул бессолнечное царство,
Смертельное для жителей Земли.

       27.03.08.



       * * *
Снова айсберги прут, точно танки
С пулемётом на первой версте,
Телеграфные коды морзянки
Догоняют меня в темноте.

В полусне, под болотный ольшаник,
Среди кочек рассыпавший плод,
Я услышу, как глохнет "Титаник",
Погружаемый в пропасти вод.

Кораблями рассеченный волок
Там, где всё остальное – твоё,
Содрогается добрый эколог,
Вымирает степное зверьё.

Этот бомбовый рай среди ада,
От гранат обвисающий сад –
Вся моя неземная награда
За труды в одоленье преград.

       01.04.08.



       * * *
Опять не до сна пастуху средь широкого луга,
Улыбку примерь на окованных Зевсом губах,
Пусть полночь черна, мы тобой отыскали друг друга,
Но всё же теперь самому не проснуться впотьмах.

И если не волк – то за чем тут сомнение стало?
Не морок зловещий, а путь в неизвестность любой,
Супружеский долг – не тянуть на себя одеяло,
А прочие вещи случаются сами собой.

К Селене гребя, возвращённая Богу расплата
Сквозь лунные струи от глаз ускользает, светла,
Люблю не тебя, а которую встретил когда-то,
Точнее такую, какой ты когда-то была.

       02.04.08.



       * * *
4.10.2007 21:01
Роман Шухевич стал Героем Украины
Указ подписал Виктор Ющенко
http://www.mk.ru/blogs/MK/2007/10/14/srochno/318151/
Бывает у потомков память девичья,
Будь тот потомок молод или стар,
Посмертно наградившие Шухевича
Забыли "Нахтигаль" и Бабий Яр.

И невдомёк ослепшим на мгновение
Тем, кто поставил Ющенко зачёт,
Что склеенное кровью единение
Ещё не раз в грядущем протечёт.

       18.02.08.



       ФЕВРАЛЬСКОЕ ПИСЬМО

       Д.
Давно о справедливости тоскую,
Но нет её покуда на земле,
Ты мне "с любовью" пишешь и "целую",
А я тебе – "Большой привет семье".

Но этот срез смятения и света
Уйти не даст любимой в забытьё,
Пусть нет чудес. Возьми хотя бы это
Простое посвящение моё.

       23.02.08.




 ПЕСНЯ О НОВЫХ КРОССОВКАХ
       И МАШИНИСТЕ СЦЕНЫ

Как существо в мозолях, твердолобое,
Всё больше хлеб ценившее и соль,
Я в жизни не носил приличной обуви,
Чтоб мне не наступали на мозоль.

Пусть машинист задёрнет плотный занавес,
Когда совсем приблизится финал,
Но памятник из бархатной бумаги здесь
Воздвиг себе превыше всех похвал.

Когда-то буду всё же в общей моде я,
Порожист, как в верховьях Баргузин,
Такая вот бессоная рапсодия
Напелась по дороге в магазин.

       02.04.08.



ПЕСНЯ О КЛЭР И МИРНЕ БЕРРИ

Генеральный директор ЮНЕСКО Коитиро Мацуура
сказал, что на планете в среднем каждые две недели
исчезает один язык.
http://www.rian.ru/society/20060221/43684418.html
__________________
Давно мои дела не так уж плохи,
Поскольку никаких не стало дел,
Но был же я свидетелем эпохи
И вроде до сих пор не оскудел!

Нам каждая из радио крупинка
Ладонью тёплой гладила чело,
И старая привычная пластинка
Хранила это редкое тепло.

Не слышно больше "койвшен папиросен",
Чудесные на небе близнецы,
И бодрые не спросят вас матросен
О том, на что б ответили отцы.

И как же ты, мой милый друг, не видишь,
Неся свою немецкую печаль:
Здесь стариков поддерживает идиш,
А маме лошен нынешним не жаль!
Пускай прогнозы шлёпает наука,
Конвертик перешлю тебе в дупле:
Один язык – чудовищная скука
На этой Богом созданной земле.

       03.04.08.




