2. 9. Ловушка Снов. Побег в Прошлое

серия "ИГРА в ИНУЮ РЕАЛЬНОСТЬ"

роман "АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ"

ГЛАВА 2.9. ПОБЕГ в ПРОШЛОЕ

***
январь 1989, Москва

За окном — волшебная рождественская сказка.

Во мне — бездонная чёрная пустота.

Мы приезжаем с бабушкой на дачу на Рублёвку и от нечего делать идём к её родственникам, которые живут здесь круглый год в небольшом деревянном доме.

Мы сидим за столом, моя бабушка рассказывает про похороны мамы, а бабушка Шура разливает чай из самовара, потом достаёт пряники и, после многочисленных вздохов, начинает делиться последними новостями. Я думаю о маме и почти ничего не слышу.

— Вчера вот отмечали 9 дней соседу, — баба Шура показывает рукой в окно на дом слева. — Внезапно умер, сердце… А так всё по-старому.

Я не знаю её соседей. Ни слева. Ни справа… Но мне жаль. Не соседа жаль. Его родных. Он теперь дома. А они этого не знают, переживают, плачут, считают, что он действительно умер.

Я думаю о маме: как она Там? Как теперь мне жить без неё? Вообще, зачем люди здесь живут? Чтобы уйти Туда? В сон? Зачем они сюда являются? Во сне нет такой боли, как здесь. Можно мгновенно делать и получать всё что угодно. А здесь — нельзя. Даже чтобы добраться до дачи, сначала нужно дойти до метро, потом доехать до вокзала, купить билет на электричку и снова ехать, ехать, ехать… Здесь всё сделано кем-то слишком сложным, запутанным. Мир — огромный лабиринт. Человека забрасывают в него, как слепого котёнка. Он рождается, и ему нужно учиться жить по земным правилам — ходить, говорить на каком-то языке, заканчивать школу, институт, работать, чтобы зарабатывать деньги для подкормки тела, и так далее… Зачем это всё, если рано или поздно, но итог — одинаков для всех — возвращение в сон? Или наоборот — мы спим здесь, чтобы проснуться Там?

Внезапно на кухне, где мы сидим, появляется Туман. Он молча проникает сюда извне, с улицы, беспрепятственно проходя сквозь стены, оконные стёкла. Он стелется по столу, обнимая самовар, подползает ко мне всё ближе и ближе. Он поглощает в себя всех, кто здесь присутствует, и я уже не вижу их лиц. И вот он добирается до меня…

Я просыпаюсь. Раннее утро. Январские каникулы. За окном — волшебная рождественская сказка. Во мне — бездонная чёрная пустота.

Я встаю, иду в ванную, потом молча прихожу на кухню. Бабушка наливает мне чай и спрашивает:

— Что тебе снилось, Алиса?

— Вчера на даче отмечали 9 дней. Соседу бабушки Шуры. Тому, который слева. У него внезапно остановилось сердце, — отрешённым голосом отвечаю я.

Бабушка размышляет о чём-то, а потом безапелляционно произносит:

— Поедем-ка на дачу… в гости… к Шуре!

Мы сидим за столом, бабушка Шура разливает чай из самовара, потом достаёт пряники и, после многочисленных вздохов, начинает делиться с нами последними новостями. Я думаю о маме и почти ничего не слышу.

— Вчера вот отмечали 9 дней соседу, — баба Шура показывает рукой в окно на дом слева. — Внезапно умер, сердце… А так всё по-старому…

***
апрель — май 2012, Москва

Я выхожу на работу в СП 2-го апреля, в понедельник. Буквально сразу же после возвращения из Милана мне звонят из Союза литераторов:

— Прыгай, Алиса! Указ Президентом подписан! Выдающаяся ты наша!

Они подавали мои документы на гос. стипендию. Как мне объяснили, нужно, чтобы Президент подписал какую-то бумагу о том, что «литератор» относится к одной из двух категорий — «молодые и талантливые» или «выдающиеся деятели искусства и культуры РФ». По возрасту я уже явно старше «молодых и талантливых», при этом гораздо моложе «выдающихся», но я попала в некий магический Поток — он нёс меня куда-то вдаль, стремительно, с бешеной скоростью, и мне почему-то стало страшно.

***

Я сижу за ноутбуком и просматриваю устаревшею базу СП. Коллеги бурно обсуждают проект для бизнесменов — написание книги под заказ.

— Алиса, — обращается ко мне Ольга. — А ни у кого из Ваших знакомых нет желания написать о себе книгу?

Я машинально отвечаю «нет», как вдруг вспоминаю Мужчину в Белом. Он же говорил тогда…

— Хотя, был один… — зачем-то произношу я.

— Так позвоните ему! — радостно восклицает Ольга.

