XXV. Маскарад

Забыться
Умереть
Уснуть
Всю душу посвящает он
Сокровеннейшее нечто
Иной душе
Что в сумерках родилась от гения
Умереть
Уснуть
Сном забыться
С самоотверженностью изгнанника
И страстью обреченного
Бросается на подмостки чье-то безликое горе
Дабы блеснуть сквозь великолепие чужого сумасшествия
Едва тлеющими углями своих собственных глаз
Которые упорно не смыкаются
Ни на ночь, ни на более долгий
Почти вечный срок
Иные глаза, темные и усталые
Обманчиво безразличные
Ловко схватывают брошенный в пустоту взгляд
И неощутимо парируют его
Из глубины ложи
Оттуда, где место им
Двум океанам тревоги
Которые могли бы
Вместить в себя стихии
И тут же воплотиться в одной из них
В стихии игры
Благостной и суровой
Спасающей каждое чувство
От мизерности
И терзающих когтей безразличия
Увы, он не играет
По этим дрожащим подмосткам
Алтарю таланта
Вовек не будут стучать его каблуки
Не его шустрая тень
Появится вдруг из-за кулис
Как тревожное впечатление ночи
Не ему засыпать здесь
Умирать
Наяву забываться сном
С самоотверженностью изгнанника
Страстью обреченного
По чьему телу уже крадутся гнусные тайны
Не его реплика талантливо оборвется на настоящем крике
Любую маску роли
Искривила бы презренная усмешка
Он не играет
Рядом с ним искажаются правила
Стремятся в другую сторону
Уступая место желанию покориться
Сдаться
Противник не сможет не расстегнуть камзола
В многочисленных карманах которого
Надежно спрятаны козырные тузы
Моральные устои
Он не играет
Не смеет запечатлевать лицо свое
Так, как это делают другие
Не замечающие после
Что лица как раз и нет
Он не позволит вечности запомнить себя
Под чужой гримасой
Ту, которая, еще дыша, уже превратилась в картину
Изящным оскорблением отсылает прочь
Избрав в живописные любовницы
Бессмысленную тварь
Правила надежно попраны
Лист, на котором начертаны они
Силится порвать сам себя
Калечится о кривую усмешку
Пусть примут вызов художники
Пусть на палитрах их закипит желчь
Пока не уступит место крови
Ибо флегма, пусть и обещает спокойствие
И здоровый мертвецкий сон
Однако же остается невидимой на холсте
Пусть побережет себя для портрета неестественности
Родной сестры неудовлетворенности
Их унесет поветрием в одну секунду
Но останется разумный и жестокий абсурд
Увенчанная лаврами пустая голова
Не одна тысяча лет пройдет
Прежде чем в ней заворочаются
Мысли об обмане
Мысли монарха
Которые велено обратить в слова
Опасному гению
И он облачается в чужую мантию
Надевает личину, которая столь намеренно
В насмешку
Не к лицу ему
И – выходит на алтарь талантов
С чудовищно трезвою речью на устах
С показным ядом на заточенной донельзя рапире
Как ответный поцелуй
Приправленный горькой честностью
Возвращает властелину
Ничуть не искаженную
Его собственную реплику
Презирающую
Оценивающую
Он не играет
Хотя следовало бы
Дабы спасти собственную шкуру
Укрыться хотя бы ненадолго другою
Так советуют ему трусливые божества благоразумия
Но он жаждет ворваться на небеса
Так, как ступил на эту сцену
Сквозь пылающие врата
И в маскарадном костюме
Пусть сползает грим с лица
Он не сможет сдержать смеха
Ему бы умереть да уснуть
Безумцу
Чье сумасшествие могло бы стать наукой
Признанным мудрецам
Величайший трезвенник веселого и гниющего королевства
Единственный
Кто избежал участи
Стать посредственностью
Втоптать талант в скрипучие подмостки
Высокими каблуками
Тот, под чье лицо
Невозможно подогнать маску
И отнюдь не потому
Что ползут по нему гнусные тайны
Изменяя все яростней
Все неистовей
Призрак зеркала пугается самого себя
Моргнув побелевшим глазом
Отступает в глубину
Постоянно меняющейся картины
В безразличной серебряной раме
Он не играет
Даже когда грозит ему крайность
Умереть
Уснуть
Стать ненавидимым
Он живет вопреки Паркам
Которые никогда не были столь отвратительно безжалостны
В битве за единственный глаз
В который они его рассматривают
И воют от бессилия, сраженные кривой усмешкой
А он крадет у них этот несчастный глаз
Которым все равно не может воспользоваться
Любовник несчастий
Равно как и приключений
Всегда идущий наперекор
Равно как и навстречу
Всевозможным несчастьям
С высушенной кожею
И вражескими письменами на ней
Чужой тщеславной гривою
Обрамляющею усталое чело
Тот, который, кажется, разгадал секрет убеждения
Вдруг терпит крах
Говоря, что не стоит идти за ним по пятам
И тут же понимает всю невозможность
Такого желания
Его усмешка – месть и издевательство
Над самим собой
Стираются грани
Подобно некоторым контурам
Его гибнущего лица
Отринув идеальность
Соблазненные рвутся заглянуть за тяжелые шторы комнаты
В которой ползает вокруг смертного одра
Тот, у кого нет права
Умереть
Уснуть
Забыться сном
Сбросить роскошную шевелюру
И стереть румяна с щек
Время отказывает ему в милости
И он жаждет ворваться на небеса
Пусть и в смехотворном костюме
Быть может, лучше было видеть его на сцене
Где роль незнакома с актером
А актер не видит разницы
Между прелестями Мельпомены и Таллии
Нет; он не играет
Он предвкушает участь Фаэтона
И все равно летит к свирепому солнцу
С проклятием музы спокойствия за плечами
Врывается на небеса
В костюме из язв и лишений
Выдавая их за прихоть того
Кто устроил однажды весь этот маскарад
Что зовется жизнью
Болезненно оступившись на испуганном облаке
Не винит в неостроумности шага
Небесный ухаб
(Подобный тому
Что потворствовал желаниям
Неугомонных путников
Коих порыв застал в дороге)
Он не играет
Он принимает ухабы на себя
Как ошибки монарха
Веселого и нищего бога, которому дозволено все
Кроме краха
И потому он врывается
На политические небеса
В костюме возбудителя спокойствия
Будто оплеуху
Отвешивает благопристойным рожам
Вымученную усмешку
Умереть?
Уснуть?
Пусть надеются и дальше
Изувеченный спаситель монархии
Награждает благодарное фривольное божество
Ответом на давний плевок
Он ворвался на небеса, что отвергли его
Сколько же таких небес нужно было пройти
Чтобы обрести возможность увидеть мир
Разместившийся на кончике булавочной головки
Умереть
Уснуть
Забыться сном
И – спасти небеса от скуки
Что гложет их, подобно паразиту
Отчаянно уцепившемуся за собственный хвост
Ворваться на небеса
Дабы спасти их от проклятия девственности
И, отмахиваясь от ненужной благодарности
Снова сыграть в эгоизм.