Книга Когда Нева не знала берегов

 







       К О Г Д А  Н Е В А  Н Е  З Н А Л А  Б Е Р Е Г О В.

       СЕМИЛИСТНИКИ











СЕМИЛИСТНИК НАЧАЛЬНЫЙ

       У МОРЯ


Грущу - потому и грузчик,
Гружу - потому и грустно,
Усну – вижу вал бегущий
Кругом и темно, и пусто.

Умора с тобой у моря,
Трагический мой рассудок!
Нетрудно тебя расстроить –
Труднее взойти на судно.

Но всё-таки интересней,
Когда давлю под пятою,
Не горло собственной песни,
А слабости горло литое!

Когда эту грусть-обузу,
В которой одно упрямство,
Бросаю с тяжелым грузом
В подпалубное пространство.





































Р И Т М

Докурили докеры…
Окурки
Доконали…
Кончен перекур.
Телогрейки,
Куртки да тужурки
Полетели, словно на ветру.

Закружились в трюме, на причале,
Заскрипели трапы и троса,
Рычаги задвигались, рычали
Мощные моторы… Голоса
В воздухе звучали. И качались
Тяжести…
Сирены жуткий вой…
Всё кружилось –
В трюме, на причале,
Справа, слева и…
Над головой!


















       


       В П О Р Т У




Было хмуро и трудно
У холодного трюма…
И клыкастый погрузчик
Вертелся, скрипя,
Коренастый крепыш –
Он работал, крепясь…
И сигнальщик над трюмом
Сигналил угрюмо.
Было хмуро и трудно
У холодного трюма…
И подтрунивал парень
Постарше – над юным:
- Что нам это корыто!
Загрузим – раз плюнуть!-
И настраивал кто-то,
Натягивал струны…
То скрипели троса,
Или трапы скрипели,
Или скрытые скрипки
Над гаванью пели…
Ветер волны вздымал,
Становился упругим.
По течению шли
То ли белые струги,
То ли низко поникшие
Облака…
То ли парусник плыл,
То ли женские руки
Простыней понавешали…
Издалека
Чем не кажутся чайки
В огне маяка?






















       Н А В О Д Н Е Н И Е

Город прогулок.
Галактика окон.
Голой по локоть рукой
Трону волну,
И волна ненароком
Вдруг обернется рекой.
Гул оголтелый,
Трамваи, трамваи…
Трам-тарарам на мосту.
В каменном ложе Нева
Что живая,
Волны растут и растут.
Ветер Неву подхватил,
И в азарте
Вдруг осознала река
Непостоянный свой
Бурный характер.
Смирно, спокойно текла.
Силясь покинуть
Гранитное ложе –
Вот уж она
На локтях –
Лижет асфальт,
И тяжелые лужи
Из-под трамваев летят.
Что же творится,
Куда всё несется?
Тёмные волны. И мгла…
И надо всем, что из крышки
Колодца,
Адмиралтейства игла!















       В О С П О М И Н А Н И Е

Под этими скупыми небесами
Нева была, как помнится, иной.
И этот Волхов с длинными усами
Как будто был поласковей со мной.
Наверно, всё же забывают детство…
Смотрю на то же, вижу между тем –
Штык Петропавловки,
Клинок Адмиралтейства
И на соборе новгородский шлем.



       З И М Н И Й Д В О Р Е Ц

А Зимний дворец с колоннадой
Как сотенки белых церквей,
Свезенных с России…
И надо
Представить цветение сада,
И где-то поет соловей.
И вот среди этого лада -
Представить, конечно же, надо –
Сорвутся, как голуби, звоны
Со всех колоколен,
Колонны которых
В фасаде дворца…
И звону не будет конца!
И небо расколется мигом
При пении этом великом!























       О С Т Р О В И Т Я Н Е


На дельтаплане взлететь бы – взгляни –
Дух разлетается в крик:
В дельте Невы этот город – гранит
Промыслом божьим возник!

Это всё глупости: де на костях
И среди мшистых болот…
Город и крепость – единый костяк
Из Атлантических вод.

Островитяне – не строить мосты –
Все на Неве плавсостав.
Царь-государь со своей высоты –
Сам корабелом став –
Так и остался, как в море маяк,
Может, впервой на Руси
Мог показать и сказать:
-Делай так!
Если не знаешь – спроси!

Невские воды, ладожский лед
Слаще венецианских вин.
Кто не рожден моряком – не поймёт:
Этот город – один!













       




 С Е М И Л И С Т Н И К П Р О С Т О Р А



       Н Е Х В А Т А Л О П Р О С Т О Р А

Не хватало простора –
Простое, казалось бы, слово –
Но когда жизнь не жизнь, а контора
По сбыту сырья –
Вдруг потянет на море,
Варяжское море, в котором
Умудренная Русь
Уронила свои якоря.

