Встреча в столетие

       Б. А. Ахмадулиной

Когда “бедою обожанья”
случайно назову клубок
замысловатых строк,
то это значит, до сознанья
я доведу порок
таинственного подражанья,
которое, таким нелепым,
окажется, в конце концов,
желанием увидеть слепок
эпохи — женщины лицо.

И я в метро ныряю смело,
и углубляюсь я во тьму,
и приближаюсь к цэдээлу:
та женщина верна ль ему?
Терзаема глухим сомненьем,
как современный ловелас,
я выскажу предположенье:
она другому продалась.
Продажны женщины, как вещи,
все изменяют, все мудры
и озабоченно-зловещи,
и легкомысленно-хитры.
Скажу и про него: из старых
интеллигентов и дворян,
увидевших чужие страны,
архипелаги и моря. —
Американец. И богатый
литературным мастерством.
Так вот: она к нему — на хату
с издревле женским ремеслом...

Но нет: из сумрачной машины
Художник вышел на панель.
Домов облуплены вершины
и месяц, видимо, апрель,
а, может, май — не в этом дело:
она — внезапна и легка,
она совсем не поседела,
как встарь — наивна и тонка.
Ее объемлет век суровый
и увлекает человек,
уже покойный, но который
оставил книги, для калек.
Для тех, что испытаний чашу
не перестали принимать
из рук властителей. То страшны,
то зыбки лица их опять. —
Поскольку прошлое сгорело,
но не избыть его печать,
а будущее не созрело,
что в настоящем — не понять.
Кто я? Бедняк? А может,нищий? -
в тот исторический момент,
когда, попав на пепелище,
встречаю взгляд среди монет —
как уцелевшее строенье,
души блистающий мираж.
За миг единый озаренья
все лучшее в себе отдашь
и вдруг поймешь: мечта о счастье
разрушена до основанья. Мне
осталось слабое причастье
к, отныне памятной, весне,
где нет исхода обожанью,
концертных залов суете,
как нет предела провожанью
друзей на пристальном листе.
       
 май — июнь 1999