То, что рождает туман

-И ты в серьез веришь, что если эти штуки колдовские на себя надеть, какая-то защита выйти может?
-А то! Они ж не тяжелые. А в бою всяка вещь сгодиться может. Думаешь, ерунда, а она раз, и пользу принесет.
Сказывают, что один мужик с собой колесо пять лет носил, все думали – дурень, ан нет, как-то, раз на него сверху здоровенный камень упал, так он колесом то и прикрылся.
- И что, выжил?
- Куда там. Вместе с колесом и расплющило.
Смеются воины.
Скоро рассвет.
Туман, скопившийся ночью в оврагах и впадинах, начинает неторопливо выползать на ровное место. Дня еще нет. Ему только предстоит родиться. Не яркий солнечный свет, но не имеющая определенных очертаний мгла приходит на смену тьме. И многое еще может произойти, прежде чем поднявшееся солнце четко и ясно высветит очертания предметов. Волхвы говорят, что именно в этом обманчивом и неопределенном рождается новый день.
Каким он будет? Какую судьбу сплетут неверные нити тумана для людей, собравшихся сегодня на этом поле?
Много их. Пришедших на это поле, для того чтобы постоять за Родную землю.
И пусть сейчас они не видят друг друга. Пусть туман срыл всех, кроме самых близко стоящих. Но те, кто рядом, уже объединяются между собой, образуя десятки. Десятки сливаются в сотни. Сотни в тысячи. И вот уже ровные ряды воинов стоят, развернувшись щитами к врагу.
За-щи-щать….
Закрывать щитом. Щитами. За крепостью этих щитов могут безбедно жить Родичи.
Всегда была крепка защита для Родины. А сегодня еще крепче станет.
Торопливо пронеслась перед пешим строем группа всадников, мелькнул силуэт человека в черном до пят одеянии.
-Чернокнижник. – прошелестело среди воинов, - с княжьего двора. Служитель распятого бога.
- Не пойму я князя, зачем понавел этих колдунов. Крутятся среди людей, водой брызгают, волосья по прядке стригут, амулеты странные, в виде креста с приколотым к нему человечком на шею развешивают. А зачем все это?
- Темнота ты, Пересвет, это ж они тебя в войско своего бога записывают. Типа, если ты все так, как чернокнижник сказал, сделаешь, то их бог с тобой в бою будет, а если помрешь – поднимет тебя прямо в теле твоем, и опять ты живой будешь.
- Чудно это! Вот, прям, как есть, мертвяками и оживем?
- Ага! А впереди их бог на коне и в доспехах.
- Врешь. Откуда ему коня с доспехом взять, если он голый, мертвый и на кресте висит.
Пересвет ткнул крепким пальцем в деревянный крест. – вот он их бог. Тощий, да слабосильный, какая от него помощь. А насчет «оживить», так если он сам мертвый, то и нас, думаю, тоже оживить не сумеет. На вот возьми второго, если веришь, что помощь от него будет. А я, как завещано предками не колдушками, а умением биться буду.
У нашей земли свои Боги. Не такие мелкие, что на шею поместить можно Они мне помогут.
Улыбнулся Пересвет, глядя на то, как Ослябя надевает на шею второй крест. И неумело обмахивает себя рукой, как учил его человек в черном.