За кормой кутерьма,
И волна за волною в погоне,
И темна глубина…
Глубина – не сойти бы с ума!..
От горбатых Карпат
Пролетели славянские кони
И закончили путь
На крутых вологодских
Холмах.

Что искал на Алтае –
Не странные ль Чудские копи?
Что кипело в тебе,
Когда видел ты – катит Катунь
Свои дикие воды,
В которых искрились не копья –
Азиатские очи –
И гасли искрой на лету.

Это всё была Русь.
Вся в пунцовых рассветах Россия…
Произносится слово,
А слышится в воздухе свист.
В эту страшную ночь,
Где-то бабы в ночи голосили –
Погасили свечу…
От скандала ушёл скандалист.












       Я


Я молча грею руки у костра,
Ещё восход выкатывает дыню…
Как мне представить древний лик Петра
И молодую Невскую твердыню?

Великий Веня, Веная, Старик,
Прославленный волхвами в Калевале,
Он в переводе на чудской язык
Сам лодочник и тем народ прославил.

Кругом вода, куда не кинешь взор,
Кругом волна, куда не дунет ветер,
Он всей душою ощутил простор
Из глубины своих тысячелетий.

Достойно Петр возродил страну.
В нем дух варяжский отразился в генах:
И конские кошевки на волну
Он бросил – корабли взметнули пену.

Он первый нам вернул былую стать,
Да имя высек на Лодейном поле,
Кто мог коня степного обуздать,
С морской ладьей столкнувшись поневоле.

И вся страна единая ладья,
Над морем изгибающая выю,
Великий Пётр – остов корабля,
Летящего сквозь бурную стихию!























       КОГДА НЕВА НЕ ЗНАЛА БЕРЕГОВ


Когда Нева не знала берегов,
По низменности Невской стыли волны –
Неведомо, что здесь уберегло,
Далеких предков, дивных и безмолвных!

Гремели войны, за войной война,
Терпели мор и тернии, но споря,
Всё к морю устремлялись племена,
И мой черед идти в стремнину моря.

Быть может, за лиловою волной
Я встречу вновь воинственных варягов,
И станет мне вольготно и вольно
Под их варяжским и под русским флагом.

Мне грезятся морские короли,
Корма и шум волны у изголовья,
Карьера – верить только в корабли,
И век не спать под закопченной кровлей.

И не пивать из рога при огне
Родного очага, играйте волны!
Играйте волны!
Ветер, сорванец,
Рви паруса, ретиво и проворно!




















       О НЕВСКИЕ КРУТЫЕ БЕРЕГА


О невские крутые берега!
Высокий берег – ласточкины гнезда,
И гнется , словно радуга-дуга,
Нева к заливу…
Как на небе звёздно!

Пути по звездам в заводь заведут,
Не сразу осознаешь свой удел ты,
И кто увидел горькую звезду,
Упавшую в Неву
у самой дельты.

А крепость Петропавловская впрямь
Лучами на четыре края света,
И колокольней величавый храм
Наискосок
Летящая комета!

Но только горечь – это для врагов,
А мы пока не знаем пораженья
Ни крутизною невских берегов,
Ни глубиною в невских отраженьях.

Живи и стой, Великий град Петра!
Твои враги – закисшее болото,
А ты, морским открывшийся ветрам,
Промыт, продут, очищен позолотой.

Огромному подобен кораблю,
И над тобою звездная дорога…
Не говорю, что я тебя люблю,
Люблю творцов твоих
И славлю Бога!
















И Н Г Р И Я

Ингрия и Водская пятина,
Гардарика, а где она была?
Года идут и памяти плотина
В пучине лет ничто не сберегла!

Пусть обмелела светлая Ижора
И Чуди нет на озере Чудском,
И Ладога на Волхове не город –
Былинные останки под песком!

Пусть время применило свое вето,
Но верю я, что эта синева
В моих глазах, прищуренных от света –
Ничто иное как сама Нева.

Мелеют реки, но милеют лица…
И вряд ли знает, даже сам Господь,
Где там была иль не была граница,
Где чудь и ямь, где ингрики и водь.

Пусть племена, плененные Невою,
Давно свои не помнят имена –
Опору их, и вечное родство их,
Определила жизнь –
На всех одна!








       И Н Г И Г Е Р Д А
       Святая Анна Новгородская


Ледяные хрустальные недра
Покидая на солнечный луч,
Ингрид, Ингрия, Ингигерда,
Одигитрия - небо озвучь!

На какие тончайшие чары
Соблазнился блистательный князь,
Этот мудрый уже и нестарый,
Обреченный на кровную связь.


На приладожье Ладога - Лада,
По-над Волховом ладят волхвы,
Ничего от тебя мне не надо,
Будь со мной до седой головы.

Крепостные гранитные стены
Воздвигались у всех на виду,
Мы докажем с тобой, королевна,
Что любовь побеждает вражду.

