Фатима

"Ах, как красив чужой дворец,
как светел и высок!" -
шайтан шепнёт на ухо, льстец,
ударит кровь в висок! -
"В гареме том красавиц тьма,
но блекнут все они,
когда красотка Фатима
танцует среди них.
Убей супруга, он глупец,
взойди, взойди на трон!
Возьми, возьми себе дворец
и всё, что будет в нём…"

И гибнут воины в бою,
и падишах разбит,
и воют жёны в том краю:
убит, убит, убит…

Хозяин новый во дворце,
глаза его блестят,
с усмешкой хищной на лице
всех жён он ставит в ряд.
И все, как розы, хороши,
и все туманят взор.
Для злой, завистливой души,
не знавшей до сих пор
отказа, грусти, страшных мук,
волнений и любви,
их красота – всего лишь звук:
понравилось? Сорви!

Так вырываются из книг
рисунки мастеров
руками тех, кто не постиг
божественных даров…

Вдруг, краем глаза в стороне
движенье уловив,
хозяин двинулся к стене,
тревогу ощутив.
Увидел хрупкий силуэт:
"Ага, еще одна!"
И тут же – словно яркий свет
лучом коснулся дна –
лицо увидел и ослеп,
и вмиг сошёл с ума,
и понимая, как нелеп,
спросил он: "Фатима?"

И крылья дрогнувших ресниц
взлетели к небесам,
и красотой затмили птиц
прекрасные глаза.

И вдруг его настигла тьма:
потупив нежный взор,
не поглядела Фатима
в глаза ему с тех пор.
Он знал, коснуться белых плеч,
никто не запретит,
и если с ним велит он лечь,
она не возразит.

Но всё равно прелестный взгляд
и сердце, и душа
тебе, тебе принадлежат,
убитый падишах!

Он с грустью понял – никогда
тепла не будет в них,
а дней печальных череда
безумию сродни.

Лишён спокойствия и сна,
он думал об одном –
что можно сделать, чтоб она
мечтала лишь о нём?
Он с ней себя учтиво вёл,
дарами осыпал,
и сад за окнами зацвёл,
и сад благоухал.
И каждый день пытался он
любимую развлечь,
с трудом удерживая стон,
касаясь нежных плеч.

Из всех его прекрасных жён
к несчастью, ни одна
не утешала и, сражён,
он мучился без сна.

Скажи, всезнающий Аллах,
неужто лучше был
убитый мною падишах,
что так её пленил?!
Она за всё благодарит,
покорна и тиха,
но взор печальный не горит,
к словам она глуха.
О, за улыбку, нежный взгляд
я б жизнь свою отдал!
Зачем, зачем мне этот ад?
Я б век его не знал!

"Кому сказать – своей женой
не в силах овладеть!
И кто! Прославленный герой,
врагам несущий смерть!

Страдаешь ты, а там, впотьмах,
смеётся над тобой,
глумится мёртвый падишах,
ведёт последний бой!" –
раздался шёпот в темноте,
шипящий, как змея, –
"Ты душу продал красоте,
а сила где твоя?
Ты свой рассудок потерял,
и ты теперь смешон,
и враг бояться перестал
раба своих же жён..."

…Мне покорялись города,
я был силён и смел,
но Фатима – моя беда,
печален мой удел.

Когда бы с ней я мог убить
и боль свою в груди!
Но без неё и мне не жить.
Аллах, меня прости!..

Он вздрогнул, шорох услыхав
в покоях за спиной,
но отмахнулся впопыхах,
от первых чувств шальной…
Наутро крики во дворце
его прервали сон,
и, изменившийся в лице,
он встал и вышел вон.
А сердце, чувствуя беду,
всё ускоряло шаг,
шептали губы, как в бреду:
"Проклятый падишах!"

Притихли все, и в тишине
раздался чей-то всхлип:
"Бедняжка умерла во сне…
младенчик с ней погиб…"

Какой младенчик? Фатима,
очнись, очнись, очнись!
Спаси, Аллах, какая тьма!
Как от неё спасись?!
Прошли недели, и дворец
не в радость стал ему,
не ел, не спал, всё звал, глупец,
бедняжку Фатиму.
Прости, прости, твоё дитя
я сделал сиротой,
и ждал наивно от тебя
приёма с теплотой!

И без того безумный, он
забросил все дела,
как будто жизнь, как некий сон,
вдруг из него ушла…

А та, чей шорох он слыхал,
сидела во дворце,
и злобой взор ее пылал,
уродуя в лице…
Проклятый мертвый падишах!
Как месть моя сладка!
Не отходил ты ни на шаг
от пряного цветка.
Вскружила голову ему!
Со мной он заскучал,
свою лелеял Фатиму,
меня не замечал…

Её берёг и прятал он,
да только я умна,
пустила слух, пустила звон:
"Красавица жена!"

И вот – завистник – тут как тут!
Бери её и в путь!
Но оказался больно крут,
переборщил чуть-чуть.

И вот, мой падишах убит,
И в блеске Фатима,
и сердце глупое болит –
виновна я сама…
Теперь, мой милый падишах,
ты, право, отомщён.
Убийца твой уже не враг –
он мною умерщвлён.

Не будет больше Фатимы,
съедающей сердца,
крадущей слабые умы
властителей дворца!

И нерождённого дитя
не будет вместе с ней…
Я без сомнений, не щадя,
убила их во сне...
Ну, что же ты, шайтан, молчишь?
Отныне я твоя!
Веди меня – чего сидишь? –
в подземные края…

А где-то там, на небесах,
задорный детский смех
влюбленным вторит голосам,
звенящим без помех.
И нет ни зависти, ни зла,
ни боли, ни страстей,
и улыбается Аллах,
приветствуя гостей...