Мечту тобою заменяю

ЗДРАВСТВУЙТЕ, ЕКАТЕРИНА! ЧИТАЮ ВАШИ СТИХИ И СЛЫШУ, КАК ВЫ ЧИТАЕТЕ!
В сиянии звезд, в течение дней
Мечту тобою заменяю.
Я так живу, я так играю
Дыханьем призрачных теней.
А СЕЙЧАС, КАТЯ, ЕСЛИ ВЫ НЕ ПРОТИВ, ПОЙДЕМТЕ
В РОСУ
ПРИСУХОНСКИХ ЛУГОВ
ПИТЬ ЗАКОЛДОВАННУЮ ВОДУ
В СЛЕДУЮЩЕЙ ГЛАВЕ ПОВЕСТИ!
Глава 4.

Гурий Пенкин знал, что такое Северное лето. Сегодня суббота. Городок спал в такую рань, точнее- кому полагалось. На вросшей в землю барже Армей Беспалый следил за подпуском.
-Ну как, Армеич?
-Да так, будто и рыбы нет.
-А может у неё выходной?
-И у неё, видать, банный день!..
-Армеич, а как бы на ту сторону, под крестовку? Хочу в низовье со спиннингом пройти.
-Давай в дощатку, переправлю, всё одно не клюёт. Ты там бултыхнешь блестелкой, она с перепугу ко мне на подпуск шарахнется!.. Вернусь, а на леске головень шеперится! Только бы баржу не сорвал, к чему тогда привесливаться стану?!..
Армей Беспалый любил свою лодку. Большого груза в неё не взять, а двоих с малым припасом держала легко. Армеич сам готовил чертёж рисунок. Осиновые доски сушил два года обернутыми в рогожу и подвешанными за скобы в сенцах. Потом стружил до такой тонкости, пока после щелчка они не начинали звенеть. Вскрывал особым составом, чтобы и влагу доски не тянули и оставались матово белыми.
И вода любила лодку Армеича: угадал он закон, по которому живут травы, деревья и ветер.
Гурий Пенкин поднимался по берущему круто от воды берегу на гребень, с которого начинался Крестовый Бор и глядел на веслящего поперек реки Армеича. Армеич, Армеич! Неахти, какие радости ты видел от жизни, но живешь и другим рядом с тобой хорошо. А вернусь с низовья, заберешь обратно, а если – без ничего, то отдашь из садка самую крупную рыбу.
Через полчаса Гурий вышел на вытоптанный трактором подъезд, по нему от реки к большому лесу и направился к Леденьгским борам. Из под большой черёмухи на Гурия кинулась рыжая, с белой грудью, овчарка. Пристально глянула ему в лицо, лизнула руку и, оглядываясь, пошла впереди. В прошлое лето Гурий Пенкин принес месячного щенка бакенщику. И, вот же …! Ну, веди, веди !..
На пустом ящике сидел Семен Варченко и латал вершу. Пальма положила ему на колени лапы и морду, - привела вот, вроде свой.
-Я уже беспокоиться начал, не лает. В последний раз увязалась за лосенком, три дня не было, крохой была, всё интересно. А напастей сколько вынесла. Всем пичкал как себя, даже смородиновым листом на спирту.
-И принимала? А в баньку к Авдеичу не водил, с кваском не парил ..?…
-Не знал про такое, али полезно?
-Очень! Я её мать, Экстру, всегда с собой беру.
-И пускают в городскую с собакой?
-Конечно, Васили! Давно ты в райцентре не был. Теперь в каждой квартире доберманы и доги. А у мэра- Коли, кличат – Маргарет. И день специальный отвели- четверг. Про это в газете писали. Так как у нас – перестройка, то должно быть как в Англии.
-А там как, Гурий?
-У них всё по – серьезному, даже сауны есть.
-Еще скажешь, и пиво с раками из Царевы?
-И оно!.. Поплавает Доберман в бассейне, и к автомату, как у нас поилка в телятнике, мордой тык в кнопку и тащится …!
-А как у тебя? В музей много ходят…?
-Теперь – много. В День Города американец приезжал. Деньги на колокол собирали. Маленький такой подвесили на трибуне. Положил рубль в короб- прозвони. Тот, из Америки, баксы опустил.
-И много собрали?
-Даже на колокольню должно было хватить. Но так намитинговались, что -
-А мы тебя с Антипом ждали. Петя со своими приехал и друг Антипа.
-Да я слышал, как ты на весь район тальянил!…
-Сегодня домой не спешишь, Гурий, отпустила Лизавета?..
-Сказал, у тебя заночую.
-И хорошо. У Антипушки, видишь, дымок вьется, банька будет и пироги. Заодно с другом его познакомишься, только не хвастайся, что первый парильщик.

