Записки привратника. День третий

В днях ранней весны и поздней осени есть нечто общее. Раскисший на асфальте и по обочинам снег. Мелкий дождь – сырость и серость. Ещё голые и уже голые деревья. Но есть «две больших разницы». За Осенью следует Зима, её снег и холод. За весной – Лето, а это тепло и разнотравье, цветение и ни каких кутаний в одежды.
После вчерашнего отсутствия, к обеду на работу нарисовалась Мика. Вольный художник! Утро у неё начинается с обеда, и в этом нет ничего необычного, как и в этом дне, ниспосланном или подаренном нам.
Дождь перешёл в состояние занудливой мороси, а он продолжил читать Буковски – «Истории необыкновенного безумия».
«... – Буковски, хотите немного виски с водой?
- Конечно, Харви, конечно.
Мы направились на кухню.
- А галстук зачем?
- У меня на брюках сломана молния. А трусы слишком тесные. Конец галстука прикрывает вонючие волосы прямо над ***м.
- По-моему, вы лучший из современных мастеров короткого рассказа. С вами никто не сравнится.
- Конечно, Харви. Где же виски?»

- Никогда не пей один! Ни-ко-г-да! – сделав страшное лицо и округлив глаза, надавливая на голос, воспроизнёс Юрьев во время очередного «тет-на-тета», проще говоря междусобойчика за пузырём водки, с обязательным Мамардошвили и смыслом жизни. Оного философа ( т. е. Мамардошвили ) Юрьев зовёт как-то по-панибратски, как псвящённый и проникшийся – «Мемори», « Мамардом» или же «Мамом»? Знаете этак уменьшительно-ласкательно. Я ничего против философа, а тем более философии не имею, скорее наоборот, но Юрьев обязательно «перегнёт палку», возводя в высшую степень самоуверенности собственное прочтение трудов Мамардашвили, отчего дебаты становятся жаркими. В прочем это не портит наших «тет-на тетов»...

Эти жидкие галопы,
Эти жалкие аллюры,
Эта суетность и скука,
Эта серость и тоска
Меня слабого снедает,
Меня хливкого стреножит,
Меня хрупкого придавит -
Опечалюсь я совсем
И заеду я к Петрову
Он совсем не хливкий,хрупкий,
А известно добрый, славный.
Мы по маленькой нальём.
Опосля ещё накатим,
Да развеемся маненько:
Полистаем Заходера,
Вслух Катулла читанём,
И гитару потеребим,
А потом о запредельном
Неизменно погундим:
Метафизике сознанья,
Сублимации восторга …
Экзистенциальность мысли
Филосовствующих двух
Занимает их настолько,
Что вторую не заметив,
Отправляются за третьей
Два вселенских мудреца,
Два известных рас****яя,
А точнее сказать – жопы.
Ну, а кто из них жопее –
Это даже не вопрос.
Вот вопрос о смысле жизни,
Самости, самосознанья,
Самодури, самомненья -
Им, известным, по плечу.
Юрьич водку остужает.
Юрьич водку разливает
И гнобит меня Мамардом.
Выдержками, гад, разит.
Субъективен изначально,
Но в риторике силён.
Я ж его - житейским смыслом,
Вовремя подлитой рюмкой,
Примечательным сальцом.
Заполночь и разойдемся,
А точней сказать - под утро,
А еще точней – за полдень.
И соседи облегченно
и отчаянно вздохнут.