цикл Крымский альбом

Панорама с горы святого Петра






Два Неба? Нет.
Два Моря? Нет.
Два то ли неба, то ли моря,
высок,
высок и крутолоб
ты, крымский Пётр.




*



Ты удивись, я тоже удивлюсь:
так явственно соседствуют просторы —
два небо-моря вставшие в союз,
что мнится: воздух — дымчатый моллюск,
раскрывший перламутровые створы
тяжёлой для вниманья ширины
и глубины, зеркальности неброской,
и эти створы вязко скреплены —
там, далеко, где птицы не видны —
тягучею сиреневой полоской.





*


Предметы века не дают гарантий
своей же достоверности, они
юродствуют в медлительной тени
у нежного слиянья горных мантий,

умышленно: авто, футболка, дом
уничижаются, вещь вещи вторя —
под вздыбленным, довлеющим пластом
зрачками намагниченного моря.






*




С охвоенного скального уступа
уже частично, кое-где видна
улыбка беспричинная Гурзуфа,
разморенного моря пелена
(по цвету это мотыльковый пепел),
так терпко, сладко слива, там, внизу,
перезревает, разряжённо светел
прохладный день, перебегает ветер
по карликовым кронам, ты заметил,
как вздорожала память навесу?




*


В сарае комфортабельном, в покое,
единый гул дробится на шумы,
и море штормовое, теневое —
сквозь голову несёт свои валы...

Вот так же точно, помнишь, под глазами
промахивал в наикратчайший срок
угрюмый луг, похожий на платок,
расшитый густо-синими цветами.








*




Сквозь прорези ласкающейся, тленной,
сырой листвы, ты только погляди! —
светло до замирания в груди
проглядывает прошлое Вселенной —

и отмели и омуты, оно –
воистину сиятельно! Свобода —
трезвея от ночного кислорода,
вдруг содрогнуться: всё обречено.





*




Листва жестка на слух, у крымской ночи
тьма тёплая веска и глубока,
в ней дискотека пёстрая хохочет,
то вдруг близка, то снова далека —

относит звуки ветер, шутит с нами,
и оттого-то кажется — плывёт
басами изуверствуя, огнями
петляющий фуршетный теплоход.













*



Сокрыта тьмой прохладная вода,
и глазу что находится в застенке,
мерещится — она скользит сюда
от самых крымских звёзд по гладкой стенке

опруженной на мир хрустальной чаши,
и, обрываясь шумно с ободка
одной волной, преодолев откат
волны другой — летит на стопы наши:

волна вслед за волной, волна вслед за
волной, волна вслед за волной, волна...
















*


В глубокой тайне впитывают вина
густую кровь, упругая волна
в остове пирса — гладкая спина
ленивого морского исполина,

а люди спят — они уснули вместе
в свои мечты и страхи глубоко,
и верно знаю — стонет буревестник,
но — далеко.





*



И, отступая за волною тенью
внутри песка, тягучая… постой,
где среднее меж «влагой» и «водой»
названье? — потакает увлеченью —

неспешно, кропотливо собирать
на плотной полке, в персиковом блеске,
чтоб высыпать на твёрдую кровать,
и, именуя, рассортировать
из ракушек сработанные нэцкэ.






*




То женская негаданная милость,
забота павы — бледно-зелена,
что скатерть-самобранка раскатилась
широкая нешумная волна

под низким небом (тоже нежноцветно).
Сними с плечей рюкзачные ремни,
на берег что поблёскивает медно —
приляг, вздремни…




*


Легчайший спирт неощутимый в соке,
мираж крыла, мифическая синь,
высокие узорные отроги
грядущих облаков… и эта синь!

В твоих глазах бытует нежноцветно
до сонной ряби кроткая волна,
и если в море брошена монета,
то где она?






*


Похоже в полутьме на сотворенье
драконов из одышливых волов
на верхотуре вздыбленных валов
мгновенных граней и гребней плетенье…

О, море штормовое, теневое!
твой тайный вес –
подвижным небесам над головою
противовес.




*


Обвалам темноты излишен счёт,
глядишь вперёд — и не находишь дали —
тугие волны горизонт замяли,
полосками ракушечник течёт,

вспять увлекаем, и одновременно —
идёт «на вы» подъятая волна,
что провода гудящая, вольна
разрушиться…










МОРСКИЕ ЖРИЦЫ



*


Дремотное полуденное море
зеркальной мантою плашмя лежит,
края раскинув, гаснущей в просторе
линией — на уровне души

(так кажется), и, кажется, безлюдью —
то объясненье, что наедине
должны кормить его утробу грудью
стоящие перед небесной глубью
по плечи в мелкой пепельной волне —
три женщины беспечные вполне.





2




Вот это море, вот его и жрицы,
они темны, полуденно оно,
и в дали плоской раковина гудит
в полуде солнца,
и плывут дельфины
по тёплой плёнке пепельной —
пелёнке над глубиной,
и глубина ей скрыта
до времени, когда оно сердито
сбивает эту ткань, рвёт пяточкой,
и неба край пытается урвать.




*
 


Их кожа загорелая до глянца
иссечена вблизи что крокодилья,
так тоже в жрицах выглядит рептилье,
Всем кажется,что вот, они идут,
но се — движенья медленного танца
не человеческих, морских минут...
В глазах их — водоросль под влажным светом
Луны. Они не знают сами?
Но так ведёт по берегу их это,
Так нежит под пустыми небесами.








ШТОРМ



*



В далёком небе, над морем потемнелым —
там ящерицы клубятся по утёсам
туч грозовых.
В моей горсти — что камушков узорных,
Что ракушек мизерных — посмотри!
Вот этот весь изъеденный и бледный
Аргусом называется Паноптом,
И эти точки — бывшие глазницы
Звёзд удалённых.
Вот эта, приглядись, внутри содержит
восход на глянцевом волнистом небосводе —
явление Зари розовоперстой.
А в этой начинается гроза,
да пуще нынешней, что тёмный кремень,
такая темень. Прочие ракушки
для бус годны за их витиеватость,
а вот… но ветра чувствую порыв…
гляжу к плечу и ничего не вижу,
кроме пляжа и зелёных кущ,
а их напротив — море потемнело
и молния в гряду угрюмых туч
гадюкой с неба сброшенной, влетела…
Но я ещё скажу — у тех, цветных
вещичек, что внутри пейзажно глубки,
у некоторых из них –
волнистые идут по кромке зубки.
И поспешу — ярится Посидон —
морской король, младенец бородатый!




*




Театр как будто, да и только…
но только сцены глубина
на сотни миль удалена,
актёров нет,
ревёт младенец бородатый,
последний истончая свет,
рядами — дышащие волны…
А где подсвечники для молний?
Для ветра где узорный гвоздь,
чтоб в мокрый сумрак полотенце
Из рук озябших не рвалось?
Большая бархатная штора
для сумасбродного простора!
Но стало смахивать на цирк —
полоской поля мимо дачи
с коляской древний мотоцикл
сиреневый, с тремя носами
тёмно-оранжевыми, скачет.