Тиииииииииииии…….чвяк.
Звонко пропела стрела, и, найдя щель в крепкой броне, сочно причмокнула, впиваясь в мягкое податливое тело. Прошелестел, выползая из тугой кожаной пелены меч.
И вот уже веселый звон сталкивающейся между собой стали, глухой треск ломаемых палицами костей, яростные возгласы бьющих и полные недоумения стоны умирающих, слились в один общий гул.
Зла. Быстра сеча.
То не парни из-за девиц поразмяться вышли – то воины встретились, да смерть с собой принесли. Принесли-взрастили, да и выпустили на врага. Знают, что только ловкому да сильному жить на земле этой, а если кто не певец в сече, так о нем и поминать незачем. Красив бой, когда умел вой. Бойцам-красавцам и невеста под стать. Смерть. По полю белой лебедушкой ходит, лучших витязей для себя выбирает. Только богатыри с ней идти не хотят, вместо себя других отправляют. Сами лишь зубы скалят, будто нет ничего для них радостнее, чем врага немилой красавице сосватать. Богатырь в сече сам себе господин, каждый сотни врагов стоит.
Дружинники, бойцы бывалые, малыми группами узор вяжут. Смотри, то не пять человек, а один многорукий воин среди полчищ вражьих. Не битву ведет – танцует для благодарных зрителей. И так зачарованы зрители тем танцем, так восхищены, что глаз отвести не могут. Со всех сторон напирают, танцора коснуться хотят.
Да только не могут. Нет сил у врагов, разорвать искусное плетение бывалыми воинами созданное. Нет смерти для них, пока братья спину прикрывают. Не дрогнет рука, не собьется ритм. Потому что знают – тот, кто в бою спину твою открыл, не брат тебе боле, но враг. И не важно, почему он это сделал, из страха или из подлости. Примет он смерть от руки сотоварищей. Другое дело, если ранен кто. Если нет больше сил – острый меч держать. Тогда сплотятся вокруг братья-соратники и не отступят ни шагу. Не отдадут врагу на поругание.
Стеной стоят ополченцы. То не воины – мирные пахари да ремесленники на защиту Родины поднялись. Их сила в единстве, упал один, его место в строю другой занял. Слабы в одиночку, но пока вместе – нет силы, которая сможет их одолеть.
 
Стонет враг.
Бежит, забыв честь, потеряв себя.
Торопится. Хочет уйти от смерти. Да только сваты её проворней оказываются.
Стихло.

Мягкое закатное солнце, нежно освещает место прошедшего сражения. Его лучи ласково касаются погибших, как бы боясь отвлечь их от очень важного занятия – превращения Человека в Бога. Перехода в мир, где их Родичи-Предки-Боги ждут тех, кто прожил свою жизнь так, чтобы можно было принять как равных. Тех, о ком потомки будут с гордостью складывать песни и сказания.

Пересвет встал и расправил могучие плечи.
Взглянул на свое тело, оставшееся лежать на земле с обломком вражеского копья в груди.
Услышал знакомые голоса, приветствующие его.
- Пора.
Он в последний раз окинул взглядом расстилающееся перед ним поле. Мертвые, раненые, отыскивающие павших товарищей живые. И окружающая природа, будто бы не заметившая перемен.
- Жизнь вечна – с удовольствием подумал Пересвет – и Явь, и Навь и Правь, все есть проявление Великого круговорота жизни. Деревья, и птицы, звери, Боги, и люди – все знают об этом.
И потому не плачь, но хвалебные песни несутся вслед погибшим героям. Не скорбь, а гордость наполняет сердца их Родичей.
- Пора.

Но что это? Не все погибшие смогли, подобно Пересвету, выйти наружу. Удержал в мертвом теле, поверивших черному колдуну, надетый на шею крест. Не дал уйти к Богам-Предкам.

Вот и Ослябя.

