Затерянный. проза

       ,,Затерянный,,
       
       Долгий переход совершали путешественники сквозь пустынную местность затерянных степей и лесов; в далёкой глубине мира, за высокими холмами лежала доныне никому неведомая местность, край о котором настоящее поколение не сохранило в себе ни легенд, ни историй, ни мифов…
       Усталые и поникшие от долгого перехода, измученные дорогой и жаждой, палящим солнцем и недостатком провизии – таким несчастным путникам, в столь нелёгком пути, могло бы пригрезиться всё что угодно и всякое такое.., но подобного ими увиденного не ожидал никто…
       Ещё на подъёме холма каждый из вереницы путешествующих был бы рад встретить в этой отдалённой от родных мест глуши радушие и гостеприимство, пусть даже неведомого и чужеязычного населения. Но, увы, подъём на вершину ознаменовался глубоким огорчением для надежд всех скорбящих этой немногочисленной группы: как ни странно их взору открылось свободное пространство, свободное – для вольности ветра, насколько хватало глаз, вольность представлялась им безграничной: песок, камень и … ничего больше – вот и вся гостеприимность, представшая перед изнывающими путниками.
       Только голос ветра манил необычно и не отпускал уже зачарованный и привлечённый слух путников, их немногочисленный караван, подчиняясь неведомой силе манящего голоса, двинулся вниз с холма навстречу летящему шёпоту невнятных, завораживающих душу и разум, голосов.
       Спускаясь вниз, вся путешествующая компания плавно погрузилась в гущу новообразовавшегося тумана, густого и проглядного, - это был мрак, не пугающей, но завораживающий – нежностью своего прикосновения: осторожно ласкающий тело и слух.
       Мрак рассеивался. Постепенно лёгкий шёпот приобретал чёткие очертания голосов, внятность речи легко и плавно переходила в откровения: полностью исчезнув, туман раскрыл ещё большую неожиданность, чем свободное пространство дикой пустоши из песка и камня, взор принял веселие забав и танца, - слух усладился дивной музыкой и прельстился звуками пиршества.
       К волнению, по всей видимости, весьма ожидаемых гостей, и без того глубоко поражённых немыслимым изумлением было прибавлено ещё большее удивление: в ясный день на небе горели звёзды, крупным блестящим песком рассыпанные по всему небосклону, звёзды,- которых при малейшем желании можно было коснуться макушкой собственной головы. Они ярким водопадом сыпались на плечи и головы всех присутствующих, ложились под ноги стучащие танцы, под гром аплодисментов и смеха, раздававшихся с разных концов всего оживлённого селения, - вновь возвращались на свои места сияя ещё большими огнями и переливаясь неисчислимым многообразием красок в великолепном буйстве своей неисчерпаемой силы
       И ещё одно необычное видение поразило их восхищённый разум: отражённые в воздухе, лучами звёзд, легко и свободно разгуливали их тени, строили мерзкие гримасы своим телам – хозяевам и те не задумываясь, словно они были зеркальным отображением, - безвольно вторили своим теням, подражая их ужимкам и грубому кривлянию.
       Тени потащили свои тела вглубь селения и те плелись за ними словно безмозглые бродяги
       Границы центра селения были не только началом города, но и пропастью для заплутавшего сознания. Прекрасная песня очаровательных жителей срывалась в крик и визг, ломалась на слоге и переходила в дикий вой; Изящные длинные руки с нежной кожей, бешено расчёсывая свою голову, скрючивались на глазах, как и все их тела приобретая жёлтый оттенок кожи покрытой синими пятнами, мерзкой проказой и всевозможными струпьями, распространяющих отвратительный запах; голову они уже чесали корявыми крюками рук, раздирая череп, из него лезли острые, покрытые рыбьей чешуёй рога, вся одежда на их теле рвалась, исходила по шву – уступая место безобразно вылазящим наружу обломкам собственных рёбер, побочных конечностей и непереваренных кусков чужих тел…
       Пустынное место из песка и камня в эту ночь было окрашено в ярко-красный цвет, в небе не было ни одной звезды, но бордовое свечение заставляло беспокойно кричать и метаться всё живое, окружающее этот затерянный в неведомых глубинах истории, мифов и легенд город.




       "ВЕНСКИЙ ВАЛЬС"
       
 Машуня, не сердись на меня, я ведь не со зла, у меня, понимаешь, характер такой и ничего с этим нельзя поделать,– таким уродился.