Ах, принцесса! Ты б вышла за принца,
В граде Ладоге много добра,
Но отец твой – король шёл на принцип
Христианский – не гнать со двора.

Светлой лилией и златоглавой –
Восторгается будущий муж –
Вышла замуж ты за Ярослава,
Ярый - белый и чистый к тому ж.

Я снимаю с картины старинной
Пыль времён, расступается мгла,
Это мирное имя Ирина
В православии ты обрела.

Ингрид, Инкери, гордое имя,
Ингигерда – дочь короля,
Видишь, смотрит глазами твоими,
Истомленная в распрях земля.

Я стою у могучего кедра,
Под коротким названием Русь,
Ома Ингрия и Ингигерда –
Одигитрия… Тихо молюсь…











К У Б О К Б О Л Ь Ш О Г О О Р Л А




Надо только лишь крылья расправить,
Все тревоги откуда, Бог весть,
В написании книги нет правил,
Но как будто провиденье есть.

Пётр Великий – поэт без сомненья,
Но кто знает, в каком кураже
Ищет гений порой вдохновенья
На смертельном почти вираже.

Петр в душе не приветствовал зла
И в полете не знал утешений,
Этот кубок Большого орла
Как спасенье от всех потрясений.

Потому этот город возник
Из мечты и скупого расчета,
Из еще ненаписанных книг…
Но с орлиного виден полёта!


       

























 С Е М И Л И С Т Н И К С Е В Е Р А



       НА ЛЕНИНГРАДСКОЙ УЛИЦЕ

       ЖИВУ


На Ленинградской улице живу,
А Ленинград
Давно в былое канул.
Живу по Канту и не по карману,
Не на плаву, но все же наяву.

А мама в Ленинграде родилась.
Для города имеет ли значенье
Тончайшая таинственная связь
Над образом его и нареченьем.

Но для меня с рождения звучат
Магические звуки откровений:
Река – на Лене,
Дом наш – Ленинград.
На Лене – Ленинград – на Лене.

И эта песня
Огненными нотами
В младенческом чеканится мозгу:
« Кто в Ленинград
Пробирался
Болотами,
Горло сжимая врагу».




Стояла Лена - горло сжато льдом -
И враг: пурга и лютые морозы -
Соединились в образе одном.
А Ленинград свободен, вне угрозы!


Так вот же почему я крепко пью
За Лену, Ленинград – кого люблю,
За тех в пургу, спасенных матерью,
За все глаза
Над этой белой скатертью!



       С Т А Н С Ы

На Лене олени, олени на Лене,
У Лаптевых моря, где воду я черпал,
На льдине такие жируют тюлени,
Саамы назвали их:
-Нер-па!

Вот период мой ледниковый.
Ни озер, ни гор докембрийских.
Только месяц стучал подковой
В ледяное окно,
так близко -
У Полярной звезды под боком -
Я родился на океане,
Где впервые явленье Бога
Снизошло моей бабушке Анне.

Не случайно, в деле житейском
Ни о чем никогда не споря,
В море Лаптевых иль Галилейском
Рыбакам он являлся вскоре.

Говорил же Иисус им: - Дети!
Есть ли пища у вас какая?
Нет?! Закиньте скорее сети -
На богатый улов намекая.


Мне не разжать уст...
Но сквозь эпохи, любя и кляня,
Трижды к Петру обратился Иисус:
- Симон Ионин, любишь меня?

Ионин, Ивонен - чибиса звук,
И объяснения этому нет,
Все мне видится, прямо из рук
Господа, я принимаю обед.

Господи! Рыбою вскормлен твоей.
Господи! Грешен, прости мне грехи,
И не прими эту речь за елей,
Эту молитву не чти за стихи.




Льдина растаяла, где родился,
Господи, убереги от чумы,
Родина - это история вся -
Айсберг!
От Колы и до Колымы!








П Е Р Е В О П Л О Щ Е Н И Е

А это вечность – глыбы ледника,
Луна и холод, радости и слёзы,
Ни умного тебе, ни дурака,
Ни опыта людского и ни пользы.

От голода везли… На голый лед –
Не угодить в тифозные бараки –
А молодость, она свое берет,
И Бог дал рыбу мне,
моей собаке.
Собачий холод! Это всё ни в счёт!
Среди собак в палатке да под снегом
Почувствуешь, что время не течет,
Остановилось…
Как слеза
со смехом.
Сижу над тоней, тонут сети, да!
Один залов, одна тебе закидка…
И, ух, наплыли…Столько их куда –
Воспоминаний? Нету им убытка.

Им, красноперым, весело на льду,
Их много здесь, чешуйчатых и квелых,
А я средь них как будто не найду
Кого бы вспомнить так душа хотела.

Я, оказалось, мот, и я транжир,
С набитым сердцем,
с кукишем
В кармане,
Я проклинаю этот страшный мир
Как рыбий жир
моих воспоминаний.



