Роберт Сервис. Мои друзья

Снизу на нарах устроился вор, убийца – лёг надо мной;
Я – посредине, с кашлем в грудине, скрюченный и больной;
Кожа да кости – прах на погосте, стонущий и смурной.

Чуять не мог обмороженных ног, зренье ушло из глаз;
Пальцем в опухшее тело ткни – вмятина будет враз;
Дёсны чернеют, язык цепенеет, близится смертный час.

Крепко меня скрутила цинга, был я ужасно плох...
Зачем обо мне пекутся они – никак я понять не мог;
Ужель, мужики, вам не с руки, чтоб я скорее подох?

Варили они хвойный отвар, давали с ложечки пить;
Вор улыбался и не гнушался болячки мои обмыть;
Добрый убийца едой делился, пытался меня кормить.

Оба злодеи – ни дать ни взять; вор меня обмывал –
И всё вспоминал имена людей, которых обворовал;
Убийца тоже речист, но всё же каялся-тосковал.

Век не забуду тусклый рассвет, что занимался вдали,
Когда завернули меня в меха и в сани вдвоём снесли,
Сами впряглись – нету собак, и на ближний пост повезли.

Как отломали они сто миль – не помню, был словно пуст;
Сердце стучало, как молоток; дыханье срывалось с уст;
Помню, как снегоступы в наст проваливались – хруст-хруст...

Концы отдавал – и вновь оживал: медлит старуха с косой;
Над снежной пустыней закаты стыли багровою полосой;
Мои глаза увлажняла слеза, по щекам стекала росой.

Первопуток месили, теряли силы; по вечерам – привал;
О, как же был я отдыху рад, и как в пути изнывал!
О, как же я ненавидел тех, кто покою мне не давал!

В бессильной злости кричал им: бросьте – пусть снег меня приберёт!
Они плевали – слыхали едва ли, что там цинготник орёт;
Склонясь в три погибели, двигали-двигали сани вперёд и вперёд.

О, как я мечтал, как я шептал молитву страстную ту:
Вмешайся, Боже, пусть чёртовы рожи швырнут меня в пустоту!
Но сон прервался – я оклемался на полицейском посту.

Вор и убийца – мои друзья – напротив меня сидят,
В наручниках оба, на лицах злоба, и безнадёжный взгляд.
...Когда призовут их на Страшный Суд – я в том суде адвокат.

MY FRIENDS

The man above was a murderer, the man below was a thief;
And I lay there in the bunk between, ailing beyond belief;
A weary armful of skin and bone, wasted with pain and grief.

My feet were froze, and the lifeless toes were purple and green and gray;
The little flesh that clung to my bones, you could punch it in holes like clay;
The skin on my gums was a sullen black, and slowly peeling away.

I was sure enough in a direful fix, and often I wondered why
They did not take the chance that was left and leave me alone to die,
Or finish me off with a dose of dope - so utterly lost was I.

But no; they brewed me the green-spruce tea, and nursed me there like a child;
And the homicide he was good to me, and bathed my sores and smiled;
And the thief he starved that I might be fed, and his eyes were kind and mild.

Yet they were woefully wicked men, and often at night in pain
I heard the murderer speak of his deed and dream it over again;
I heard the poor thief sorrowing for the dead self he had slain.

I'll never forget that bitter dawn, so evil, askew and gray,
When they wrapped me round in the skins of beasts and they bore me to a sleigh,
And we started out with the nearest post an hundred miles away.

I'll never forget the trail they broke, with its tense, unuttered woe;
And the crunch, crunch, crunch as their snowshoes sank through the crust of the hollow snow;
And my breath would fail, and every beat of my heart was like a blow.

And oftentimes I would die the death, yet wake up to life anew;
The sun would be all ablaze on the waste, and the sky a blighting blue,
And the tears would rise in my snow-blind eyes and furrow my cheeks like dew.

And the camps we made when their strength outplayed and the day was pinched and wan;
And oh, the joy of that blessed halt, and how I did dread the dawn;
And how I hated the weary men who rose and dragged me on.

And oh, how I begged to rest, to rest - the snow was so sweet a shroud;
And oh, how I cried when they urged me on, cried and cursed them aloud;
Yet on they strained, all racked and pained, and sorely their backs were bowed.

And then it was all like a lurid dream, and I prayed for a swift release
From the ruthless ones who would not leave me to die alone in peace;
Till I wakened up and I found myself at the post of the Mounted Police*.

And there was my friend the murderer, and there was my friend the thief,
With bracelets of steel around their wrists, and wicked beyond belief:
But when they come to God's judgment seat - may I be allowed the brief.

*Имеется в виду ROYAL CANADIAN MOUNTED POLICE - Королевская канадская конная полиция, служба правопорядка на Канадском Севере.