Как он не дал мне стать жадной

Хотела придумать что-то пооригинальнее к Празднику Смеха, и, как назло, только жуть вспоминается – жизнь такая! Пришлось потрясти залежавшийся студенческий архив, там же из ничего пробивало. Это о милом городе с Юмориной каждый день! Многому учит, меня, к примеру, навсегда отворотил от жадности…  Попроси сейчас  последний сухарь, что грызу от душевной переполнености, уставясь в дисплей, сразу отдам… Не думай, что раньше была уж такой жадиной, просто случай вышел...

Застенчивой третьекурсницей снимала я у милых старичков летнюю комнатку поближе к пляжу «Лузановка» в пос. Котовского, от города не близко, зато, как говорят здесь, «вода у берега чище и себе дороже», то есть квартира дешевле.

Тут звонит из родного Кишинёва Мила, моя старшая, с вечно дразнящими идеями подруга, успевшая уже закончить тот же самый факультет того же учебного заведения, и сообщает об отъезде нашей Верочки.
Верочка, Вера Петровна Перелешина, наш бывший преподаватель, доцент, умница, сочетающая редкую русскую интеллигентность с разящим юмором одесситки. За что, к слову, обожали студенты и ненавидели коллеги в нашем кишинёвском Альма-матер. Вот она и собирается утром следующего дня из своей одесской квартиры отбыть на какую-то встречу в Париж - в то время - редкое событие. Мне же, как и другим бывшим кружковцам, предлагалось собраться вместе и проводить преподавателя в аэропорт.

Приезжаю, как договорились, пораньше, в центр на Бебеля; кишинёвская компания уже здесь, и каждый чем-то на Верочкиной коммунальной кухне занимается. - готовят прощальный завтрак. Я тоже взялась счищать кожуру не то с перца, не то баклажана, что постоянно выпадало из моих задумывающихся рук. Как и прежде на лекциях, не могла оторвать завороженного взгляда от удивительной Верочки, живо раскрывающейся в этой необычной для меня обстановке.

Вы думаете, я прикоснулась к еде во время весёлого студенческого застолья? Со стихами песнями и анекдотами на все горячие темы, где самой искрометной была перешагнувшая за сорок Вера?
Как же при Божестве что–то глотать кроме духовного?

Всё продолжалось до аэропорта, и только, когда самолёт окончательно  взмыл в небо,
инстинкты возвратились с трёхкратной силой. Какой-то фантастически анормальный голод, а перед глазами так и маячат неопробованные разносолы с Верочкиного стола.

Надо сказать, что в то время я была настолько худючей, что одной кильки на день за глаза хватало, а тут… В общем, началось. Поскорее сбегаю от подруги и становлюсь в очередь в аэропортовкий буфет, притянутая видом крутящихся на гриле кур. Получаю огромную вожделенную ляжку, куда там до них хвалёным американским окорочкам, и не успеваю дойти до стойки, как её и нет. А очень хочется (сейчас уже просто не съесть), так прикупить впрок. Вторичная очередь меня, обычно не умеющую устоять на месте, нисколько не смутила. И вот уже аккуратненько в целлофане - ещё две, аппетитные. Закидываю их в летнюю под сарафан котомочку, не думая оставляю на прилавке половину своего оставшегося месячного бюджета.

Пока из центра добралась до посёлка, уже - обеденное время, и эта постоянно томящая мысль о том, что в котомке... Пришлось потерпеть, не в автобусе же… Не успеваю переступить порога квартиры, как приглашена гостеприимными старичками к столу, отобедать жареной рыбкой. И сразу вежливо отказываюсь, сославшись на замечательный обед у преподавателя. Разве честно  угощаться их рыбкой и не поделиться окорочками, которых только два, и самой хочется...

Зато никто не помешает осуществить вожделенное на пляже, на собственной накидочке, чего-там! Однако, заметив мои спешные пляжные приготовления, хозяин сообщает, что тоже непрочь пойти к морю, предлагает попить с ними чайку, а потом вместе и отправиться… Как отказать? Накинул он свою панамку, идём. По дороге как обычно рассказывает военные байки, я - ноль. Все мысли о том, как июльская жара соседствует с теми, а целлофане.

-Я, дядь Василий, пожалуй, прокачусь на катере в порт, жарко!
- Хорошее дело, дочка! - Отвечает. -  Поехали! У меня как Участника войны, бесплатный… Он не договаривает, встретив мой отчаянный взгляд, и круто меняет своё решение. Подумал, наверное, добрый человек, что мешает девчонке с кем-то встретиться, повернул назад.

Как обожаю я, стоя у самого бортика, вдыхать острый солёный воздух,
наблюдать как катер разрезает волну и мысленно уходить в сверкающие на солнце, зеленовато-коричневые пласты! Никогда не занимаю сидячих мест, а тут надо куда-то спрятаться и съесть поскорее, чтобы не мучило… Как же! Все сидящие неотделимо прижаты друг к другу; парочки ещё ухитряются там целоваться, но втиснуться уже некуда. Так и прибыла на конечную - Одесский порт не солоно хлебавши.

Поднялась по любимой Потёмкинской лестнице, около двухсот ступенечек. Солнышко выдало изумительный по красоте закат, фантастически отражающийся в море, чем и любовались сейчас со всех скамеек Приморского бульвара. Можно было найти местечко, но там вкушали, грациозно держа за палочку, нежное одесское эскимо... Мои двадцать лет не выдержали этой конкуренции, и развернули меня вниз по лестнице, но не по центральной, а одной из боковых, вдоль заброшенной поросли, куда даже при свете дня не рискуют спускаться в одиночку. Однако, только свернув в эту поросль, и смогла перевести дух.
       Не спеша выбрала местечко на пеньке, раскрыла котомку и развернула пакет… Сказался ли крепкий запах распаренных кур!  Только из кустов незамедленно вышли три  бродячие собаки. Они тактично сели поодаль, не сводя с пакета сверкавших в темноте глаз...
О, с кем, с кем, а уж с ними-то я поделюсь всегда… Разделила всё на четыре части, себе – самую маленькую, и мы поужинали.

Так этот мудрый и весёлый город навсегда спас меня от соблазна не делиться с ближним, пагубный порок, который едва ли не более всех других не приемлю у себе подобных.

А Вы ожидали чего-то ещё?..