Сахалинское детство моё

В нашем доме было всегда многолюдно. К общительной маме моей приходили семьями и поврозь соседи, соседки, просто знакомые земляки, чтобы поплакаться на тяжёлую судьбинушку, поделиться радостью, рассказать о проблемах, поговорить о последних новостях.

На коллективных посиделках по случаю и без публика собиралась самая разная: от завербованных сюда моряков и шахтеров, до политссыльных поселенцев и «врагов народа» и, конечно же, репатрианты, прошедшие суровую школу немецких лагерей второй Мировой и продолжившие «своё образование» в не менее страшных застенках сахалинских тюрем.

А уж о национальном составе застолья и говорить не приходилось: корейцы и японцы, китайцы, мордва, украинцы …

За столом не было «главных» и «самых умных», «сильных» или «слабых». Едины были все.

И от этого застолье обретало особый смысл. Здесь, среди близких по духу людей можно было выговориться, излить душевные волнения, порадоваться, говорить не шёпотом, а в полный голос …

А уж, если и отыскивался среди пришедших «гость высокого калибра», кичащийся своим образованием, происхождением или должностью, то на следующих посиделках его уже не было. О такой утере не вспоминали …

       БЫЛО ЛИ ВСЁ ЭТО?

Вечеринки, вечеринки… Встречи, новоселья.

… Папа с мамой, гости в доме, бурное веселье.

 За окном листвы багрянец, на излете лето.

 Полон стол: салат, пампушки… Было ли всё это?

       ***

 Посиделки-вечеринки… Задушевный праздник ...

 Бьёт чечётку дядя Гоша – сталинский указник.

 Коромыслом дым… тальянки звонкие напевы…

 Песня-стон вдовы Лукерьи о страданьях девы...

       ***

 Поутихло всё застолье, загрустив немного,

 О бродяге сахалинском затянул Серёга …

 Вслед тальянка, робко охнув, завела устало…

 Прослезилась тётя Лена и затосковала.

       ***

 Посиделки-вечеринки … Праздник задушевный.

 Шестьдесят уже минуло с той поры осенней.

 Где вы все, мои родные? Кто по вас поплачет?

 Ведь теперь все «охи-ахи» ничего не значат…

       ***

 Время выветрило душу, сердце наизнанку.

 Память скорчилась, засохла. Не звучит тальянка.

 За спиной – лишь лёгкий шелест той поры далёкой …

 Нет людей и улиц Дуэ… Мерзко… Одиноко…

 
5 апреля 2008 г.