       ТИТ – АРЫ

На карте точка – титла: Тит-Ары,
Откуда начинаются миры.
«И Тит твою…»- так восклицала мать,
Когда меня не в силах спеленать.

Я рвался в жизнь, как рыба в полынью –
Младенца жаль и в памяти провал –
Как будто мне подложили свинью,
А я её ногами отбивал.

И я, как выстрел, /Тит или не Тит/
На ваш вопрос:
- Откуда, милый, ты?-
Произношу
Свой самый высший титл:
-Из мерзлоты!

Не надо спорить, если в мире Бог,
К нему идти – не разобрать пути,
Он был со мной – мой самый первый
Вздох
И первый выдох: - Господи, прости!

И я пошёл…
Не сразу в тарарам.
В подлунном свете тундра так чиста.
И первые шаги по Титарам…
Не ведал подо мною мерзлота.

Да всё тепло моё забрал вампир,
Я для него божественный кристалл.
Не открывал – я строил этот мир,
И каждый миг дыханьем согревал.

Я ненавидел мерзлость, мерзлоту!
И ненависть на зло
Во мне исконна:
С рождения постигнув
Высоту
Минусовую
В долах ОЙМЯКОНА.


       С Н Ы

       -1-

Лёд шёл на юг и супротив
Из Ледовитого по Лене,
То шпаги наголо скрестив,
То выпростав рога оленьи.

Какой витийственный скандал!
И в скалах, высвеченных светом,
На каждой льдине луч играл
И звезды рассыпал при этом.
       
       А я беру колючий лёд,
Он хрусткий, и в ведро бросаю,
Так почему же ледоход
Не по течению – не знаю!

О, Боже, видимость реки
Во мне подобна просветленью:
Ведь жизнь моя вся вопреки,
Всё супротив – не по теченью!

       -2-

Шёл пароход… А на борту
Стоял народ у парапета,
У плавсостава на виду,
Казалось, песня-чудо спета.

Бычок и я, а мне шесть лет,
Сцепились, он сильнее вроде,
И никого в округе нет,
Все зрители на пароходе.

Откуда в тощем пацане
Такое жуткое упорство?
Я оказался на коне –
Бык проиграл единоборство.

На палубе шумел народ,
Кричали голосом весёлым.
Давно ушёл тот пароход…
А мать звала меня
Комолым.


















К О Л О К О Л

От Колымы до речки Колы,
От Колы и до Колымы
Клокочет колокол –
расколы!
Колючим пологом зимы
Земля окутана и голод,
И протопопица кричит:
- Долго ли муки сея будет,
Петрович?!-
Протопоп молчит.

По льду их с Нерчи гонит ветер,
Хоть не на Кольском,
Всё же «кольско»,
И на вопрос:
- Долго ли, сколько?
Ответит протопоп:
- До смерти!

А там, где Кола, Коломяги,
Уж заколочены дома.
Раскол расколом…
Шли бедняги –
Старухи, дети: - Колы-ма-а!

Кричи! Никто не отзовётся.
Спят коломяжские холмы.
Земля Вам пухом, новгородцы,
От Колы и до Колымы!















П О М Н Ю Д Е Т С Т В О


Помню детство: река широка,
Мать приносит шугу ледяную,
Мы уже не семья рыбака,
Мы крестьяне в годину иную.
Мать приносит стакан молока,
Пью парное, а льдины белеют
На скамейке в ведре, и рука
Холодеет…
И я заболею.
У меня воспаленье, отит,
И опять повторилась
Ангина.
Как беспомощно мама глядит
На меня, малолетнего сына.
Возвращенье на круги своя…
Лет пятнадцать как снята блокада
С Ленинграда,
А наша семья
Не достигнет никак Ленинграда.

Потому что, с шестнадцати лет
Полюбив заполярные вьюги,
Очень трудно рискнуть
Взять билет,
Чтоб вернуться на прежние круги.

Только горлом почувствовал я,
Урожденный на Севере Крайнем,
Кроме льдины родной
Есть земля,
Милый край, освященный
Преданьем.


       



       






С Е М И Л И С Т Н И К И С Т О К О В

       У

Я в этот мир пришёл издалека
В поношенном костюме и неброском,
Во мне, наверно, видят старика,
А я остался навсегда подростком.
Я маму вижу только молодой,
Отца я помню сильным и веселым,
И никакой печалью и бедой
Не заслонить
Ни городам, ни селам
Ту крепость, что воздвиг под небеса,
Что навсегда останется твердыней.
Я иногда меняю адреса,
Но возвращаюсь каждый раз к святыне,
В ту крепость,
Что из солнечных лучей –
Не каменная – из тончайших нитей.
Порою тучи черные над ней –
Предвестники…
Но я готов к защите.
Я верю в прозорливость детских глаз,
Как в то, что солнце движется с востока.
Прообраз жизни возникает в нас,
Когда стоим мы у её истоков.
       


