— Не могу, — тяжело вздыхаю я.

— Вы поссорились?

— Я… его боюсь…

— Почему? — удивляется Ольга.

— Он меня убьёт, — вырывается непроизвольно. — Но я могу продиктовать Вам его телефон.

Ольга записывает. Я предупреждаю:

— Он может Вас послать. Он вообще очень грубый. И голос у него с-ног-сшибательный!

— Пусть попробует! — усмехается Ольга и…

Я мгновенно встаю из-за стола и выхожу из комнаты. Всего лишь мысль о том, что сейчас этот мужчина проявится где-то рядом, вызывает во мне панический ужас, будто он сможет убить меня даже на расстоянии! Но Ольга выходит следом за мной:

— Алиса, релакс! Там автоответчик! Ваш знакомый сменил номер телефона. Я записала новый, но он и по нему не отвечает. Продиктовать?

Я записываю. Зачем? Остановись, Алиса, сотри его к чёртовой бабушке и перекрестись! Подсознание старательно отводит тебя от чего-то катастрофически плохого! Зачем ты упрямо стоишь на своём?.. Нет, это — всего лишь страх, который я должна победить… Иначе…

Через некоторое время за соседним столом раздаётся телефонная трель. Ольга, которой звонят постоянно (впрочем, как и мне) множество писателей и тех, кто ими себя считает, привычно отвечает: «Алло!» Но я вздрагиваю: это — ОН! И она уже произносит его имя-отчество! Я вылетаю из комнаты и быстрым шагом иду куда-то вдаль. Я не могу победить свой страх. Когда-нибудь позже. Не сейчас. Не сегодня.

Ольга разыскивает меня в столовке в подвале Центрального Дома Литераторов и, присоединяясь к трапезе, с улыбкой произносит:

— Алиса, зачем Вы на человека наговариваете? Он был очень любезен. И никуда меня не послал. Сказал, что записал мой телефон, и если что — позвонит, и мы встретимся… Он просто милашка! Кстати, а КТО ОН?

Я смотрю на неё с нескрываемым ужасом.

— Каждый раз, когда я задаю этот вопрос картам Таро, они предъявляют мне Дьявола…

— Хорошенький у Вас Дьявол! — с улыбкой произносит Ольга и переводит разговор в другую плоскость.

«У каждого из нас — свой Дьявол… — наш собственный страх…» — проносится у меня в голове.

Весь апрель я пытаюсь заставить себя наступить страху на горло — так не может продолжаться до бесконечности. Страх чего-то неизбежного, что рано или поздно произойдёт, незримой нитью связанного в моей жизни с человеком, о котором я не знаю ровным счётом ничего, постепенно пожирает меня изнутри.

На внутреннем экране я постоянно вижу Венецию. Раннее утро. Причал у Сан-Марко. Лодку, отплывающую от берега к острову Святого Георгия. И Человека в Чёрном, похожего на Мужчину в Белом, в лодке с моим мёртвым телом. Я хочу расшифровать свой сон. Узнать, почему я умерла, как умерла, когда… Имеет ли Мужчина в Белом какое-либо отношение к моей смерти? И если да, то какое?

Каждую ночь, засыпая, я пытаюсь заново попасть в «венецианский» сон, чтобы разглядеть лицо Человека в Чёрном. Но у меня ничего не получается. Я вообще не вижу никаких снов. Уже много-много лет. Сны снятся мне раза два-три в год, но они сбываются…

Отчаявшись, я вспоминаю, что у меня дома до сих пор находится икона Святого Георгия. Возможно, когда я отдам предназначенное Мужчине в Белом, но находящееся у меня, незавершённая цепочка событий неизвестного мне сценария будет наконец-то доведена до своего логического завершения, и мы расстанемся уже раз и навсегда, а я избавлюсь от страха и разгадаю свой сон?

Несколько дней почти неустанно, как заклинание, я мысленно твержу себе самой: «Ты должна ему позвонить. Позвонить. Да, позвонить. Ничего страшного не произойдёт. Ты просто наберёшь его номер телефона, Алиса. Он не убьёт тебя за это. Ваш разговор не причинит тебе никакой боли. Ты останешься жива и здорова, цела и невредима. Всего один звонок!»

И вот я захожу в кафе и около двух часов, смакуя всё это время маленькую чашечку эспрессо, смотрю в телефон на заколдованный номер и не могу заставить себя нажать на кнопку вызова.

