***
Что же такое на свете творится? —
Выйду из дома поздно ли, рано —
Падает птица, падает птица: сумерек — вороном,
чайкой — тумана.
С озера или водой из-под крана
только захочет душа насладиться —
кровью обрызжет плакучая рана —
здесь потрошили и резали птицу.
Падает птица столетья на площади.
В красных рубинах огонь загорится.
Столько склевали, впитали хорошего...
Ножик глумится.
Падает птица, и в розовом зареве
перьев
надеждой земля озарится.
Может быть, люди поймут, что не тварями
были мы созданы. Птицами, птицами!
Может быть, кончатся кровь и отстрелы.
Сбросим с гербов потрошенные чада,
но все отчаянней копья и стрелы,
киллеров пули, наркотиков яды.
Крылья
ползучая тварь обгрызает-
птицей рождённым. Но словно миссия
держится в небе последняя стая
и без неё - невозможна Россия.
***
БЛУДНЫЙ СЫН
Я блудный сын поэзии-
Жизнь ярче, чем стихи,
Соскакивая с лезвия,
В бурлящий хмель стихий.
Измученный «болезнью»-
Вновь начинал писать,
И где мой труд полезнее,-
Нельзя предугадать.
Чем мне ответит вечность?
Чем я отвечу ей?
Я жил не впрок, а в нечто,
Что жёстче и живей,
Однако я с поэзией
Любовных уз не рвал
И все порезы лезвием
В живую зашивал.
И надвое разъятый,
Орудуя иглой,
Я верил в день девятый
И день сороковой.
***
Замёрзшая глухая деревушка,
Вокруг леса и бездорожья грязь.
Над колуном склонённая старушка
Газпромовских «придём» не дождалась.
Она молилась, чтоб Господь был милостив
И смерть послал доверчивой рабе.
Несправедливость времени не вынести,
Влача его на собственном горбе.
-Не стоила жизнь ломаной копейки,
Да и не стоит, разве что в Москве,
Но и в Москве сироты, да калеки
Висят на заточенья волоске.
Война к войне, а письма счастья – на смех,
Уж сколько лет всё так и не дойдут…
С дырявой крыши вёдрами в ненастье
Льют слёзы сострадания иуд.
Притворством из разбитого кувшина
Меня и деда потчевали всласть.
По нам прошлась стальным катком машина,
Жизнь ни одним ростком не поднялась.
Ударный труд, парткомы и парторги…
Вперёд и вверх, соскальзывая вниз,
Искали счастья, как в стогу иголку,
а укололись о капитализм
и вздрогнули, почувствовав железо,
обколотые - кровью изошли,
как та заря багровая за лесом,
на зов которой в этот мир пришли.
Что видела я кроме непогоды,
Когда в избе то голод, то нужда.
Боролись за всемирную свободу,
А за свою свободу - никогда.
Ну что, милок , пришла пора прощаться.
Тебе идти, а мне варить кутью,
чтоб помянули. Надо собираться.
Бог смилуется, и- к утру умру.
***
Виталий Юдин
Посвящается актёру А. Абдулову
«Не понимаю…
Почему ??? »
Он встал.
Прицелясь изотопным дулом,-
Бог ничего не обещал.
Но
«постарается» Абдулов.
От дыма сигарет устав,
Черты актёра заострились.
Бог ничего не обещал,
Но «обещанию» молились .
Лёд ломом на пруду сбивал,
Чтоб рыба в нём не задыхалась.
Жил по хозяйски, как играл.
Лишь ангел путеводный знал,
Каким трудом всё доставалось.
Бог ничего не обещал
Одолевающим дорогу,
Но тем, кто обещаньям знал
Цену – не страшно перед Богом.
Никто ещё не просчитал,
Каким судьба заденет боком…
В «Ленкоме» занавес упал-
Окончено свиданье с богом.
***
В дни далекие, послевоенные,
с пацанами нашли за рекой
сверток, ленточкою фланелевой
перевязанный, небольшой.
Приоткрыли чуть-чуть —
ребеночек,
и с испуга — скорей домой…
Знать не знали, что брошенный сверточек,
станет брошенною страной.
Что с ним стало, как с теми, многими
в безабортные времена?
Как ребенок, летит под ноги
абортируемая страна.
Страхи детские перехлестнулись
с болью, что овладела мной:
съев младенца, не поперхнулись
каннибалы страны родной.
***
Мы - светофор
Вот Вам-
Дорога,
Вот Вам-
Свобода.
Есть «переход»-
Нет перехода.
И без опаски
наперерез
парень в коляске —
на «мерседес».
“Мне терять нечего,
руки — мотор,
жизнь изувечена,
я — светофор.”
И с тротуара —
это протест.
“Отнято — мало?
На те — протез!”
«Зебру» - народу,
малый и стар,
следом и сходу —
на «ягуар»
“Стойте!” —
багровый
гаишник кричит.
“Он не успеет
нас переключить.
Нам терять нечего.
Жизнь - приговор:
Люд изувеченный,
мы — светофор.”
***
Сбиты в стаи и вновь — развеяны.
Смачно пили иллюзии дурь.
В нашем прошлом — ветра посеяны.
Уберечься б теперь от бурь.
Жадных лиц слюдяные разводы,
И завистливый скрежет зубов.
Обревелась смолою природа
Под парчою сосновых гробов.
Зверя, как ни корми, — он в чащу,
где, задрав свою жертву,
кровь,
в подорожником выстланной чаше,
студит между замшелых стволов.
И прозрение
огненным зельем
лишь порой высекает искру.
Мы — заложники власти и времени,
нас в обманную ввергли игру.
***
КАЛЕКА
— Я, в сущности, граждане, местный,
И погорелец я.
Чем мне вас порадовать? Песней?
С веселым припевом на «бля».
Я думал, что вот они — цели.
А средства -
не выбирать.
Попробовали б, посмели,
Тогда…,
мне препятствовать.
Но вышло, что жизнь покруче
любого из нас. Прикинь.
Сгущались, сгущались тучи,
и вот уже — молнии клин...
Подайте же, ради бога.
Не денег прошу — души.
Но сыплются в руку убого
серебрянные гроши.
Он наземь их.
— Я не бездельник,
Да,— жаден, да — одинок,
но прорва в мошне моей денег.
Душу не уберег.
Истлела или зачахла,
теперь уже не понять.
Смазливейшая деваха,
отдай свою душу, ****ь.
— Тебе она для потехи,
а мне, чтобы выжить смог,
залатывая прорехи,
кургузкой твоей меж ног.
…Он носится, как укушен,
пронзая состава дыру.
— Подайте калеке душу,
иначе, сам отберу.
***
И снег не выпадает,
пока
я к этому не приготовлюсь:
не выплеснут седую поросль
ни ветер и ни облака.
Друг не предаст меня,
пока
я к этому не приготовлюсь:
его замучила бы совесть, —
не мог я так любить врага.
И жизнь не кончится,
пока
я к этому не приготовлюсь...
Пока в рифмованную повесть
не ляжет вечности строка.
Снег выпал утром.
В полдень
я узнал,
что предал друг... —
мучительная новость.
Не страшно мне, — я не закончил повесть, —
мне страшно, как я долго умирал.
Свидетельство о публикации №108060102066