       Ома Хиттола



Иногда обжигает прозренье.
Проза жизни: летишь и хита!
Что за чертово столпотворенье
Предо мной - не видать ни черта.

И нежданно хитина нагрянет -
Тихий-тихий из Тихвина ход -
Всколыхнешься и станешь на грани
Той волны, что тебя вознесет.
И с нее вдруг увидишь, о Боже!
Как я жил близорук или слеп,
Пред тобой хитник лезет из кожи,
Вы-ле-за-ет - а ты ему хлеб.

Ждешь, когда тебя хватит хитюха,
Хитки будут платочком снимать,
И, лишенного силы и духа,
Хитник будет хитать, хохотать.

Ома Хиттола, где же твой камень,
Хитка гложет, а хитники жгут,
Духи предков встают над веками,
Тянут мне свой таинственный жгут.
Этот дух, этот жгут - не хлыстина,
Сбрось хитон, груз ненужных обид,
Это жизни моей пуповина,
Ома Хиттола - радостный хит!

хита-беда
хитина-несчастье
хитник-нечистый дух, хищник
хитюха-лихорадка
хитка-обида
хитки-слюна у младенца

Хиттола - Гиттола- древнее языческое поселение
на Карельском перешейке.













Н А БОЛЬШОМ К А М Н Е

Я плутаю на этой земле, я плутаю…
Плоть, что улей, покинув,
Пчелой улетаю,
Собираю нектар у цветков,
Светлых маков,
С ними платья вечерний покров
Одинаков.

Только крылья с руками срослись –
Вот и Сростки…
У деревни, где мы родились,
Вид неброский.
А подростки гуляют как впредь…
Над кострами
Продолжают глаза их гореть -
В чудском храме.
И на конусе лысой горы
Четче-четче
Проступает из-под ветлы
Милый Чёртик.

И купальня на камне Большом
С петроглифом,
Где купались и мы голышом
Станет мифом.

Мы не знали, что бабки, молясь
Виновато,
Называли нас, перекрестясь,
Чертенята!

На каком же вы нынче кресте
Иль распятье,
Огольцы вы мои, сорванцы,
Братцы – братья!















       ***

А к жизни относиться по-людски…
Смириться с тем, что близкие уходят,
Невероятно, смыслу вопреки,
Какие духи в мире хороводят.

Не на амвоне высится хорал,
Не проповедь – никто и не заметит –
Не дОпил, не допел, не доорал…
Огонь свечи, хотя и солнце светит.

Но твой огонь задушат и плевком,
А подвиги вершат другие…
Мама
Идёт во мгле блокады за пайком,
Теперь, ослепнув, под эгиду храма.

В пургу на Ледовитом так вот шла,
Ни зги не видно – внутреннее зренье
Спасало…и начатки ремесла
Как сгусток воли – к жизни вдохновенье.

Мы упростили суть, а жизнь борьба,
И до сих пор среди банальных сфер
Не называй бессилие:- Судьба!
Не ставь свое бесславие в пример.

Легко кичиться слабостью своей,
Прямого нет пути – вся жизнь в ухабах.
Силён, с наперсток малый, соловей,
А как поет... и презирает слабых.








       Д В А О З Е Р А
Содвинулась деревня. Словно невод
на берегу…
Дома, что поплавки!
Два озера…Направо и налево,
Два озера…
Направо и налево!
Перевелись в деревне рыбаки.
И кажется, когда глядишь под вечер
С высокого былинного холма,
Неистовый, должно быть, дикий ветер
Согнал в низину ветхие дома.
Не строились же люди на болоте.
В стараниях состарились отцы.
Колотят, рубят…
Рубят, вновь колотят –
И всё меняют нижние венцы.
И жизнь ушла на то, что колотили,
Катили камни с гор.
Усердно тут
Работали отцы и крепко пили…
А дети не работают – но пьют.
И в ночь, когда осенний ветер свищет,
И дождь, и грязь,
Смурная мысль гнетёт:
Как хорошо, что высоко кладбище,
И гроб, поди,
Так быстро не сгниёт.
Содвинулась деревня… Словно невод
На берегу.
Дома – что поплавки.
Два озера, направо и налево,
Два озера… Направо…
И налево!
Два озера – уплыть бы!
Нет реки!..



       М О С Т И К

По мостику пройду… Там закуток
Таким очарованием окутан…
И озеро сверкнет из-за кустов
Стремительною стайкой диких уток.
Куст ивы, приклонившийся к воде,
Свист иволги, чуть слышный, над водою
Так тонок, что хотелось бы продеть
В ушко иглы и, словно нить, удвоить.




       П Р О Т О К А

Протока обмелела… Но мальки –
Инстинкт велит или судьба жестока –
Кидаются на влажные пески,
Им наплевать, что высохла протока.
Так память предков – пусть на волоске –
Влечет туда,
Где быть должна бы роща,
А там болото…
И чего бы проще
Вот также биться рыбой на песке.