       * * *
Я вспоминаю важные детали,
Известные давно от стариков:
Домашнее, что пил товарищ Сталин,
Бывало лучше всяких коньяков.

Узнать ещё немного не хотите ль?
Он был законодатель скромных мод:
Его простой военный френч иль китель
Заимствовали Мао и Пол Пот.

Не ближе от Адама до Иакова,
Чем нынче до тогдатошних времён...
Лишь головы летели одинаково
С назначенных тиранами сторон.

       05.04.08.




       * * *
Я внук портного и сапожника,
Хоть в это верится с трудом.
У всех у нас синдром заложника,
Стокгольмский яростный синдром.

Топча, как дикую смородину,
Чужую эту колею,
Мы полюбили вашу родину,
Когда оставили свою.

Давно отвыкшие сутулиться,
Средь новых клонимся примет,
И моем руки после улицы,
И на зелёный ходим свет –



И жизнь, как маятник, качается
Над всем, что горестно таим...
Но всё никак не получается
В просторном доме стать своим.

       07.04.08.




       * * *
Теракт на терминале
"Нахаль-Оз" 09.04.08
Среди купелей Божьих и жаровен,
Где сгрудились невежды у кормил,
Здесь убивают тех, кто не виновен,
И прославляют тех, кто их убил.

И для какой, скажи, ещё Валгаллы,
Как пушечный набор для новостей,
Мы на манёврах прячемся в подвалы
И отправляем в армию детей?

Но здесь, на фиолетовом закате,
Ты оставляешь чёткие следы,
Чтоб не могли, кому земли не хватит,
Стереть тебя с поверхности воды.

       10.04.08.