- Вставай, брат. Пойдем. Пора нам, великий воин.
Склонился Пересвет над бездыханным телом Осляби.
Но не слышит его Ослябя. Синим упырем, бъется-задыхается в мертвом теле.
-Не могу … выйти – не голос – хрип измученный. – Они не пускают.
И силится показать невидящими, остекленевшими глазами на кресты, чернокнижником подаренные. И Ослябин и тот, что Пересвет перед боем отдал.
- Да нешто удержишь богатыря такими безделицами?
Осерчал Пересвет, рванул кресты с груди Ослябиной….
Да только прошли пальцы бестелесные сквозь них, даже не на милливетр не подвинув.
Хрипит, корчится в мучениях страшных в мертвом теле Осляби.
Стонут в остывающих телах те, кто, поверив чернокнижнику, повесил на себя ужасное творение рук его – крест с мертвецом распятым.
Вспомнил Пересвет слова чернокнижника «И в судный день будете подняты и судимы Богом», и понял о чем они. Все крест надевшие навеки теперь в мертвых телах обречены быть. До того самого дня, когда придет их Бог. И власть того бога через кресты на те души распространяется.
И в другой раз глянул вокруг Пересвет.
Другими глазами увидел он поле прошедшей битвы.
Уже не герои-товарищи, в славном бою погибшие, а не имеющие надежды, закованные в вечном холоде разлагающихся тел, мертвецы были вокруг него.
И понял он, что не будет больше у Родичей песен славы и радости о погибших.
Отныне по Родной земле не слава, а горький плачь по мертвым, стоять будет, потому что нет страшней той участи, чем та, что для них колдун уготовил.

А вот и сам поп-чернокнижник бежит. Ловко, аккуратно переступает ногами между погибших. Лицо у него доброе и печальное, губы шепчут:
- Спасены! Спасены.
Гордится, наверное, что стольких людей к Богу своему привязал.
Но нет.
Слезы на глазах его, скорбь на лице. Искренне опечален он смертью каждого из лежащих перед ним мертвецов. Искренне желает помочь им. Потому, проходя между телами, он аккуратно поправляет кресты-распятия на груди их, потому над каждым творит заклинание-молитву, по окончании которой легкая улыбка озаряет его уста.
Что такое?
Пересвет даже не сразу понял, что именно возле его тела, остановился черный человек. Вынул из кармана крестик на веревочке, склонился и повязал его на шею мертвецу.
-Спасен… спасен…
И вновь ласковая улыбка осветила его лицо и вновь бежит-семенит он, размахивая черными крыльями своей странной одежды.
- Зачем? – удивляется Пересвет – Я то уже здесь снаружи, давно вышел. И никаким крестом меня теперь не удержишь. Видно не понимает чернокнижник что делает. Просто надевает на всех подряд, и считает что это правильно.

И вдруг Пересвет понял, что человек в черной одежде вовсе не злой, что не по ужасному замыслу лишил он всех этих людей Жизни.
- Да он же сам не понимает что творит.
Будто бы деревенский дурачок на ярмарке, сидящий посреди площади и перебирающий сушеные коровьи какашки. Просто, бездумно не беспокоясь о последствиях, делает, то, что почему-то считает нужным. И не суть деяния для него важна, а некое, авторитетное для него одобрение.
- «Холосо?» - слюнявыми губами бормочет дурачок, с подозрением вглядываясь в лица идущих мимо людей.
 - «Спасены?» - шевелятся губы чернорясого человека с вожделением глядящего в сумеречное небо.
И, наверное, каждый из них слышит приемлемый для себя ответ, потому что все также продолжают они делать свою работу, на которую подвигла их вера.
- Не по злой воле хитроумного врага, а из-за обычного нежелания или неумения думать, весь мир может оказаться под пятой счастливых слепцов поклонившихся мертвецу. Обидно!
Нелепо!
Это было последнее, о чем подумалось Пересвету.

Потому что пришла его Пора, и его Родноверческая сущность, чистая и свободная, рванулась навстречу Солнцу – извечному творящему началу, частью которого всегда был, есть и будет Человек.

День подходит к концу.
На поле, неспешным шагом надвигаются сумерки. С каждой минутой они становятся все более осязаемыми, открывая дорогу темной, без единого огонька ночи.
Но каждый из нас, будь то человек, зверь, птица, или одиноко стоящая на вершине сосна знает, что на смену ночи всегда приходит утро. А с ним и тот самый, особенно плотный в наших краях туман, в котором рождается новый, еще ни кем не изведанный день.