       С Е М И Л И С Т Н И К И С П Ы Т А Н И Й


       Р О М А Ш К А

В окружении струй золотистых,
Тонкострунных травинок – одна
Белизною своей неказистой
Необычно светилась она.
Было небо лиловым с востока,
Чуть южнее, как белая кость,
А на западе тёмной протокой
Широко в облаках разошлось.
И поэтому свет был неярок,
Низко стлался по мокрой земле,
И ромашка светилась…
Нектара
Не хватило залетной пчеле.














       ПРОДОЛЖЕНИЕ ТЕМЫ
       

       Колесил по свету, колесил…
       Ощушенье колоссальных сил.
       А теперь стою у колеса.
       Что скажу ему я, коли сам
       Не жалел ни спиц, ни ободов,
       Ни спины своей и ни годов?
       Но, должно быть, где-то колея
       На земле осталась, коли я
       Колесил по свету, колесил…
       Без меня отец траву косил.


Отец, зачем ты строил дом
И стены конопатил
С таким задором и трудом
При небольшой зарплате?
На стенке детское пальто,
В подполье впалый мячик
Напоминанием про то,
Что было всё иначе:
Как будто улей, дом гудел,
Распахнутый для счастья,
В нём каждый что-нибудь умел,
В нём каждый был причастен
К медовым сотам очага,
Как повелось веками…
Не заменить кус пирога
Пустыми пирожками.
Давным-давно был срублен дом,
Но только не спеши,
Не оценить его рублём –
Он собственность…
Скажи,
А сколько стоит этот дух,
Что в нём витал и зрел?
Смолчал отец. Он не был глух.
Он умер – дом сгорел.

ПОД КОНВОЕМ АРКТИЧЕСКОЙ СТУЖИ
       Нет! И не под чуждым небосводом
И не под защитой чуждых крыл –
Я была тогда с моим народом
Там, где мой народ, к несчастью был.
       А. Ахматова.




Под конвоем арктической стужи
Захороненные во льдах
Вымерзают, выходят наружу
Ленинградцы
В хрустальных гробах.
Здесь их тысячи… Всех, не жалея,
Тиф и холод свели под кресты.
Не придумать страшней мавзолея
Среди вечной людской мерзлоты.
На века неподвластные тленью,
Старики и старухи с детьми –
Самый страшный укор преступленью –
Вымерзают, выходят из тьмы.
Им бы только дойти до Урала
И ослепшим – из тьмы да на свет –
Отыскать, пока солнце не встало,
Этот Яблонев чертов хребет.
А потом, взяв друг друга за плечи,
Пропустив малышей наперёд,
Будет им уж совсем недалече
До высоких кремлёвских ворот.
За дела наши сердцем болея,
Те избранники скажут в Кремле:
- Для чего его из мавзолея,
Палача, передали земле?
Пусть бы он как реликтовый бивень
Зла, которого не было злей,
Там, где стольких людей погубили,
В вечных льдах свой обрёл мавзолей.


Феодор Керн

Ахматовскими стихами
Булыжною мостовой
Тянется боль, не стихает,
Расхожая, за тобой.

Крепкий, видать, орешек,
Силен, хотя и не кедр,
Крестьянин, правдив, безгрешен,
Отец твой – Феодор Керн.

Такое не может присниться
И даже в треклятом году:
Кружит одичавшая птица,
Клюв, когти всё время в ходу.

Отнимет у женщины мужа
И вырвет у дочки отца,
Наводит неистовый ужас,
А страх не имеет лица.

Кремлёвских касается башен,
Зловеща на гиблых путях,
И те, кто по жизни бесстрашен,
Все будут в железных когтях.

С годами среди равнодушных,
Не раз уходя от беды,
В архивах найдёшь ГПУшных
Отца молодого следы.

Наверное, случай особый,
Тому оправдания нет,
Среди кафедральных пособий
Его сохранился скелет.

Хочешь, иди на свиданье,
Хочешь, сними с себя крест,
Там в медицинском здании
Главенствует отец.
       
Теперь он свободен и холост,
Слышишь ли ты его голос:

Рад я с тобою встрече,
Всё же остались жить,
Руки свои на плечи
Можешь мне положить.

Что же ты плачешь, Валя,
Ноша моя легка,
Так вот не раздевали
Ни в какие века.

Руки мои как плети,
Ноги – не сделать шаг,
Я человек без плоти,
Это и есть душа.