Стасик перекрестился и встал на колени
- Машунька,–
Поцеловал её обнажённые голени и коснулся губами её коленей.
Машуня, обещаю, что это было в последний раз, больше такого никогда не повторится, клянусь тебе всеми святыми…
- Перестань, Стасик, юродствовать…
Маша перебила «горькие» излияния Стаса, взяла со стола стоящего в центре комнаты, букет цветов, преподнесённый им, и вручила его Стасу в руки, всё ещё продолжавшего стоять на коленях.
  - Это был действительно последний раз; она развернулась и вышла из комнаты.
Маша спустилась вниз по лестнице, прошла консьержку, мило улыбнулась собственному своему отражению в стеклянной перегородки входной двери,- раскрыла её и вышла на улицу.
Ей сразу пахнул в лицо свежий морозный ветер, приводя в порядок сбившиеся мысли. На улице ещё стояла осень, и листья багрово-жёлтыми разливами ещё украшали осенние дни, и серыми с жёлтыми пятнами играли вечерние блики высоко в кронах полуобнажённых деревьев, и в туманных кольцах рассеянных фонарных огней.
Проходя пустынной аллеей в приглушённом туманном свете, уставшая фигура девушки неспешно остановилась возле скамейки, задержалась на какое-то время, и так же неторопливо опустившись, присела на неё.
Маша погрузилась в воспоминания; все переживания волнами накатывали одни картины прошлого за другими,- спешно накладываясь друг на друга и мешаясь.
Глубоко вздохнув и поёжившись, толи от холода, толи от всего случившегося…она вспомнила, как впервые приснился ей сон, и ей подумалось, что она счастлива
Впервые приснился сон.., а потом он продолжался бесконечно долго,- ( и продлился бы ещё,- если бы она не узнала правду) ,- ей снилась счастливая жизнь, ей грезилось настоящее,- такое настоящее, каким она сама себе его представляла; таким, какое ей самой хотелось видеть.
Однажды, в подземном переходе, кто-то ненароком взял её за руку, и посмотрел ей в глаза, и она не смогла отвести своего взгляда, и две пары глаз впивались друг в друга, и пальцы невольно сжимались в объятия, и нескончаемым потоком, десятки и сотни человеческих судеб проходили мимо её единственной жизни, и лишь он один держал её сейчас за руку, и его глаза смотрели куда-то вглубь её глаз. А он, только, просто извинился, выпустил её ладонь из своей руки и ушёл,- затерялся в толпе.
Потом, много ещё раз она приходила к месту их первой встречи.- проходила мимо, останавливалась, ждала..; возвращалась вновь, в разное время, смотрела в глаза, заглядывала в лица,- оставалась одна, её уносил общий поток..; но ни разу то знакомое прикосновение не прижимало её ладонь.
В последней части этого долгого сна, был поезд метро, был вагон, заходили и выходили люди, садились, вставали, уступали место, проходили, толкались, и она нечаянно наступила кому-то на ногу, извинилась, но Он не обратил никакого внимания; поглощённый газетой, он даже не поднял на неё свой взгляд.
Она дождалась, когда возле него освободится место, она присела рядом и внимательно разглядывала его профиль; он всё так же был погружён в своё чтение.
  Она ни сказала, ни слова, даже когда он сложил свою газету, поднялся, подошёл к двери вагона, и вышел.
Она ожидала, что увидит его, непременно увидит, заговорит с ним,- неотпустит.
Дверь раскрылась, гладкие, толстые стёкла дверей, обрамлённые в железо, разошлись в стороны, и она вышла.
Она стояла на платформе и глядела на тёмное широкое тело электронного циферблата; она внимательно следила за ярко мигающими цифрами, за красной, бьющей в глаза строкой из цифр, сложенных при помощи светящихся продольных и поперечных палочек; две пары точек, как две пары глаз, мерно мигали на тёмном теле подземного, мёртвого циферблата.
Она опустила свой взгляд и всматривалась в тёмное чрево холодной шахты – она всегда ощущала его злое неслышное дыхание, оно проходило по её телу,- оставляя на нём озноб от своих дерзких прикосновений
Секунды бежали, пустой перрон оглушался гудением ветра, белоснежный мрамор горел на столько ярко, на сколько позволяло освещение этого мегаполисного подземелья.
