Голуби

Голуби отказывались улетать с моего балкона, даже когда я начинал гнать их в открытую, размахивая тряпкой. Они сидели и смотрели непонятливым взглядом на меня, и было даже непонятно, хотят ли они есть или же им просто нравится сидеть здесь целыми днями и срать с перил вниз, на далекий асфальт. Я курил, попивая холодную колу из металлической банки. Гречка и семена подсолнуха – то. Чем я обычно кормил птиц, закончились, на шкафу в кухне стояла пустая банка, так что предложить паре черных голубей мне было абсолютно нечего.
Небо затянулось серо-голубыми тучами, дул слабый по-летнему прохладный ветерок, унося с собою дым сигареты. Мне было решительно нечего делать.
Как и всегда, или почти всегда, вся проблема упиралась в деньги, точнее, их полное отсутствие. Были бы деньги, было бы лучше. Один из законов, всегда оказывавшихся верными в моей жизни. На деньги можно купить искусственное счастье в виде таблеток или сиропов, при удачном стечении обстоятельств можно было даже раздобыть пару ампул. На миг стало очень тепло на душе, так, как будто всё это мне должны были принести с минуты на минуту, оставалось только дождаться звонка в дверь, и дело было сделано. На самом же деле это было обычным заблуждением, которое случалось со мной довольно часто. Спасительный самообман, должно быть, не самое правильное определение, но пусть будет так.
Внезапно меня одолела тоскливая тупая злость. Захотелось раскусить мир пополам и растоптать подошвами ботинок, перетерев в песок. Почему, собственно, я сижу здесь один? Никто не приходит ко мне, не звонит… Ведь я не такой уж плохой человек, во всяком случае, я встречал людей гораздо хуже. Неужели это справедливо, что я, не самый плохой человек, сижу здесь, на своем балконе вместе с голубями, и думаю о своем одиночестве? Нет, жизнь абсолютно лишена справедливости к людям, - решил я. Я ненавижу эту тупую, мрачную жизнь, оскверненную и побитую, и потому обиженную. И самое страшное, что не хватает духу бросить её ко всем чертям. Идея самоубийства как выхода из ситуации лишь дразнила мне своим идиотизмом. Уйти, боясь боли? Боясь страданий? На самом деле я гнался за двумя зайцами – я пытался обдурить свою жизнь и самого себя в придачу. Боялся я не боли, а скуки и бессмысленности. Я боялся, что жить дальше просто незачем, но, несмотря на это, всё же жил. Да что тут сказать, я просто не знал, что делать дальше. Но делать надо было не дальше, а прямо сейчас. А сейчас я не хотел ничего и знал наверняка, что и потом не захочу.
Мать говорила, что не стоит дожидаться момента, когда жизнь припрет к стенке и поставит перед выбором. Перед каким выбором, спрашивал я, хотя прекрасно понимал, что выбор этот между действием и отказом от самой жизни. Мне больше нравился второй вариант. Казалось, всё и все давным давно плюнули на меня, как врачи, понявшие, что пациент скорее мертв, чем жив. И правда, я был мертв. Я умер. Не знаю, когда и отчего. Но точно – умер. И теперь сидел, как призрак, и вдыхал призрачный дым сигарет.
Медленно подкрадывалась головная боль. Я ощущал всё ближе её дыхание, и думал об анальгине, лежащем в ящике стола. Но не хотелось вставать. Кто-то позвонил в дверь.
В прихожую уже просочился запах сигареты, которую курил пожаловавший ко мне.
- Кто? – спросил я без любопытства.
- Это я.
Р. Я знаю его голос. Открываю дверь. Выхожу в парадную. Жму ему руку.
- Привет.
- Здаров. Как дела? – спрашивает он.
- Нормально, - лгу я.
- Че делаешь?
- Ничего.
Я закуриваю сигарету от его зажигалки. Молчим.
- Ты под чем? – неожиданно спрашивает он.
Я удивленно смотрю на него, потом почему-то на свои руки.
- Да ни под чем. У меня ничего нет.
- ****ь… Так хочется убиться.
- Вот-вот.
- Блиииин..
Он начинает ныть и жаловаться. Когда у него голяк, он всегда приходит ко мне и жалуется. Впрочем, истинная беда этого чувака – его лень. У него ведь есть деньги. Всегда есть. Ему лень.
- Черт… Ты не знаешь, чем можно убиться?
- Топором, - иронизирую я.
- Не гони.
- Много чем можно. Были бы деньги.
- Да деньги-то есть.
- За чем дело стало? Иди в аптеку.
- Да ну.
- А что?
- Покурить бы… - мечтательно произносит он.
