Два слова Саяту о женитьбе

Почему нет картинок?
Почему нет икринок?
Почему нет икр и ног?
В целом, ты многое бы еще смог.

Жаль, что мало на свете глаз.
Их меньше, чем точек зрений.
А впрочем, давай обойдемся без подозрений
на третий раз.

Почему я решил вставить словечко?
Почему и зачем надевать колечко
на палец, который уже не средний,
но еще не мизинец? Отчего
даже в осенний день свадьба,
даже бриллиантовая - не гостинец?

Молчи, Саят. Можешь, конечно,
потрогать пальчик, который известным образом
выберет мир отца и матери.
Потом уже мальчик пойдет
по скатерти бытия, обходя изгибы рюмок
и некоторых пиалушек с чаем.

И бранить эту скатерть не смея,
мы заклеем ее прорехи. Кто телом.
А кто словами. Как все человеки.

Как странно не выбирать. Обычно другое:
выбирая, мы унижаем божественность Восприятия.
Его вертикальную человечность.
Бог создал нас, не выбирая. Он не оскорблял вечность.
Бог просто делал свое дело так,
как умеет это делать только Он.
Не думай, что я говорю о Боге в прошедшем времени.
Время всегда здесь, оно никуда не уходит,
покуда есть слово.

Что такое обычный век дня сего?
Это обычности бык, что набычившись,
порой выплюнет жвачку желаний.
А после отбытого впечатления
полезна бывает в миру
своим молоком сновидений
корова-ночь.
Так слагается дочерняя
точка зрения.

Обычное может стать диковинно необычным.
Так, даже прямой отрезок
никак не делится пополам,
если количество точек в ней будет
некратно двум.
Про это не помнит школьный учитель.
А если вспомнит, то потеряет охоту учить детей
премудростям слишком земных геометрий.
И радость познания — самый жестокий мучитель,
если быть высоко беспристрастным.

Сквозь щелку речи (если вести дело вприглядку),
правду-матку может познать
не только Сократ-акушер.

О вечном лучше не думать
перед женитьбой.
Любовь — это такой цветок,
который воскрес из пепла,
и где мохнатое брюшко пчелы
в качестве посредника — только свидетель.

Любовь похожа на ребро Адама.
Она трепещет в середине тела
златою стрелкой, умерщвляя атлас
начертанных определений дружбы.

И брызжет кровь по венам.
И судорожно кружат в венском вальсе
Частицы клеточных отходов.
Мат ходов
неравноценен пату ожиданья,
когда добавить нечего в сюжет.

Религия любви — реликвия для пешек,
которых не использует Рука,
играя «лошадиной половиной», когда уж нет ферзя...
Вины тут пешек нет, как нет вина
в бутылке Семиречья. Она давно осушена
губами короля. Иль королей — у них одна
игорная судьба.

О маме я не буду говорить.
Увы, не хочется мне говорить о маме.
Пусть папа оговоркой будет здесь.
Пусть лапа тайны ткнется коготками
в ладонь семьи.

Какая же семема толкется в слове семь?
И разве я не есть взаправдашний гарем
то крутобедрых мыслей, то систем,
то ласковых идей, то строгих теорем?

Так почему же свадьба — не гостинец?
Не знаю. Может оттого, что пир сей
в мире сем есть горсть гостей,
которые ткут ткань судьбы семейной.
Не пряников, а хлеба тут проси...

О чем я не сказал, иным пусть станет!
О чем не написал, пусть говорят.
Пускай ругают нас невечными словами,
но только будь, Саке, превыше клятв.

2 сентября 2002 года, Астана