Аю-баба

отношения, как ремни,
истираются от cношения...
заврени меня, истрепи,
изверни до изнеможения...
бабка, Винстона мне! и гламуру...
и “джазу на пол-кило”
а балкон уже замело
и внутри уже все замерло:
я влезаю в чужую шкуру...
проворачивай в ранах ножи!
и вонзай в терпкий клекот «непойманной птицы»
выпить бы ЙАду аль Живанши?...
исчезают из памяти лица
и уходят навеки в небытие,
пузырями на солнце взрываясь
остается лишь, е-мое…
остается… больная лопатка
разлапачивать прошлое в прах.
в этой гнили за разом раз ковыряясь…
я запутался в мертвых словах
я запетрался и повторяюсь:
итак, пресловутая мега-лопатка
копырсаться в себе. вам не гадко?
А мне тошно. Тошнит уже третий сезон
Только выблевать Юра не в силах
даже слушая гадкий шансон,
даже на мыльносерийное «Милый!»
с придыханием, переигрой
перебором и перечетом
что ты, бабка, всю пачку! – я еле живой
наплевать мне, что завтра будет со мной
я устал быть немым! Я хочу быть собой!
Бабка! Не плачь, ну что ты!
Но бабушка старая из перехода
Плачет взахлеб – я напомнил ей внука…
Бабушка, милая, да я адский падонок,
Я конченный бабушка, я ублюдок, я сука.
Я не стою слезы. Я не стою тебя,
Ни морщинки на старом лице, дорогая…
Бабушка, родная, ну прекращай, а?
Бабушка, бабушка, Ну прости меня…
Ночь, я, рыдая, как девка взахлеб, убегаю...
Ночь мне помочь сможет кто? запятая...
Не поставил ее в предложении
Наплевать уже. В изнеможении
Я бросаюсь в холодную ночь.
А чувства – что птицы, точь-в-точь