Глава 5.
Июнь уверенно шел в своё окончание. Ночи становились, пусть ненадолго, но безлунно черными, словно накрыл своим плащом землю пролетающий ангел.
Лес вокруг и дорога через него тревожила таинственностью. Пахомов не удивился бы, увидев скачущего навстречу воеводу Терентия Андриановича со свитой.
Крепко пахло дождем. Тени от деревьев потеряли четкость и слились в мягкий бархат. Скорый верхний ветер принес тучку и накрыл бор. Звук от грозы здешний, будто щепали лучину для русской печки. Полыхнуло ярко и ласково. Пролилось сразу. И под черёмухой Пахомову досталось, а потом в светло-голубом воздухе эхом разносилось его дыхание..
Впереди, на поляне, у крутого спуска к Леденьге стоял лось и отряхивал дождинки. К себе лось не подпустил, хоть и понял: человек перед ним не обидчик, но только среди сосен всегда спокойней, и, оставляя под копытами углубления сразу же наполняющиеся падающей с веток дождевой водой, двинулся по тропе к верховьям Леденьги.
Такое из здешних видел каждый. Пусть уйдет!…И только когда за ушедшим лосем успокоился лес, Пахомов начал спускаться по глинистой, будто выбритой, дороге к прибрежному лугу, на котором стояли уже начинающие подсыхать стожки тепло – зеленого сена.
Луг оборвался совершенном отвесным берегом. Вода под ним чище родниковой. Мелкие камушки на дне были кусочками мозаики. В эти места, должно быть, свозили останки порушенной церкви. Сменит река русло и накроет топляком да илом, и случилось, и упрятала.
-Гурий, гляди, на том берегу?
-Но без удочек, на нашенских не похож.
-Он это, друг Антипа, художник. Фёдорыч! Айда к нам!..Сразу за поворотом – перекат, там и перебредёшь. Или подожди, к устью спускайся, я тебя на лодке, или Гурий, он моложе.
Гурий Пенкин заскочил в похожую на баркас лодку, оттолкнулся шестом и в мгновение оказался у правого берега. Пахомов перешагнул через борт.
-А можно, я обратно?
-Пробуйте!
Пахомов взял шест, но только шлепнул им о воду.
-Круче вы его в глубину!…
Семен Варченко глядел и смеялся:так в первый раз и у него получилось.
-Фёдорыч! А у Гурия – то складнее! Ты бросай свой Ржев, я тебе заявление подпишу, станешь у меня главным помощником. А то – к Гурию в музей картины рисовать. Был у него аж из самой Москвы ставратор, но только краски изводил, а к вечеру самого на стену вешай… Чего в документе было, ты, Гурич, говорил, что Вхухрымаст какой – то! И подпись, и печать с вензелем.
Всё было. Только сбежал и ковшичек серебряный прихватил.
-А тебя, Гурич, едва не в острог!? Ну, подумаешь, Гурич, год в сторожах по музею ходил, а как помолодел! А мы чайку лесного. Смородиновый да земляничный лист в самой силе. Я пока таганок настрою да воды из родника принесу, да дровишек, да настой в чайнике лист даст. А вы – погуляйте, может, получится какая полезная беседа. Про свою мечту расскажи, Гурич, про колокол, что на новой колокольне будет. Только до сутемок не блудите.
-… Хочется мне , Фёдорович, новую колокольню в Лосихе ладить, и чтобы храм освещал сам метрополит Московский!
-Храм из дерева или каменный будет?
-По каменному лучше роспись ложится и не пожжет лихой человек.
Семен Варченко ворошил угли под видавшим сотни костров чайником с закипающей водой. Еще чуть – чуть! И он стал опускать лесную заварку, как учил Никита шкипарь, опускать по листочку начиная с самых больших: первыми – земляничные, потом – черной и красной смородины. Напоследок приправил веточкой зверобоя. Сгреб в сторону оскропотком весла золу и поставил закрытый плетеной из смородиновых веток крышкой чайник в выемку от костра. Бережной песок отдавал тепло. Чай дозревал и становился таким, каким его пили сто лет назад.
-Федорович, слышишь запах?
-Да, красиво …- ответил Пахомов, сказанное Гурием Пенкиным трепетным добром прошлось по его душе.
-Поживешь, я много баских диковинок покажу. А запах, так это у Василича чай поспел, так его готовить не всякий нашенский умеет. А как Анна Филипповна показалась? Она родственница здешнего художника Феодосия Вахрушева, бывшего в большой дружбе с родственником декабристов Василием Кандинским. Любили они сюда приходить рисовать, пока не уехал Василий Васильевич в 1922 году в заморские дали… А какого здесь зимой!…Армеича упросим, он под вас лыжи сделает. Идешь на его постругах, оглянешься – ни следочка, птичье крыло, а не лыжи! А Василич как умеет острожить щуку в сентябре! Авдеич веслит, на носу лодки сак проволочный с костром. Темнотина! Но вода прозрачная, а в ней- рыбина только барских кровей…!
-Гурич, я уж подумал, что ты Фёдорыча повел в Кострому колокольню глядеть. Там колокол брынчеватый, халтурный, а звонарю рысь слух подмочила… Вот узнают там они, в Костроме, что ты, Гурич, задумал и приставят к тебе подслушника. Глядико, уже приставили!
Ворон, сидевший на ветке ближайшей сосны понял, это про него. И откаркиваясь, с ехидинкой в глазах,- мол, всё слышал, всё донесу,- полетел в сторону своей, Костромской, колокольни.
С БЛАГОДАРНОСТЬЮ И ОЖИДАНИЕМ ВАШИХ СТИХОВ! АЛЕКСАНДР

Александр Суршков   02.06.2008 18:06   •   Заявить о нарушении