Человек, которому не спалось

Сойдя сегодня утром с поезда, он вдуг осознал, что не спал уже трое суток. В поезде было душно, жарко, туалет не закрывался и оттуда несло куревом и мочой, окно в купе не открывалось, но сквозь щели тянул сквозняк. Человек всю ночь ворочался на своей полке, а под утро сполз вниз, попросил у проводника чаю и стал смотреть в окно. Соседи проснулись только почти перед самым прибытием, и он был вполне этому рад – говорить ему тоже ни о чем и ни с кем не хотелось. Домой он взял такси, хотя ехать было недалеко, а вещей у него было немного – всего небольшой спортивный рюкзачок и сумка с лэптопом. По дороге молчал, уставившись в окно, глядя на знакомые перекрестки и новые вывески.
Он вернулся в город, в котором отсутствовал чуть больше года. Он был измотан. Одежда мешковато висела, на щеках и шее пучками прорастала седоватая щетина. Поднялся на шестой этаж, достал ключи. Деревянная дверь была исцарапана грубыми надписями, в подъезде воняло котами. Он толкнул дверь, вошел внутрь и встал, прислонившись плечом к холодной стене; наклонил голову и прикоснулся щекой к выцветшим обоям. Сладковато-мертвый запах нежилого помещения, пыль и паутина, разбросанные вещи, неубранная с прошлой зимы постель и он, жалкий, уставший и одинокий.
Зашел в кухню, открыл кран. Кран заурчал, кашлянул, выбрасывая накопившийся воздух в ржавых трубах. Человек подставил стакан, набрал половину, выпил, набрал еще, потом вернулся в комнату, поставил стакан на пол, сгреб запылившиеся желтоватые простыни в кучу, бросил их в угол, и прилег. Перед глазами вставали видения, странные картинки каких-то знакомых и несуществовавших, а может быть существовавших людей, но которых он не помнил; дома, города, события. Тошнило. Есть не хотелось. Спать он не мог.
Зазвонил телефон, разрезая тишину мертвого пространства невыносимо-радостной мелодией из мультфильма о львенке. Человек повернулся набок, лицом к телефону, и глядя на него, лежал, сверля глазами светящийся экран, словно вбирая в себя этот непрекращающийся звук до тех пор, пока телефон не заткнулся. Тогда человек перевернулся на спину, глубоко вздохнул и закрыл глаза. Из уголков глаз симметрично просочились две слезинки, и скатившись по вискам, впитались в волосы. Он чувствовал холодок от мокрых следов, оставленных слезами, чувствовал, как они высыхают, оставляя только ощущение, что они есть. Он полежал еще некоторое время, потом встал и пошел в ванную. Набрал воды, разделся и лег. Прижимая подбородок к груди, долго лежал и смотрел на свое тело в воде, пальцы ног со следами загара от сандалий, на руки, зависшие на поверхности на уровне пупка, на грудь, которая едва заметно поднималась и опускалась при дыхании. Вода застыла, и какое-то нереальное ощущение охватило его, на мгновение отделив сознание от тела. Он испугался и пошевелил руками, ощущение пропало, и снова нахлынуло бессилие, тоска, апатия, безразличие, пустота – что-то даже еще более глобальное, чем те слова, которыми можно это описать. Самое страшное было то, что он не хотел даже умереть. Не боялся, не верил, что это какой-нибудь там церковный грех и не думал, что не имеет на это вселенского права. Просто не хотел. Ничего не хотел – только уснуть. И не мог.
Вода остыла, он выполз из ванной, натянул майку и трико, одел кеды и вышел на улицу. Темнело, и сизые тучи залепили все выходы к небу, и неумолимо давили сверху готовым вот-вот сорваться вниз многотонным резервуаром воды. Собрав силы, он побежал, дыша тяжело, чувствуя слабость в мышцах и шум в голове. Звуки собственных шагов глухими толчками били по ушам и проваливались куда-то внутрь, отзываясь во всем теле. Он упал на асфальт мягко, а потом, приподнявшись, перевернулся вверх лицом, откинул голову и просто смотрел вверх. Он хотел бы сойти с ума, но почему-то не сходил.
Проходящий мимо собачник с парой шотландских овчарок принял его за алкоголика, прошел мимо. Через час или около того человек встал и медленно побрел в сторону дома.
Снотворное на него не действовало, только вызвало ощущение легкого дурмана и еще большую усталость. Он пробовал считать слонов, цифры от ста в обратном порядке, вспоминать прошлое, пил теплое молоко. Пробежка только окончательно его вымотала. Он приплелся домой, выпил еще воды и лег, не снимая обуви, на матрас. Сердце его стучало. Тук-тук. Тук. Тук-тук. Тук. Тук-тук. Тук. Но при этом он чувствовал себя мертвым, и понимал, что по сравнению с этим состоянием смерть не так уж и страшна, и по крайней мере однозначна. У него не было другого выбора, кроме как ждать, чем это все разрешится. Ему было совершенно все равно – переживет он это или нет.
Ветер задувал в угол форточки капельки дождя, они скапливались и стекали на подоконник, а потом монотонно капали на пол. Кап-кап. Кап. Кап-кап. Кап. Кап-кап. Кап.
Человек лежал на жестком матрасе, отбросив одеяло и жесткий маленький подголовник в сторону. Глаза его были закрыты, а руки вытянуты вдоль тела ладонями вниз. В комнате было темно, свет фонарей с улицы мерцал на голой стене, мягко скользили размытые неясные тени. Медленно приближалось утро. Человек, казалось, умер. Мыслей не было, ощущений не было, не было ничего. Он просто лежал, отдавшись своей бессоннице, уставший с ней бороться. Ничего не хотелось. Темнота струилась в него, вливалась в пальцы ног, проникала в мышцы и ползла вверх, окутывала внутренности, пропитывала человека насквозь и неумолимо ползла к голове.
А потом он провалился в какое-то огромное пространство с запахами и цветами, разноцветными огнями и мягкими льющимися голосами, он ощущал прикосновение к каждой клеточке своего тела чего-то неподдающегося описанию, и что-то еще, невероятное, всеобъемлющее, бесконечное.
Дождь прекратился. В пустой комнате зависла утренняя тишина. Возле пустого стакана лежали наручные часы. Белый браслет был расстегнут. Тик-Так. Тик-Так. Тик-Так.