Сжимая в неистовстве

Моим родителям и сестренке посвящается…

Кого мы любим? С кем можем и готовы пойти на край света, туда, где темно и холодно? Ни с кем. Только один на один. Сами с собой.

Я помню тот день, обыкновенный и похожий на все остальные дни. Но только столкнувшись тет-а-тет со смертью, можно понять, что он значит для тебя. Как он прекрасен, этот, возможно, последний день.
Лежа на хирургическом столе, ожидая следующего мгновения, секунды, минуты, часа жизни, ты не думаешь о том, что все это может быть в последний раз. И улыбаешься той улыбкой, за которой больше боли, чем радости…
Через пару минут уже ничего не имеет значения, шесть ярких огней собранных в одной большой лампе смываются в одно мутно-белое пятно, ты ничего не помнишь, твоя жизнь кончилась. Теперь она в руках других людей, волей или неволей доставшихся тебе в это мгновение. Они решают, сколько ты еще будешь дышать.
Наркоз. Это напиток смерти, который она дает испить, чтобы в последний раз увидеть свет шести огней, а не тусклого пятна. Наркоз это закат, за которым рассвета может и не быть…
Наша жизнь словно операционная. Ты попадаешь в нее и ждешь. Кто смерти, кто светлого будущего. Мы доверяем людям, как доверяем хирургу. Ждем успешного окончания операции, как ждем хороших времен в жизни. И когда пульс останавливается, мы карабкаемся, пробираясь к тому далекому пятнышку похожему на свет, как боремся в жизни с теми преградами, отделяющими нас от наших желаний.
Но иногда, когда мы, забыв о той секунде, которая существует между моментом, когда ты засыпаешь на столе и просыпаешься в палате, обижаем тех людей, которые были с нами в тот день. Их сердце стучало рядом в тот миг, они чувствовали что разрезают и их плоть вместе с нашей, разрезают их души, но у них не было наркоза, они все понимали и чувствовали боль. Невыносимую боль! Сидя в приемной, ожидая следующей доли мгновения, когда жизнь, отдохнув, пойдет дальше…

Простить или ненавидеть? Тех, кто клялся в любви, в том, что ни в горе, ни в радости не покинет тебя, кого ты пустил к себе в храм внутри сердца, но которые предали…

Лежа на все том же хирургическом столе, закрывая глаза, ты веришь в тех людей, с любовью которых уходишь в морозную темноту. Как в жизни, веришь и любишь тех, кто, казалось бы, также любит тебя. Слова которых ты помнишь сердцем, слова и обещания которых текут в твоей крови. Но которые сдавшись, отпустили твою руку. Да, они плакали и сожалели, их сердце ранили, но совсем чуть-чуть, зацепили и оборвали то, что лишь держало любовь! Мамины руки сжимают твои с еще большей силой, не отпуская ни на секунду…

Простить за слабость, улыбнуться в ответ на их сожаление, что вдруг, в какое-то мгновение твой пульс снова забился, и ты остался жив, вот истинное добро. Обида останется навсегда, но она должна оставаться всего лишь обидой, не превращаясь в ненависть…
И попросить прощения у тех, кто разделил твою боль вместе с тобой. Тех, чья рука в беде сжала твою в неистовстве, со слезами на глазах; и тех, кто верил в тебя даже после смерти.