Черный Человек

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Зима, знаешь ли, съедает меня изнутри.
Ветер свистит между домами,
И снег в неволе
Мечется, как мечется что-то
В моей груди.

На морозе потрескались губы,
Как когда-то на карте граница.
В шарф лицо и руки
Прятать больше невмочь.
Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек,
Мой искренний убийца!
Черный человек,
Идите прочь!

Черный человек
Приносит мне свои картины
И, расставляя их у стенки в ряд
(Нелепый вернисаж),
Показывает мне,
Как я в пустой квартире
С петлей на шее дополняю антураж.
Черный человек,
Черный, черный!

«Смотри, смотри -
Бормочет он мне, -
На картине будущее её,
Все мысли и планы.
Это девушка
Лежит на дне,
Как книги
Заполняют чемоданы.

В декабре на этом дне
Лед упирается прямо в лицо.
И теченья шлифуют руки
В позе «смирно».
На пальцах её сверкает кольцо –
Знак вечной любви,
Не сувенирно.

Была она богом.
К тому же бездарный поэт.
Без всякого смысла –
Жить заставляли силою.
И лучшую женщину
Двадцати трех лет
Называла глупой девочкой
И своею милою.

Счастье, - говорила она, -
Алгоритм, вбитый по строчкам.
Каждый хочет быть счастливее,
Чем счастлив сосед.
И это ничего,
Если только по почкам
Вмажет навылет
Чей-то кастет.

В загнившую зиму,
В плену бетонных плит,
В отсутствие слов,
И на Садовом в пробке
Склонить себя к мысли, что ты не убит
Возможно лишь эфиопке»

«Черный человек!
Закрой картины собой!
Ты ведь не мой лечащий доктор,
Правда?
Что мне до девушки,
Которую волной
Смыло давно
В ожидании завтра.

Черный человек
Садится напротив меня,
И руки свои тянет и тянет
Все ближе.
Словно хочет сказать:
«Ты теперь навечно моя»,
Два имени будет
Теперь на афише.

. . . . . . . . . .

Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Зима, знаешь ли, съедает меня изнутри.
Ветер свистит между домами,
И снег в неволе
Мечется, как мечется что-то
В моей груди.

Ночь морозная.
За окном – Москва.
Я зачем-то прячусь
За занавеской.
На столе
растаяла халва,
Стала современной
Фреской.

Где-то воет
Чей-то автомобиль.
Без места, без имени,
Даже без даты.
Вот опять этот черный
Мой заслуженный штиль
Рвет на части, как
Рвут на соус томаты.

«Смотри, смотри! –
Хрипит он, глядя мне в лицо,
Пьет коньяк мой
(кончится – он расстроится). –
Я не видел, чтоб кто-то
В блеске дворцов
Одного лишь желал –
Упокоиться.

Ах, положим, ошибся!
Не в ту вошел дверь.
Ты солжешь –
Но глаза твои лгать не приучены.
Ты не спорь со мной,
Ты просто поверь,
Что для смерти грехи все
Должны быть отмучены.

Ах, люблю я бездарных поэтов.
Прескверный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую -
Как какая-то девочка думала,
Что скоро умрет,
И решила принять это
Аксиомою.

Не знаю, не помню,
В одной семье,
Может в Питере,
Но все же в столице
Родилась девочка,
На имя которой досье
Составляли врачи
Каждой больницы.

И вот стала она взрослой.
К тому ж бездарный поэт.
Без всякого смысла –
Жить заставляли силою.
И лучшую женщину
Двадцати трех лет
Называла глупой девочкой
И своею милою.

«Черный человек!
Ты ужасный гость.
Положи стакан на стол,
На место.
Я вскакиваю со стула,
И моя злость
Бежит через край,
Как дрожжевое тесто.

. . . . . . . . .

Все тихо теперь.
На столе недопитый коньяк.
Сигарета дотлела до фильтра.
Ночь дает свои муки.
Я одна лежу на полу,
И синяк
На плече закрывают
Мои в кровь разбитые руки.