И тут я начинаю злиться: «Да кто Он такой, что доводит тебя до подобного состояния?! Ты — молодая, талантливая, симпатичная, умная, добрая, прошедшая в жизни огонь, воду и медные трубы; тебя ценят, уважают, любят, у тебя множество поклонников, которые мечтают посидеть рядом с тобой в кафе… И этот… чёрт его знает кто! — грубый, циничный, властолюбивый и самовлюблённый монстр…»

Я обрываю цепочку мыслей нажатием пресловутой кнопки. Мужчина в Белом не подходит к телефону. Я облегчённо выдыхаю, выхожу на улицу и направляюсь домой. Из сумки раздаётся привычная трель. Сердце бешено колотится. Я достаю телефон и вижу определившийся номер.

— Да, — спокойным голосом произношу я.

— КТО ВЫ? — громогласно гремит в ухо.

«Кто бы сомневался!» — усмехаюсь я от услышанного и внезапно, неожиданно для себя, ровным голосом, но с ехидной улыбкой произношу:

— Это выдающийся деятель искусства и культуры Российской Федерации, Алиса Андреевна Вас беспокоит.

Пауза и вздох: вспомнил! Очень мило с его стороны!

— А… Алиса… Здравствуйте, — как-то даже с нотой извинения за паузу произносит он. — У меня новый телефон, ещё не успел перенести все контакты…

Смешно! Ты и не думал переносить мой номер телефона. Хотя бы потому, что в старом его тоже не было.

— Как дела? — спрашиваю я с лёгкой усмешкой.

Он что-то говорит. Потом спрашивает, как дела у меня, где я работаю.

— Ввиду отсутствия предложений от тех, кто обещал мне перезвонить в марте, вышла на работу в СП…

— Да, мне звонили от Вас… от тебя. Ольга, кажется. Но денег нет — сплошные вложения, инвестиции!

Мне хочется, чтобы наш разговор продолжался вечно. Я рассказываю ему про свои переговоры с ТВ, про возможность снять фильм о человеке, о бизнесе или о чём угодно.

— Нет, денег на это сейчас нет…

Дурачок! Я говорю первое, что приходит в голову, лишь бы не молчать, и не могу произнести вслух то, зачем я, собственно, звонила — предложить всё-таки встретиться и…

— Я сейчас захожу в самолёт, не могу говорить, — внезапно произносит Мужчина в Белом. — Лечу из города А в город Б, а потом в Италию. Буду в Москве на вторые майские праздники. Может, мы тогда встретимся? Где-нибудь посидим, поговорим? Кофе, чай?..

— Кофе, — выговариваю я, не веря своим ушам и практически прыгая от счастья прямо на глазах у прохожих.

— Хорошо, прилечу — позвоню, 5-го или 6-го.

И мы оба одновременно произносим одну и ту же фразу с небольшой разницей:

— Очень рад тебя слышать.

— Очень рада Вас слышать.

Мы прощаемся. Я не убита. Не расчленена. Не съедена. И с нетерпением жду майских праздников…

***

Чем ближе к майским праздникам, тем всё чаще мне кажется, что мы не встретимся. Теперь чувство страха вызывает не Мужчина в Белом, а то, что я не смогу его увидеть, чтобы разрубить гордиев узел, поставив точку.

От нахлынувшей тоски мне хочется сбежать в Память, в своё Прошлое. И 1-го мая я отправляюсь на дачу. Туда, где провела детство. На дачу, которой больше нет.

Любой поезд можно использовать как транзит. И вот я — на Белорусском вокзале. Холодно, но светит Солнце. Сажусь в электричку у окна справа. Поезд отсчитывает остановки. Каждая — шаг на ступень вниз, в Подсознание, погружение в Память, в детство, которого почти что и не было. Ехать полчаса. С каждой ступенью слёзы всё настойчивей наворачиваются на глаза. Вот уже и дальний пруд за окном, сейчас будет ближний, маленький, «весь покрытый зеленью». Я встаю, подхожу к дверям в тамбуре. Двери открываются. В Подсознание.

Светит Солнце, но холодно. Я поворачиваю направо, перехожу дорогу. Большое здание магазина. Теперь он называется как-то иначе. Около него когда-то сидели бабушки, торгующие цветами, яблоками, картошкой и зеленью. Я иду дальше. К дому. Медленно. Потому что каждый шаг даётся мне с огромным трудом. Я подхожу к торговым палаткам и читаю вывески. Крутая машина заезжает на асфальтированную парковку, а я не смею даже ступить на этот проклятый асфальт. Он похож на надгробие той траве, тем деревьям, которые навсегда остались под ним. Надгробие сожжённому дому. Я прохожу чуть дальше.

