Роберт Сервис. Баллада о долголетии

В цирюльню к Джо в тот день зашёл – лови и постигай! –
А там - балбес и балабол, зелёный попугай.
«Ты рррогоносец!» - голосил он, не жалея сил.
«Уймись, зараза, и заткнись!» - его я попросил.
А он, упрямый правдорез, по жёрдочке скользя,
С такой угрозой в душу влез, что вытерпеть нельзя:

«До сотни лет – учти, урод – живёт наш птичий род.
Я буду жить и не тужить, а ты – наоборот.
Я мирно семечки лущу – то мой насущный хлеб,
Кудахтаю и верещу; твоя дорога – в склеп.
Безмолвен, туп, холодный труп – ты прорастёшь травой.
Сижу, клюю жратву мою; ты станешь сам жратвой».

«Поди ты прочь и не пророчь! Я сам ещё не плох.
Клянусь – с тобою разберусь, чтоб прежде ты подох...
Пять фунтов, Джо! Купюра - вот, хрустяща и свежа.
Я птичью речь прошу пресечь при помощи ножа».
А Джо: «Наличность мне нужна, и деньги взять не срам;
Пять фунтов – славная цена, но резать будешь сам».

Я птицу чёртову забрал в свой загородный дом,
Всё то, что он бубнил и врал, я выносил с трудом.
Я нож достал – он в позу встал: мол, клювом долбану!
Ну, коли так – держись, дурак: сейчас башку сверну!
«Братоубийца!» - он орёт, - «Поэт, ты попке брат,
Когда рифмуешь кровь-любовь по сорок раз подряд!»

«Похоже, так. Ты не дурак. Ты, я – два болтуна».
Премудрость попугайская вдруг стала мне видна.
Как мне приспичит сочинять – он мигом тут как тут;
Мы с ним вдвоём слова куём – глядишь, стихи текут.
Вот пара строк – он мне помог сварганить их за час,
Он без чернил их сочинил – и кто поэт из нас?
Он лепит рифмы, льёт слезу лирических длиннот,
А я лишь семечки грызу да знай пишу в блокнот.

Век попугая – сотня лет (так утверждает миф),
И мне его не пережить, покуда сам я жив.
И я бегу в дурном кругу, болтаюсь на миру,
Улучшить мир я не смогу – от скукоты помру;
Вниз головою я вишу – и направляю взгляд
На то, как человечий род творит из рая ад.
Приди Спаситель в этот ад – ему признанья нет,
Весь мир свергается назад на пару тысяч лет.

Будь проклят тот, кто весь свой век на жёрдочке сидел,
И ничего не сотворил для поправленья дел!
Пускай мой стих уныл и вял – на это мне плевать,
Да я бы лучше дуба дал, чем зряшно куковать!
Коль ты поэт – пиши, слагай, и верен будь стиху,
А не скрипи, как попугай, что сыплет шелуху!

Пернатый друг, кормись из рук, дели со мной нору,
И плюй в тетрадь, и на пол гадь – не бойся, подотру.
Ведь я всего лишь человек, прожил – и был таков...
Накой мне сдался птичий век длиною в сто веков!

LONGEVITY

I watched one day a parrot grey – 'twas in a barber shop.
"Cuckold!" he cried, until I sighed: "You feathered devil, stop!"
The balefully he looked at me, and slid along his perch,
With sneering eye that seemed to pry me very soul to search.
So fierce, so bold, so grim, so cold, so agate was his stare:
And then that bird I thought I heard this sentiment declare:

"As it appears, a hundred years a parrot may survive,
When you are gone I'll sit upon this perch and be alive.
In this same spot I'll drop my crot, and crack my sunflower seeds,
And cackle loud when in a shroud you rot beneath the weeds.
I'll carry on when carrion you lie beneath the yew;
With claw and beak my grub I'll seek when grubs are seeking you."

"Foul fowl! said I, "don't prophesy, I'll jolly well contrive
That when I rot in bone-yard lot you cease to be alive."
So I bespoke that barber bloke: "Joe, here's a five pound note.
It's crisp and new, and yours if you will slice that parrot's throat."
"In part," says he, "I must agree, for poor I be in pelf,
With right good will I'll take your bill, but – cut his throat yourself."

So it occurred I took that bird to my ancestral hall,
And there he sat and sniggered at the portraits on the wall.
I sought to cut his wind-pipe but he gave me such a peck,
So cross was I, I swore I'd try to wring his blasted neck;
When shrill he cried: "It's PARROTCIDE what you propose to do;
For every time you make a rhyme you're just a parrot too."

Said I: "It's true. I bow to you. Poor parrots are we all."
And now I sense with reverence the wisdom of his poll.
For every time I want a rhyme he seems to find the word;
In any doubt he helps me out – a most amazing bird.
This line that lies before your eyes he helped me to indite;
I sling the ink but often think it's he who ought to write.
It's he who should in mystic mood concoct poetic screeds,
And I who ought to drop my crot* and crackle sunflower seeds.

A parrot nears a hundred years (or so the legend goes),
So were I he this century I might see to its close.
Then I might swing within my ring while revolutions roar,
And watch a world to ruin hurled – and find it all a bore.
As upside-down I cling and clown, I might with parrot eyes
Blink blandly when excited men are moulding Paradise.
New Christs might die, while grimly I would croak and carry on,
Till gnarled and old I should behold the year TWO THOUSAND dawn.

But what a fate! How I should hate upon my perch to sit,
And nothing do to make anew a world for angels fit.
No, better far, though feeble are my lyric notes and flat,
Be dead and done than anyone who lives a life like that.
Though critic-scarred a humble bard I feel I'd rather be,
Than flap and flit and shriek and spit through all a century.

So feathered friend, until the end you may divide my den,
And make a mess, which (more or less) I clean up now and then.
But I prefer the doom to share of dead and gone compeers,
Than parrot be, and live to see ten times a hundred years.
________
*Crot (англо-шотл.) - 1) вяло жевать, есть без аппетита; 2) слабый, вялый, тусклый