Марина ощутила прикосновение чьей-то руки на своём плече – и слегка вздрогнула от неожиданности. Она обернулась и увидела уже знакомые ей черты лица
- Привет! Я немного заблудился, ты мне не поможешь?!.
Потом они гуляли по парку в сиянии приглушённых фонарей и ярких звёзд
Она шла и всё о чём-то оживлённо говорила – говорила; он шёл следом, позади неё, немного отставая; и молча слушал и смотрел на неё.
Она развернулась к нему, но никого не было, и её восторженное оживление вмиг исчезло; потом она подумала, что это шутка,- огляделась по сторонам, затем ей стало страшно, но страх быстро перешёл в какое-то необъяснимое огорчение, разочарование,- она опустилась на прохладную скамейку, но не ощутила этой прохлады; она замурлыкала печальную детскую песенку, опустила лицо в ладони и головой прижалась к коленям. Кто бы знал, сколько она так просидела, сколько прошло времени, и сколько ещё могло бы пройти,- но чьё-то частое дыхание, и холодное мокрое прикосновение вывело её из состояния, в которое погрузила её череда событий сегодняшнего дня.
Она опустилась на скамейку, уронила голову на ладони и застыла в безмолвном, безысходном ожидании.
Тёплый влажный жар обдал её руки, и что-то холодное и влажное прикоснулось к ним в тот же миг; не смея поднять голову от отчаянья и охватившего её безразличия, она продолжала сидеть, приникнув лицом к ладоням и замерев.
Шершавое существо проскользнуло у неё по рукам,- влажное и успокаивающее прикосновение. Подняв голову, она увидела добродушно уставленную на неё мордочку, и алый оскал пасти.
Чёрный пёс смотрел на девушку, и казалось, он улыбался, и приглашал её с собой.
Она погладила пса по гладкой чорной шерсти от головы, по холке, и затронула часть спины; пёс повёл хвостом и повернул в сторону, приглашая новую знакомую с собой.
Девушка поднялась со скамейки; взяв чёрного пса за ошейник, они вдвоём прошествовали вперёд, навстречу сияющему туманным огнём чёрному остову фонаря
Пройдя сквозь круг света, лежащего отражённым лучом на поверхности асфальта, девушка и пёс оказались на другой стороне, за чертой происходящего здесь и сейчас.
Миновав луч света, они оказались там, где ничего не изменилось. Окинув взглядом то место, где был пёс, девушка обнаружила птицу, она взмыла вверх, прочертила высоко в воздухе круг над головой девушки и стремительно ринулась вниз; налету подхватила девушку в клюв и помчала её с быстротой выпущенной стрелы. Молнией понесла девушку к границе, где оканчиваются ветви деревьев,- где обрывается прежнее и берёт своё начало новое, неизведанное настоящее, неосознанное и ещё непонятое нами
Они по-прежнему были всё в том же парке, по-прежнему в небе светили яркие звёзды, и в их окружении горела мертвенно-белым светом огромная луна. В парке раскачивались, скрипели кроны деревьев, шумели на ветру их полуобнажённые ветви, весь мир животных вокруг спал, или мирно притих в предупредительной предосторожности, притаившись в своих норках и щелях. И только двое живых существ естественно и спокойно, с уверенным бесстрашием шествовали в глубине, в центре безоговорочных, неоспоримых владений сумрачной стихии заворожённого осеннего парка
Она сидела в клюве огромной чёрной птицы, она сидела внутри огромной пасти и порыв ветра сквозь узкие отверстия в верхней части клюва, прямо над её головой, привлёк её внимание; она приподнялась слегка на коленках и заглянула в узкие щёлки ноздрей. Она увидела, как что-то опрокинулось перед её глазами, а затем выровнялось и стало стремительно приближаться – всё ближе и ближе, всё быстрее и быстрее, пока вновь не опрокинулось и ослепило её ярким светом.
Всё было по-прежнему: девушка сидела на лавочке в парке шелестели листья, ещё задержавшиеся на деревьях, и шумели уже опавшие и перебегающие с места на место.
Она сидела рядом с мужчиной, но было какое-то странное ощущение. Он прикасался к ней: трогал её руки, прикасался,- касался её лица, говорил с ней; но она ощущала это не собой, как будто не своим собственным телом, а словно она вновь находилась в клюве той огромной птицы, что так неожиданно и ловко подхватила её и понесла в высоте над простором, и сквозь глубину яркого света; и она вспомнила, что произошло в тот миг: подхватив её, птица волчком взметнулась в вышину, затем выровняла свой полёт, и какое-то время неслась прямо; потом вновь был немыслимый круговорот и резкий рывок, и птица взвилась, но не вверх, а вниз,- она устремилась в широкую расщелину земли, видневшуюся на её поверхности,- понеслась к самой глубине её бездны.