Я не сгущаю краски
И позабыл про ночлег…
Всё у нас по указке
Из чего человек…





 
П Л А Ц Д А Р М

От воинского ремесла
К одной я истине прикован:
Пока пехота не прошла,
Плацдарм ещё не завоеван.
Я вспоминаю со стыдом,
Что враг был мною не опознан,
Когда громили Белый дом,
Вооружался срочно Грозный.
И мы предстанем пред судом
Своей истории великой.
Слепцы! Бомбили отчий дом
С такою ненавистью дикой.
Шёл брат на брата, на отца
Восстал сыночек стоеросов,
И нет ни званья, ни лица
У тех, что предали бойца:
- Стрелять, и никаких вопросов!
Пусть празднует победу трус
И поклоняется мамоне,
И развалившие Союз
Пока покоятся на троне.
Пусть нас и травят, и костят,
И Римский клаб стоит у гроба,
На нашиг гибельных костях
Санкт-Петербург и вся Европа.

В полях царица в два крыла,
Какой нам жребий уготован?
Пока пехота не прошла,
Плацдарм ещё не завоёван.



З И М О Й

А я сибиряк по рожденью,
Я тоже, представьте, чалдон,
Я камень тяжелый в паденьи,
Во взлете я бог Посейдон.
И вот выхожу я с трезубцем
На берег пустынной реки,
Замерзшей, аж ноги трясутся,
И валенки мне велики.
Но надо идти мне далече,
Чтоб всё же однажды достичь
Тот берег, что летом подсвечен
И недосягаем, как дичь.
Река под названием Лена,
Где детство мое в забытьи,
Была для меня несомненно
Началом большого пути.

Я шел по дороге с накатом,
Якутских лошадок стезя
Тянулась почти до заката…
Я шёл и не знал, что нельзя,
Нельзя мне, нельзя мне добраться,-
Река была так широка…
А мне-то всего было, братцы,
Тогда – от горшка два вершка.
Я мог заблудиться, замерзнуть,
Добычею стать для волков,
Иль просто под лёд где-то ерзнуть
На тонях у рыбаков.
Но видно, был ангел-хранитель,
Я помню его до сих пор,
Якут – местный солнечный житель
Шёл тоже сквозь этот простор.

Но только он шёл мне навстречу,
Воз сена, лошадка, он сед:
- Куда ты?
А что я отвечу,
Мне было всего-то шесть лет.


       В З Г Л Я Д Ы

Такое было испытанье
учиться в школе, где с войны
дух сердобольный, госпитальный
хранили стены.
Пацаны,
Мы набегали утром рано
Гурьбою шумной в ту обитель,
Где врачевали людям раны,
А нас учил добру учитель.

Всё было так на самом деле,
Смотрел и я, забыв про класс,
В окно, в которое глядели,
Быть может, в свой последний час
Бойцы, измученные ночью,
На те березы под окном…
Они их видели воочию
И засыпали вечным сном.

Но всё стояли как живые
Деревья, к небу обратясь,
Глотая капли дождевые,
Осуществляя в мире связь
Тех взглядов, выплаканных с болью,
И тех, что с ними заодно,
Как продолжение, с любовью,
Обращены в одно окно.

 С Е М И Л И С Т Н И К ЦАРСКОЕ СЕЛО

В О З В Р А Щ Е Н И Е


Под дубом и под липой
Я вылюбил до дна
До боли и до всхлипа
Суть доброго вина.

На Сарской шведской мызе,
На Царской русской даче
Признался бедной Лизе
И пил с ее подачи.

Я был небесный странник -
Почти что невесом -
В своей стране изгнанник,
А, может, видел сон.

Больнично-белый город
Да желтый окоем,
Любви беспечной голод,
И мы с тобой вдвоем...

А за спиной цевница...
Дворец - кидает в дрожь,
Ах умная царица!
В веках ты не умрешь.


       ***

Последнее солнце осеннее
В наследное смотрит окно,
И девочка с дома соседнего
Звонит мне доверчиво, но

Оса отвлекает внимание,
Моим насладившись вином,
Меня нет на свете гуманнее,
А смысл этой жизни в ином.

Оса засыпает, наклюкавшись,
Она не способна летать.
А я, заедающий клюковкой,
Вино допиваю опять.

И девочка с дома соседнего
Мне больше уже не звонит...
Последнее солнце осеннее,
Ты свой покидаешь зенит.

***

О, этот яблоневый цвет!
И мы в окне – в часах кукушки –
Кто говорит, что счастья нет,
Когда есть ты и город Пушкин.
Нам век придется куковать
Над этой яблоней – о, чудо! –
Когда покинувши кровать
Беру слова из неоткуда.
Но разве стих способен так
Цвести, как яблонева крона,
И в этих бабочках-цветах
Есть всё, что душеньке угодно.
И даже есть, чего в ней нет…
Пчела летит, уже не жалясь,
Пусть опадает яблонь цвет,
Но остается в ветках завязь.





***
В этом доме, как на голубятне,
Голуби порхают день-деньской
Мимо окон, с ними жить приятней,
Чем с печалью вечной и тоской.
Словно я в писании читаю,
Надо жить как будто днём одним,
Что же я листаю и листаю
И слагаю я, и вычитаю
Богом нам отпущенные дни.
Голубок, присев на подоконник,
Ждёт голубку…
Я, как на иконе,
Становлюсь спокойней,
В чём же суть?
Смотрит мне в окно
С листа читает
Он меня сегодня почитает –
Стих пишу на голубиный суд.