Маленький клочок уцелевшей земли нашего участка. Огромное дерево, чудом оставшееся не спиленным чудовищными монстрами, лишившими меня связующей нити с Прошлым. Я подхожу к дереву. Оно находится за новой оградой. Я бы хотела обнять его, но из-за невозможности всё плывёт перед глазами. В это дерево всегда ударяла молния, мне было за него страшно. И вот оно — единственное, что уцелело здесь, на том самом месте, где находилась одна из калиток, через которую приходила мама, возвращаясь из города с работы по вечерам. И после её смерти мне ещё часто будет казаться, что калитка вот-вот откроется…

На участке росло много деревьев — дубы, вязы, черёмуха, осины, ясень… И был сад — разные сорта яблонь, вишен, слив, заросли малины, несчётное количество кустов смородины, красной и чёрной, и крыжовника. Проще сказать, чего у нас не было.

Помню, после смерти деда мне приснился кошмарный сон, я позвонила подруге — у неё здесь целых две дачи. И она: «Как раз хотела сказать, что…» Я сразу приехала. Подошла к пепелищу, села на кирпичи и заплакала: слева валялось колесо от моего детского велосипеда, а всё остальное, что находилось в доме и продолжало связывать меня с мамой, с детством — не тронутое временем, застывшее убранство! — сгорело, будто насильно оборвали даже такую тонкую незримую нить… Ключи от дома, которые, казалось, теперь можно выбросить, я хранила ещё много лет.

Помню, как на терраске по вечерам «шкворчит» сковородка, а в ней — жареные опята с картошкой. Опята, которых мы насобирали с дедом чуть ли не целый мешок. На терраске — на верёвке вдоль стены — подвешены пучки целебных трав, пахнет керосиновой лампой. Бабушка раскладывает карты. За окном — дождик и запах осени. А потом мы разводим костры. Туман и дым от костра. Опавшая листва. Осень. Слово «ностальгия» у меня лично ассоциируется с дачными кострами, туманом и осенью.

Я иду вдоль шоссе по направлению к монастырю. Меня встречает привычная табличка, лет ей, возможно, столько же, сколько и мне, а возможно, и больше: «ТРАНЗИТНОЕ ДВИЖЕНИЕ ПО РУБЛЁВО-УСПЕНСКОМУ ШОССЕ ЗАПРЕЩЕНО!» Кому-то, может быть, и запрещено. Но только не мне.

Я дохожу до монастыря. Дверь в монастырские угодья открыта. Я вхожу на территорию монастыря, иду по длинной аллее. По бокам — деревья, травка, пчелиные ульи и… ни души. Я подхожу к церкви, но та заперта. Сажусь на лавочку и думаю: почему меня сюда впустили? Здесь должно быть нечто, как подсказка, знак…

Я иду обратно, и уже почти у ворот мне бросается в глаза надпись на доске объявлений крупными красными буквами: «6 мая — день Святого Георгия…» Я останавливаюсь как вкопанная… Что ты хочешь сказать мне, Святой Георгий?

…Мужчина в Белом не звонит… 8-го мая где-то в районе обеда я делаю то, что он мне когда-то запретил — пишу ему sms-ку, состоящую всего из одного слова: «Кофе?..» Я знаю, он сейчас убьёт меня, убьёт…

И он перезванивает и со всего разбегу набрасывается, как голодный зверь на подкинутый кусок вожделенного мяса! Его голос — грубый, резкий, кромсающий меня на части — громогласно гремит в моё нежное ухо:

— КТО ВЫ? Вы мне написали… про какой-то кофе… Какой ещё кофе? КТО ВЫ?

И тут я начинаю… хохотать…

— Да, я написала. ЭТО ЖЕ ВЫ предложили мне выпить с Вами кофе.

Он судорожно перебирает в памяти всех, кому обещал кофе… Злится и звереет ещё сильнее, и ещё громче, почти оглушая меня, рявкает:

— Я занят! Уже за городом. На Рублёвке я. Сегодня не получится. Возможно, завтра. В обед. Я позвоню.

…9-го мая я звоню ему в обед сама. Он не отвечает. И тогда я пишу ему так, чтобы он подскочил как ошпаренный от моей наглости и наконец-то запомнил меня раз и навсегда, и уже больше никогда не спрашивал: «КТО ВЫ?»

Я поздравляю Воланда с Днём Победы и безумно красиво посылаю далеко-далеко от себя, стирая его номер из памяти своего телефона…

***

Поздно с Богом маршрут сверять —
Даже крестик исчез с обочины…
Что нам, Мастер, теперь терять,
Если жизни давно просрочены?

Карма держит Любви штурвал,
Запах смерти грозит диффузией —
Каждый город, где ты бывал,
Канет в Лету твоей иллюзией…

Разве рамки земных границ
Могут душам мешать увидеться?
Люди ловят чужих синиц —
Тая в стае, журавль обидится…

Наших судеб темно сукно…
Крылья смотрят на Юг — за птицами!
Видишь, в Небе плывёт окно? —
Это я в нём кружусь страницами…