А затем,- она очнулась здесь, на этой скамейке, сквозь яркий свет влившийся в её память.
Она глядела на происходящее, словно из нутрии самой себя: она ощущала и воспринимала все движения и действия своего тела, но никак не могла повлиять на него,- она не могла воспользоваться собственным телом, распоряжаться им по собственному желанию, оно было словно подчинено чужим действиям и повиновалось чужой воле,- её - собственное тело – не подчинялось ей.
Мужчина сидел рядом и гладил её ладони, держал её за руки.
Ложились его пальцы на раскрытые линии её ладоней; прикасались и передавали его губам всё прочитанное ими. Он привлёк всё её внимание к этим замысловатым знакам судьбы; она искренне углубилась в понимание начертанных строк, и предвкушала с неподражаемым ожиданием пророческое чтение своей судьбы.
Но вдруг, неожиданно, её внимание что-то привлекло, она ощутила это где-то внутри себя,- подняла голову и за спиной свого собеседника там - где-то в глубине парка – блуждали тени, чьи-то призрачные фигуры колыхались в приглушённой тьмой, свете луны. Она подалась вперёд, но ничего не произошло, ровным счётом ничего не случилось, словно она и не делала никаких движений.
Фигуры застыли на мгновение, и вновь задвигались,- ожили и направились в её сторону,- они двигались к ней.
Не было ни страха, ни ощущения чего-то неприятного. Две тени уже были на таком расстоянии, что их можно было без труда разглядеть: две фигуры, два призрачных человека – мужчина и женщина, застыв, парили в воздухе перед ней. Мужчина на скамейке был недвижим, для него время словно остановилось,- ничто не привлекло его внимания.
  - Линии судеб,- их невозможно читать, загляни внимательнее в его глаза – тень женщины-призрака произнесла эти слова уверенным ровным голосом
- Ни будет ничего, что сказано им,- не сбудется, но осуществимы твои желания – голос мужчины-призрака был таким же ровным и уверенным, как и его спутницы.
Девушка перевела свой взгляд на сидящего рядом с ней человека и тут же заглянула ему в глаза. Внутри его глаз горели яркие огни, яркие красные отблески бросал закипающий внутри его тела пламенеющий жар; сама его плоть темнела на фоне этого огня чёрным, обугленным камнем.
Шум пробегающей рядом подземки раздался оглушительным боем внутри её головы, и дрожью пробил её застывшее, в неожиданно наступившем изумлении, тело. Стук железных колёс и звон бегущих вагонов…
Машунь, не сердись, я не со зла… всё ещё эхом раздавалось внутри её головы,- и опять шум пробегающих где-то рядом, уже совсем близко, череды подземных вагонов…

И она очнулась, и открыла глаза, и словно в глубоком сне, и из неведомого забытья,- она протягивает вперёд руку, и рядом,- напротив чьё-то знакомое плечо – спина – и вырисовывается ясный и чёткий силуэт, и движение её руки рассеивается, словно его и не было никогда, и всё обретает свои чёткие и верные очертания; и только остаётся одна мысль, и память, и воспоминание, и от неё одной уже зависит… всё будущее,- всё её будущее, и дальнейшее самой её жизни…
И она остаётся в нерешительности, и в последние доли секунды,- её рука по-прежнему недвижима, и свисает вниз, вдоль тела, словно плеть, и даже малейшие движения, и даже пальчики на её руке,- и они не смеют, и даже они не смеют пошевелиться.
На станцию подходит состав электропоезда,- он раскрывает двери своих вагонов, а девушка, развернувшись ко всему происходящему спиной, медленно, но уверенным движением удаляется от всего этого,- по-видимому, приняв своё окончательное решение.
Перрон опустел,- вагон за вагоном отправился состав, закрыв свои двери. И только тёмный силуэт, до конца ожидавший желанного прикосновения, до последней минуты сохранял свою неподвижность
Он развернулся, приподнял свою голову слегка вверх, с упавшей на её гладко выбритое бледное лицо тенью полей широкополой чёрной шляпы, многозначительно сверкнул огненно-кровавыми углями своих глаз,- и исчез,- возможно, навсегда.