Я кладу стихи на подоконник,
Пусть читает, голубь мой поклонник.
Голуби садятся за окном –
Буковки им кажутся зерном.




       ЕКАТЕРИНИНСКИЙ СОБОР

Соборная площадь, а где же собор,
Проявленный в мир архитектором Тоном,
Как был он воздушен – о чем разговор –
И души скреплял упоительным звоном.

А в миг, когда турки пошли на Царьград –
Такой параллели сей город достоин –
Воскресный, тяжелый, ударил в набат
И стал на защиту детей своих воин.

Отец Иоанн на великую брань
Ответил молением и… крестным ходом.
И где она эта кровавая грань,
Что между закатом и ранним восходом.

А что есть народ, нам понять не дано.
Я сам из народа, и плоть его весь я:
То камень, упавший на самое дно,
То пух, что на крыльях взлетел в поднебесье.

Какую в народе затронешь струну…
Но колокол бил в диссонанс канонаде,
Как надо свою ненавидеть страну,
Идти против Бога, молясь Бога ради.

Да был ли народ, или просто толпа
Под вой, улюлюканье выкрестов, урок,
Из тех, что распяли Христа,
А попа
Убить им не надо особой культуры.

Культ предков у тех, у кого они есть,
А этим безродным, зачатым в разврате,
Достались от дьявола злоба и месть,
Не думать о ближнем, о Боге, о брате.



       -2-

Светло, куда ни кинешь взор,
И тишина разъята:
Екатерининский собор-
Пустое место свято.

И если посмотреть окрест,
Я вижу и сегодня,
Что там, где деревянный крест,
Возвышен храм Господний.

       ЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ МУЗА


Не Пушкина ли дух витает
Там,
Где клёны устилают корни дуба
Узорчатой листвой...
По тем местам
Идут за мной
В больших собольих шубах
И в рыжих лисьих
С беличьей фатой
И с шёлковым пунцовым отворотом
Былого тени,
Прячась за листвой,
Пугая воплотиться вдруг во что-то
Мистическое...
Нет забавней мест!
Видения выходят из забвенья
По той тропе, где тысячи примет
Свидетели былого вдохновенья.

Опушка леса или старый дуб,
Которым, чудо, любовался Пушкин.
О, Пушкин! Ты, конечно, жизнелюб!
А гул орудий - ни тебе отпущен.

Пробьётся из-за туч счастливый луч,
То выхватит пук золота у клёна,
То высветит мне дуб - зело могуч -
При Пушкине он был - по шляпу крона.
И льётся золотой, лиловый свет,
Небесный и земной,
желая слиться,
Кто говорит, что Пушкина здесь нет -
Он в каждом узелке
Кленовых листьев.
Он в этом свете...
Небо и вода
Соединились в шар,
Как на пирушке.
И даже отражения в прудах
Стволов деревьев
Строят слово ПУШКИН.








НА ДАЧЕ КИТАЕВОЙ
1831г.



И ранний свет, и ровный свет,
Когда в тебе разлада нет,
И в теле – чистом роднике –
Роятся мысли налегке.

Сад Александровский и пруд
Перед дворцом…
И берег крут,
Казался мне, от бузины,
Когда мы были влюблены.

Поэт, взойдя на пьедестал,
В пруду купаться перестал.
До перелёта стая уток
Здесь кормится из рук малюток.
Да ива та, что серебриста,
Ей лет, поди, уже за триста,
Конечно, помнит, как бывало –
Он отдавал ей покрывало,
Тугими икрами блистая,
Гонялся за утиной стаей.
Ах, я придумал – быть беде –
«Станицу гордых лебедей
Спокойных…» - Пушкин наблюдал,
Не порываясь на скандал.
И видел озеро Кучане,
И тихой Сороти качанье.

Так всё свершилось. После свадьбы,
Сбежав от юности затей,
Хотелось снова испытать бы
С любимой
Тот накал страстей
В своём отечестве, где грёзы
И слёзы первые любви,
Деревья, воды, даже воздух
Он каждой клеткою ловил.

Здесь всё свершилось!
Пушкин – гений!
Приближен к царскому двору,
Закончен в радости «Евгений»,
Допущен Пушкин в храм к Петру.

       
Его красавица Наталья
Заботами окружена,
А в высшем свете и кристальна,
Чиста и девственна она.
Но вот графиня Фикельмон
Заметит в дневнике нечайно,
Что Пушкин по уши влюблён,
А в красоте Натальи – тайна:
Меланхолический налёт
Или предчувствие… О, Боже,
Графиня, кто же Вас поймёт,
Нельзя поэта быть моложе.