Про Гаврилу и мужскую силу

Гаврила был примерным мужем,
Чужих он женщин не любил.
И им он на хрен не был нужен,
Вот потому он водку пил.

Он в смысле баб был очень слабым,
Хотя и был, как бык силён.
Он мог, конечно, где-то как бы.
Но, в общем, был не чемпион.

За то при виде водки русской
Мурлыкал мартовским котом.
И пить её мог без закуски
Своим большим щербатым ртом.

Он выпивал стакан гранённый
И запивал его пивком.
Всё заедал чуть-чуть солёным,
Обычным плавленым сырком.

Все мужики кричали: «Браво»
А бабы плакали навзрыд.
Он отрезал кусочек сала
И вешал нос как сталактит.

Затем он брал того, кто рядом
И бил его лицом об стол.
И обзывал последним гадом,
И смачно сплёвывал на пол.

Но женщин жутко он боялся
И избегал их как умел
Ведь он за «паренька» стеснялся,
Что между ног его висел.

Он был чуть больше ноготочка,
Ну, как заморенный червяк.
Но сам Гаврила был как бочка,
Обычный русский здоровяк.

Жена молчала, чего тут скажешь.
Ну не любовник, зато мужик.
Бывало так раздетой ляжет,
А он под одеяло мышью шмыг.

За то по дому терем справил,
Сарая три и всё один.
Пока муж пьёт, заходит Павел,
Бывает также Никодим.

Гаврилу это всё достало.
Он к бабке на приём пошёл.
Ей показал того, кто мало
К его фигуре статной шёл.

Старуха сразу всё смекнула,
Горшочек с полочки достала.
Туда дружочка обмакнула
И в нём движение создала.

Он стал расти и развиваться.
Гаврила в панике кряхтел.
И стал немного сомневаться
Того, что этого хотел.

Ведь «паренёк» стал как полено,
В штаны залазить не хотел,
И вырывался то и дело.
Гаврила даже покраснел.

Гаврила дал старухе денег,
Ей лёгкой смерти пожелал.
Сломал её любимый веник
И к чёрту лысому послал.

Зашёл домой. Жена по дому.
Румяна, весела, красна.
Он подошёл, задёрнул штору
И вывалил, как у осла.

Жена, аж, глазом заморгала.
Потрогала не уж то свой?
Откинула край одеяла
И как блеснёт своей трандой.

Жену Гаврила отимел.
Разгорячилась кровь мужская.
Попил кваску, борща поел
И мысль пришла – нужна другая.

И он зашёл в кабак знакомый,
Стакан гранённый замахнул.
И уж, слегка разгорячённый,
Бабёнке рядом подмигнул.

Она не поняла сначала
Чего же хочет этот хам.
Но вдруг такое увидала,
Ну, просто небывалый срам.

Они спустились в погреб винный
И начался безумный блуд.
Нет, просто интерес спортивный,
Не уж то так и нынче «прут».

Они рыдали и смеялись,
Они кряхтели и тряслись.
И лишь тогда они расстались,
Как больше суток проеблись.

Гаврила вновь за стол уселся,
Но больше пить уже не стал.
По сторонам вдруг завертелся
И вновь на женщину запал.

Они опять в подвал спустились
И плоть до жару разожгли.
Когда же сумерки спустились,
Они покой в углу нашли.

Гаврила вновь пошёл за столик
И вновь башкою закрутил,
Но вдруг какой-то алкоголик
Ему промежду глаз влупил.

Упал Гаврила, рухнул на пол,
А мужики сошлися в клин.
Их пот со лба сливянкой капал.
«Ну что доёбся, исполин?»

И ну мочить его ногами,
И ну пинать его под зад.
И обзывать его словами:
«Во всём ты сука виноват!»

Но потерял Гаврила силу
И молча слёзы утирал.
И мысль в башке его застыла:
«Чрез блуд он силу потерял».

Не думал он уже мозгами,
И нет уж мыслей в голове.
Но мы то знаем, между нами
О том, что истина в вине.

Открылась тайна ся великим.
И в древности разврат царил.
Садили бабников на пики,
А уважали тех, кто пил.

В России есть свои уклады.
Здесь пьянство святостью грозит,
А тот, кто спит с чужою бабой,
Тот гад, злодей и паразит.