- Позвони барыге.
- Так это только завтра, в лучшем случае. А я хочу сейчас.
- Ну, бля. Мало ли чего ты хочешь. Привыкай к законам этого мира, или завязывай.
- Завязывать? Не гони.
- Тогда привыкай.
- Да ну.
Я тушу бычок о стену парадной, и кидаю его в разбитое окно.
- Бляяяя… - снова начинает Р.
- ****ец, не мучай себя. Иди в аптеку, делать-то нехуй. Что толку от всего этого?
- Да чего-то харит меня…
- Бля, мне бы твои проблемы, жил бы зашибись.
Он смотрит на меня тупыми глазами.
- Может быть, и так, - признает он.
Он начинает рассказывать какие-то небылицы собственного импровизированного сочинения, а я, не особо слушая, думал о своем. О чем конкретно я думал, я бы не мог сказать даже в ту самую минуту. Так, ни о чем и обо всём.
Вскоре меня начал бесить этот раздвоенный разговор, и я сказал, что пойду уже домой, напоследок посоветовав ему сходить в аптеку. Он не ответил, попрощался и ушел. Я выкурил ещё одну сигарету и задумался, что делать дальше. Делать было по-прежнему нечего, и придумать я тоже ничего не смог. Ещё один дурацкий вечер моей жизни, наполненный бездельем.
Я зашел домой. Вышел на балкон и присел на табуретку. В груди сжималось и разжималось тягостное чувство пустоты, и я пожелал всем сердцем, чтобы рядом кто-то был, пусть бы даже сам Сатана поднялся по мне из своего пекла.
Сказано – сделано, - ответил голос в моей голове. Открылась дверь на балкон, и вошел мужчина лет сорока.
- Кто ты? – спокойно спросил я, полагая, что это галлюцинация, вызванная изнемогающим от скуки мозгом.
- Я – это ты.
- Хм. Но я не такой. – возразил я.
- Но ты станешь таким. И я пришел, чтобы попросить тебя об услуге.
- Ничего я никому не должен.
- Окажи услугу себе, я же не чужой, я – это ты.
- Ну?
- Я несчастный человек. У меня нет ничего, кроме каких-то крох, объедков, брошенных мне судьбой, для того лишь, чтобы я не умер. Я страдаю каждый день. И не могу уже ничего изменить. Мне больно. Я едва вылечился от наркозависимости, потом от алкоголизма, теперь у меня нет даже этих сомнительных радостей. Меня предавали много раз, а теперь мне не с кем даже поговорить. Я могу только обвинять тебя, за то, что ты – полный идиот. У тебя, по сути, есть три варианта. Два из них мне симпатичны.
- И?
- Вариант первый – ты завтра же начинаешь что-то делать. Идешь учиться, устраиваешься на работу, заводишь семью. В общем, как-то меняешь свою жизнь.
- А если у меня ничего не получится?
- Надо всего лишь приложить какое-то усилие. Хотя бы ничтожное.
- Нет. Так не пойдет. Что ещё?
- Оставить всё, как есть. Пустить на самотек. Но тогда через двадцать лет ты увидишь в зеркале моё лицо, и в тебе будет моя душа. Я бы не советовал тебе этого делать.
- Ну… Не знаю. А третий вариант?
Он вздохнул.
- Третий вариант – закончить всё как можно скорее. Иными словами, ты можешь покончить с собой.
- Пожалуй, так и сделаю.
- Я так и знал, что ты так скажешь. Но ты подумай.
- А что тут думать? Я не хочу ничего делать и не хочу быть тобой. Что ещё остается?
- Ничего, - мрачно ответил мой гость с изрядной долей обреченности в хриплом голосе.
- Что мне делать?
- Спрыгни с балкона. Пятый этаж, конечно, не очень высоко, но попытка – не пытка.
Я встал с табурета.
- Ты что, даже записки не оставишь?
- Нет.
- Ну, дело твоё.
- Тогда пока!
- Пока. Я перелез через перила балкона и отпустил руки. Ещё одну секунду тело продержалось на покатом карнизе, но потом всё же сорвалось вниз.
Вопреки моим ожиданиям, в полете я ни о чем не думал. А зачем?
Я грохнулся об асфальт и, кажется, почувствовал, как раскололся мой череп. Было неприятно. Краем глаза я уставился на свой балкон. Голуби смотрели вниз, на моё лежащее в луже крови тело. Кто-то закричал, кажется, соседи. Я лежал и смотрел туда, вверх. Птицы, кажется, переглянулись, а потом, поняв, что кормилец теперь скорее мертв, чем жив, взмыли ввысь и улетели прочь.