Тетраптих

Звонок раз в квартал,
встреча раз в год –
жизнь идёт.
Лучших друзей разметало по планете –
география расширяется, или вроде
того. У тех, кто следует природе
родятся дети.

У других – (у меня!) – бездельников –
бесцельное существование ради
самого существования,
ворчанья по понедельникам
да порчи новых тетрадей
просто для тренировки чистописания
и ровного почерка.

И те, и другие одинаково
далеки от стремления к пониманию смысла.
Время уборки, чистки, штопки.
Сапог прохудился и сметана скисла! –
время ли разбираться
в философских категориях, случайных знаках, числах,
законах реинкарнации?!
Все вертятся как шестерёнки оборудования для штамповки
расхожих фраз и банальных реакций.

* * *

Нда! Что-то есть сходное с манией
в стремлении к неорганизованной жизни.
Выйди на улицу, свисни,
прибежит собака,
такая же вшивая и бездомная, как твоя душа.
Если жить не спеша –
тебя ожидает свалка, где покроется дёрном тело,
пропитанное дешёвым винцом,
а то и дурманом в какой иной
ипостаси,
или – и того хуже! – просверленное свинцом.
Но – спасенье покоя! –
ты приходишь к могиле с умиротворённым
и блаженным лицом,
Прости нас, Спасе!

Правда! К чему все эти амбиции,
большие кабинеты, столы из дуба,
гламурные доспехи и амуниция,
страховки, позволяющие лечить зубы
и даже дающие право плановой госпитализации,
цветёт акация,
в руках у бабушек мелькают спицы,
соловьям не спится…
Всё-таки правда, что журавли и синицы –
только символы одного и того же.
Смысл лежит где-то возле:
в том, что было, и что будет после.
Вот выйду и крикну людям:
«Сегодня – не было, нет и не будет!»
Так ведь осудят…

* * *

Мокрый ветер затылок студит,
вьётся по рёбрам холодком подклада.
В Казанском – подновлённые образа,
старое миро течет с окладов.
Мы, по-прежнему, просим то, чего нам не надо.

Плачет старушка, и тихо прячет
за рукав платочек,
целует крестик, боится смерти –
похоже, в загробную жизнь не верит.
А рядом мальчик –
глядит на свечи:
за диктант пятёрку хочет,
и молит Деву.
Не видит, бедный:
вскочила ведьма,
неслышно сзади
к нему на плечи,
не знает, глупый:
не внемля жаркой
молитвы речи,
слетает тайно,
весь в чёрном, слева –
гордыни демон.

* * *

Времена меняются. И нас меняют.
Когда-то яркий узор ковра на стене поблёк.
Всё выцветает. И чувства охладевают. Пару раз в год
сходишь в театр. Может, и повезёт –
понравится. Но месяц спустя памяти уголёк
гаснет, и понимаешь: всё не стоит трухлявого пня
и вообще – полная а-хи-не-я.
Цель представления ускользает,
лентой гимнастки течёт между пальцев,
кольцами змеи свивается в коварной
близости от трахеи.

И только практики – странный народ –
конкуренты вышних сил, вышивающие на пяльцах
золотые крестики над куполами и шпилями –
знают до опыта, что жизнь, как и раньше, идёт
семи-мильными
шагами вперёд.