КНИГА ПЕРВАЯ

СОДЕРЖАНИЕ


стр

Предисловие составителя
Рецензия на первую книгу стихов автора
От автора

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Склониться к чуду
"Когда вовсе не ждёшь – кто-то имя участливо спросит…"
"В небе горит золотая звезда…"
"Вот как получается на свете…"
Песня ("Глаза от зимнего устали…")
"Это имя хранит неизменно…"
"Я с этим именем невинным…"
Воспоминание о девяностых
("Аргамак мой только бодрей от ран...")
"Жизнь длинна, как долгий век Иакова…"
"Когда сентябрь деревьям вены вскроет..."
Сонет ("Едва коснуться плеч твоих губами…")
"Палисадник, колодец, знакомый двор…"
"Неровный шаг и странный взгляд…"
"Инородцы! Судеб ваших гроздь…"
"Виновата была в этом только ты…"
"Как свежо и знакомо…"
"Палач застыл у эшафота…"
"Поверни ко мне, путник, лицо…"
"Уходим в эту глубь, где так шаги легки…"
Третий сонет ("На полпути стою под виадуком…")
Вальс отчаяния ("Из этого города вам невозможно уехать...")
"Я читал: поэты дали маху…"
"Какой тяжёлый, страшный век…"
"Пока Иов мольбы свои возносит…"
"Вся жизнь пошла помимо всяких правил…"
"Мы были счастливы давно…"
"Не шириной могучих плеч…"
Баллада о Ветхом Завете
("Всем, что есть, я обязан лишь этой земле...")
"Жизни вечный наряд – яркий плащ в разноцветную клетку…"
"Мнемозина в далёких лугах пасёт…"
Эпиграмма-экспромт
("Добровольным невольником в комнатке узкой…")
Двенадцать соглядатаев
("Ханаанскую высмотреть землю они...")
Письмо Булату Окуджаве
("Нам не дано разлучить эти краски и звуки…")
"Колючек горький сок питал беззубых внуков…"
28-е апреля ("В небесах ухмыляется месяц-злодей...")
"Солнце скатится за гору, и, звеня…"
"Залегли в зелёной роще пулемётные расчёты…"
"Любовь, что движет солнце и светила…"
"На вечерней поверке, отставив чай…"
"В этом городе у меня нет знакомых и нет угла…"
Капля ("Был мороз беспощаден и колок ...")
"Склоняемся к чуду, прекраснее Баха и Верди…"
"Поверите ли вы – пусть не поэт иль гений…"
"Бывал я счастлив множество мгновений..."
"Перечень дел, что исполнить не смог опять я..."
"Каждое ничтожное мгновенье..."
"Всё стало вдруг бессмысленно и мелко..."
"Кто пострадал здесь..."
"Когда-нибудь" важнее, чем "когда-то..."
Песня ("На краю своих лет и дней...")
"Пока лишь сеть накинута комарья..."
"Нос мой и уши стремительно тянутся к свету..."
"Глянь, из какой занесло преисподней..."
"Жизнь у нас проста и весела..."
Хроника декабря 1994г.
("В четверг, в декабре, после полдня работы...")
Эпитафия ("Как беспощадный шквал проносится сквозь лес...")
"Как кит на сушу в некое мгновенье..."
Старый мотив ("Бродит расстроенно в фартуке рваном...")
"Эй, каменщик, что так похож на грека..."
Полночный экспромт ("Мне не спится, хотя очень скоро рассвет...")
Неоконченный сонет ("В той темени, что пуще год от года...")
"Я каждый день стучусь в глухую дверь..."
Ответ Юрию Живаго
("Что это за вздор, скажи на милость...")
Шестое июня ("Июньское солнце пронзает грудь,
и многих оно сожгло...") 79
"Под аптекою нищий поёт... "
Песня ("Как жизнь пуста, узнаем позже мы...")
"Сколько дней с тех времён дотла..."
Еврейская мелодия
("Господь оставил суть и вычеркнул длинноты...")
Сонет ("Всегда найдёт усердного награда...")
Сонет N. N. ("Ни радости не будет, ни смятенья ...")
"Мне сегодня заполночь приснилось..."
"Как Аппием протянутая строго..."
"Днём или ночью едва поведу плечом ..."
"Наступит проблеск в жизни монотонной..."
"Я нарушаю заговор молчанья..."
"Пусть кто-нибудь другой над этим шутит плоско..."
"Я, отнюдь не страдавший во имя идей..."
"Когда в моём осталась ты дому..."
"Жестянка из-под баночного пива..."
"Пятнадцатое. Август. Середина..."
"Мой друг, пускай судьбе, кривлявшейся убого..."
"Тысячелетья близится итог..."
Как давно это было...
("В холод плесень ещё не ползёт по стене...")
"Протру очков неспешно стёкла..."
"Легче воздуха, выше звонниц..."
"Пусть поредели волосы, и впрок..."
"Когда железный лязгает засов..."
"Где вы, где, все дни мои пропащие..."
Середина войны ("Снаряды падали на лес...")
"Шестой десяток молча разменяв..."
