Львиной горе

Вновь прильнуло, да извернулось,
прошептало «привет»,
прикоснулось
к нагому,
ознобом больному,
да дымом пропахшему
сердцу,
прикоснулось
тканой сединою цветов
разноцветною,
ветреной дланею-ветвью
то место
святое,
с которым мы вместе
по-детски
в закат влюблены.
И пьяны…
Да пустое!
Ведь они не пустые, глазницы,
и небом предсумрачным
мы, сумасброды, хмельны…

О чем же ты грезишь теперь,
моя птица,
мигая блудными детьми –
светлячками
мне там, вдалеке?
О чем же сегодня
твоя первозорь заискрится?
О чем полыхнут
в домах чужаков огоньки?
Я услышу, грезя, как и ты...

И вновь возрождаясь,
прислушаюсь к сказке
от мира во мне,
что придя налегке
гостевать
в ту минуту как раз,
ухмыляясь,
приютится в души уголке,
и бессвязные речи-болезни
шептать сноровится…
Не восприму всерьез,
оборву, разорву его бредни,
сквернословить начну,
чтоб забыться,
да крикну насквозь!
И споем мы с тобою,
сестрица…

Пропоем, помолчав;
не промолвив ни слова.
Выдрав вечности ком,
скажем снова,
не помнив былого –
по-новому –
миру: «Прощай…»
И поссоримся с ним
с полуслова.
Мы затихнем…
Чтоб петь,
да беззвучно,
всего лишь глазами…

«Привет…»
Ты же знаешь –
я вновь ускользну,
не оставив следов…
Склонив голову,
очи свои закрывая.
Но – бесспорно! –
к тебе я вернусь,
тихим голоса звоном
играя,
в дом мой
ветреный,
дом мой родной,
да крещенный весной,
дом прямехонько
под небесами.

28.VII.2007