Сверхновая
нарочито нагая,
птичьей трелью повещая,
родилась.
Серебром-лазурью,
искрою златою, –
возгласом поэта! –
божьим сердцем-цветом,
громогласной блажью
разлилась,
над весною
распахнулась,
как объятья,
красотою развеваясь,
колыхнулась,
и навстречу добрым людям,
добрым братьям
понеслась.
И в поросшие полынью
равнодушья,
бледные,
проказой закупоренные,
солнечные в быль затхлую,
души
потянулась.
Запятналась шишаками.
«Что же, что же?
Где вы, братья?
Отворите!
Я стучу, так отчего же
вы молчите?
Отворите!
Я ведь любовь, да одиночество –
погибель,
я ведь сиянье – но оно без вас
померкнет,
и стужа уж пустила во мне
семя...
Отворите!
Вшивой шавкой окрестите,
да пинайте башмаками,
не кормите –
голодая, я не сдохну!
Лишь бесчувствие-урод
ковырнет меня украдкой,
извне плесенью пожрет...
Отворите, я нагая!
Отворите, я избита
тухлотою ваших нор!
На стемневших
серых ставнях,
глухо сбитых,
оброню слезою взор...»
И ослепла –
зренье голодом снедало
средь уродливых домов.
И оглохла –
эхо воплем оглушало:
«отворите, отворите...»,
доколе не своровало
ветром стон...
Потускнела, отощала,
опоганилась в грязи,
где-то суму своровав,
лохмотной стала,
на углу камней оплеванном
сверхновая слепая,
сумасшедшая, убогая, немая,
с «отворите» на губах,
что застыло там, не зная,
очутилась... Не сияя.
Лишь глазами
сея страх.
2.IV.2008
Свидетельство о публикации №108042002881