Поэма без начала ("…какой тогда мы жизнью жили царской...")
Песня ("Одуванчика нежные нити...")
"Я долго по земле блуждал один..."
"Как редки в нашем крае холода..."
"Не пойму, отчего жизнь так быстро развеялась в дым..."
Песня об окне
("Сколько долгих минут я к себе пробираюсь дворами...")
Песня о поэтах
("Мне б вот это пальто, чтоб рыдала жена не напрасно...")
"Всё было, видно, так в те дни былые..."
"Сквозь прорехи в окне озираю окрестность..."
"Повсюду холода, и жизнь почти прошла..."
"Лист полосат. На нём из острых кромок..."
"Под якорною цепью ждёт Сезам..."
"О всей Вселенной трепетно радея..."
 "Над военторговской столовой витает запах ванилина..."
"Неожиданное блаженство..."
"Сотворивший из этой ракушки свисток..."
"Луны покинув круг по длинному лучу..."
 "Сигарета сыра, но зато очень сухо вино..."
Памяти В.Ворошилова ("С ним, видно, не могло и быть иначе...")
"Все эти письмена в один конец..."
"От мудрости веков хлебнувший сколько было..."
"По карнизу, по раме окна..."
"Заброшенный судьбой туда, где страсти пылки..."
 "Никаким Калиостро тебя не унизил Господь..."
"Как он бездарен, наш мир, переполненный светом!.."
"Совсем не жаль, что в нём, как в море сером..."
"Из трёх сестёр одна всегда святая..."
"На холме, чьи бока в снегу..."
"Точно шпага, угрюмая тень кипариса..."
Звонок домой ("Начавши жить, как с чистого листа...")
"Меж тенью и светом талантливый бродит собрат..."
"Кто там радостно мчится на белом коне..."
"Старый причал – не последнее чудо природы..."
Песня о Родине ("По чёрному полю, по шороху палой листвы...")
Неизвестному читателю
("Я заметил, приятель, и ты не заметить не мог...")
Сектор Газа ("Слышу эхо со всех сторон...")
"…И выпал день, как водится, ничей..."
"От хмельного глотка до предгибельной капельки света…"
"Здесь, где недавно почуял свободу, ту, чьи амбары пусты..."
"Хоть не открыл магический кристалл..."
"Я живу на земле, где ни белых пятен..."
Справочник репатрианта
(" Если хочешь уйти, то не хлопай дверью...")
Третий год ("Щекочут взгляд колибри вдоль дорог...")
"брызгает море пеной..."
Песах ("Когда спиной стояла к нам Фортуна...")
"зазря пропалывая звуки..."
"Где самый край волнующего моря..."
"Солнце и суша – жемчужина морем одета..."
"То на западе месяц сел..."
"Куда, говоришь ты, уходит река?.."
Стансы ("Лампадами ночь стекля...")
"На крае крохотной планеты...
День Независимости ("Гранат осколками распорот...")
"Даже утвари скромной вместить не сумел саквояж..."
"Однажды в ночь, что будет всем полна..."
"Здесь и отсюда, где спутником каждый сарай..."
"На одеяле розового цвета..."
Восьмое письмо женщине
("…Эти годы подряд – как шаги в расступившемся трое...")
"...а тётя Маня любит шоколадки..."
"Горит свеча тепло и виновато..."
"Опять бессонница, и водка..."
"С утра я должен петь в дурацком хоре..."
Третья попытка ("К вершине путь загадочен и долог...")
Стихи об иврите ("Фамильярный для русского уха...")
"Я устал перекрашивать стены..."
"В широких шляпах, чёрные, как вороны..."
"Я не вызову гнева у тех, кто со мною знаком..."
Девятое письмо женщине
("Из чёрного ящика памяти светит, суров...")
"Воспоминанья режут пустоту..."
"Ночами ноги требуют ходьбы..."
"Где Христос не забыл о разбойнике..."
"Карандашом на пачке сигаретной..."
"Где ласковый диктатор из толпы..."
"Сколько прекрасных имён ни бери я... "
"Шабатное вино, и перечень суров..."
"У скромной средиземной полосы..."
"Там, где будни ложатся крестом..."
"Пускай пока приходится несладко..."
"Жизнь течёт медлительно и сонно... "
"Чернокожие дети уносят осколки с травы..."
Argumentum a contrario
("Пускай во сне, порою самом странном...")
"Шелкопрядовый шёлк, точно вечер осенний, уныл..."
"Ни горы не увидим, ни леса..."
"Толкотне аллегорий высоких не надо наград..."
"Когда от жизни горечь и оскома..."
"Где времена совсем неинтересны...
"Который год всё тот же вижу сон я..."
"У крана с недопитою водой..."
Curriculum vitae ("Воспоминаний путаных желе...")
"И нам с тобой ещё бывает плохо?..
"Там, где зарю давно встречать приучен..."
Песня для барда ("Снова песню ты поёшь, дружище, звонко...")
"Писанья далеки от криминала..."
"У предательства нет ни судьбы терпеливой..."
1949 ("Дожил – какие наши годы!..")
"Душа – бессонная пророчица..."
Второе письмо домой ("Живу, как в постоянном штрафе я...")
Последнее письмо плюшевого зайца Мальвине:
("Поэт не человек. И может статься...")
"Бродяга-январь, перемёрзнуть с тобой..."
"Эта сказка была в нашей жизни единственной верой..."
Рецензия
("Сколько трачено слов в этом мире, где мысли бамбука...")
"На этой неминуемой дороге..."
"Там, где память о несбыточном жива..."
"Пока для путника пугливого..."
"Ни каяться, ни плакать, ни отцов...
Йом ха-Шоа ("На этом подоконнике потёртом...")
Хамсин ("Где, как в трауре, молча застыли...")
"В листке истории потёртом..."
"От жары заслонившийся шторой..."
"Наверное, такое неспроста..."
19 мая ("Вот оно, вечное чудо Сиона!..")
Письмо Марии Сидоровой
("Где Кейсарии тень над страной,
точно зубья в пиле...")
"Я давно прошёл другие стадии..."
Грустная сказка о www
("Нам судьба-рукодельница шлёт простые...")
Прогулка ("За июнь, присосавшийся к маю...")
"Я птичьи не разглядываю лица..."
Песня для Анны ("Родными пятилетками запорот...")
Вторая песня о родине ("Я судьбе переделывал имя...")
Ответ "патриотам" ("Издалека судить – не круто ли?..")
Разговор с невидимкой ("Мне говорил невидимый: смотри...")
"Вся жизнь яснее полдня ясного..."
"Вникая в софистический сумбур..."
"За тридцать лет не выросли в цене..."
"Не затеняй бесстрастными словами..."
Письмо Кентервильскому привидению
("Доброе утро! Не надо смятенья...")
Царская жизнь. Часть вторая
("Где рвали вишню полными тазами...")
"Насытившись своим презренным видом..."
"Земля меридианами привязана..."
"Дымится паром зимняя Нева..."
Записки путешественника
("Где щедростью прославились награды...")
Гиппокамп и Амфитрита
("Пусть простят меня Палех и Гжель...")
Ночная песнь любимой
("Поток серебра из окна возвращаю природе я...")
"Невольно вспоминаю вдруг о Молохе..."
Письмо учёным соседям ("Я знаю, на земле не одиноки...")
Песня о белке ("Вертит дни неустанная белочка...")
"Слепым дождём умыт, как новобранец..."
"... Вот так из-под пола мордастая лезет тварь..."
"Глоток атмосферы – я слова тебе не давал..."
"Певец обычных слов, ни доброе, ни злое..."
Геркулес и Омфала ("Развалины Китайского дворца...")
Урок географии ("Наверное, это опять неспроста...")
Ночная радуга ("Небесный циркуль дрогнул и затих...")
"Бессовестно сплетённые природой..."
"Любимые лица я взглядом встречаю с утра..."
Песня ("Тропиков зной. В парке голуби строятся чинно...")
"К отчизне прикипавшие душою..."
"Как выброшенный волнами на сушу..."
"Веснушки считать твои времени попросту нет..."
"Там, где небо с волнами давно на ты...
Памяти кардиохирурга В.Шумакова
("Моя рука в твоей сегодня снова...")
Права человека
("Здесь, где Господни чувствую ступени я...")
"Тяжёлая влечёт меня обида..."
Монолог менестреля ("Мне очень далеко до вольтерьянца...")
"Под солнцем чуть качается Земля..."
"Время жестоко. Чтоб запросто в нём не пропасть..."
"Когда свистят бессчётные над нами..."
"По женским судьбам видевший вершины..."
"Пегасом измордованный калека..."
"В даль, где снег бы на веки тяжёлый падал..."
Замысловатый, как бином..."
Песнь о Святом Георгии Победоносце
("Не оказался пока ещё в морге я...")
Времена и места, не столь отдалённые
("Среди развалин старых и дворов...")
"Земля, где не удержится тиран..."
"Пани Ковальская зеркальце держит у глаз..."
Десятое письмо женщине
("Когда-то ждавший с жадностью тирана...")
"Снова айсберги прут, точно танки..."
"Опять не до сна пастуху средь широкого луга..."
"Бывает у потомков память девичья..."
Февральское письмо ("Давно о справедливости тоскую...")
Песня о новых кроссовках и машинисте сцены
("Как существо в мозолях, твердолобое...")
Песня о Клэр и Мирне Берри
("Давно мои дела не так уж плохи...")
"Я вспоминаю важные детали..."
"Я внук портного и сапожника..."
"Среди купелей Божьих и жаровен..."