Обреченные на любовь

Ночь…
Темнота,
Чувств полнота.
Мысли о нас –
Будет ли шанс?
Да или нет?
Призрачный свет
Дразнит
Манит,
Сердце-магнит.
Волнами ток,
Трепет и шок.
Взгляд в потолок.
Давит висок
Только одно –
Жизнь не кино.
Нам не дано
Все изменить,
Семьи разбить.
Наша судьба
Лишь иногда
Только чуть-чуть
В чувствах тонуть.
И не порвать
Замкнутый круг,
Кончится ночь –
Снова лишь друг.


Рецензии
ЗДРАВСТВУЙТЕ, ЕКАТЕРИНА! ПРОДОЖАЮ ЧИТАТЬ ВАШИ СТИХИ, КАТЯ! ОНИ - ЕЩЕ ДО ПРОЧТЕНИЯ ЖИЛИ ВО МНЕ, И ВОТ -ВСТРЕЧА СОСТОЯЛАСЬ! СПАСИБО, КАТЯ!
Наша судьба
Лишь иногда
Только чуть-чуть
В чувствах тонуть.
И не порвать
Замкнутый круг,
Кончится ночь –
Снова лишь друг.
А СЕЙЧАС - ЕЩЕ ГЛАВА ПОВЕСТИ, НАЧАЛО В ПРЕДЫДУЩЕЙ РЕЦЕНЗИИ
Глава 2.
Александр Фёдорович Пахомов не брал в дорогу много поклажи, не любил самолетов. Из окна поезда выглядели непосредственней станции, полустанки, отдельные люди, что – то делающие около своих домов, поля с набирающим цвет льном, мосты, перекинутые через узенькие речушки, а после Москвы – леса, подходящие к самому железнодорожному полотну.
В эту пору все стремились на юг, меньше – на север. В Вологде он вышел на
Перрон около семи утра. В уже работающем станционном буфете съел пирожок с картошкой, запил хорошо разбавленным кофе и, накинув одной лямкой на плечо маленький рюкзак, зашагал к речному порту.
На причале проходила посадка в длинный, напоминающий автобус, теплоход. Пахомов отошел в сторонку и стал в блокнот зарисовывать всё, что видел перед собой.
Последними в « Зарю» вошли следом за детьми мужчина и касающаяся его плеча женщина. Утренний ветер кружил по её плечам черные локоны. Взойдя на палубу теплохода, женщина оглянулась. Во взгляде была та добрая непосредственность, какую уже не встретишь в жителях больших городов.
Моторист запустил двигатель. От кормы теплохода во все стороны по воде пошли буруны. Провожающие стали расходиться с пристани.
Катерина, все?..- спросил капитан у девушки в синей форме.
Егор, двух еще сможем взять, если без багажа.
Вещичек много, отец? – спросил капитан у Александра Федоровича.
Да вот всё! – показал рюкзак Пахомов.
Тогда скорей спускайся! …
Теплоход развернулся на месте и, поднимая волну, пошел вниз по реке.
Последние места в кормовой части оказались свободными. Пахомов сел у окна, как бы сделал любой, ибо, страсть увидеть что – то впервые сильнее всего, а всякий человек – странник по природе, и действует это начало как покаяние, как отпущение грехов самому себе.
Желание приехать в эти края встало в ряд первых, когда ходили с Савелием Лесным по прижатому метелями Ржеву и вспоминали концлагерь на Эльбе. Там было страшно, редко кто улыбался, а вот Антип Щуря мог. Ему удалось бежать осенью 1943 года, пойман не был, значит, погиб или дошел к своим, а, может быть, жив, Щуря Авдеевич, и собирает грибы на своих, Лосихинских, борах.
В судьбе бывает даже то, что и не мечтает осилить человек, но всегда гибнут лучшие, потому что не видят никакой необходимости себя беречь и из –за своей скромности не пригибают голову за чью – то спину. Их путь – это их путь, а если огонь в лицо, значит, тому и быть.
В марте Александр Федорович бросил горсть земли в могилу Саввы Лесного, а когда вернулся к себе в Ржев, едва не умер сам. В Риге не стало Лациса, а его ещё на Соловках десять лет добивали, и хватило сил после этого доучиться в институте. Его докторскую праздновали под Ригой среди сосен. Голубой кораблик на горизонте, много чаек у берега. Лацис тогда сказал, что вот и это видим, а Соловецкие чайки какие – то замученные, и от этого – грустные, а Пахомов добавил, что у этих чаек на кончиках крыльев капельки воды из его Рижского залива. Кто знает, так ли или не так, в чайках ли дело, но каждый человек чувствует Родину по своим, одному ему понятным приметам.
Река раздалась в берегах. Реже попадались навстречу лодки « казанки» под моторами. Конопатый мальчонка подсел к Александру Федоровичу и прокартавил:
-Это уже другая речка. Это мы по Сухоне плывем. А мама сказала, что ты, дедушка – художник и картинки рисуешь карандашиком. А меня сможешь?
-Смогу.
В две секунды Александр Федорович нарисовал портрет мальчика в морской фуражке. Выдернул листок из блокнота и отдал ему, тот, задевая за стоящие в проходе вещи, подбежал к матери и громко сказал:
Погляди, мама, как вон тот дедушка меня нарисовал, и фуражка как у настоящего капитана.
-А ты, Федюшка, собирался у дедушки в лесу жить, и фуражка у него красивая, лесничья.
-А я буду и в лесу и капитаном. Мама Надя, а мы скоро к дедушке приплывем?..
-Скоро уже. Вот Любочка как села с папой у окна, так и не сводит глаз с берега от самой Вологды и первая дедушку увидит.
Любочка, положив свою темно – русую головку на руку отца, вглядывалась в пробегающий берег. На нем пока кроме редких деревенек, поженок и березнечка ничего не попадалось.
« Заря» начала замедлять ход. Петр осторожно поднял дочь, и сам наклонился к иллюминатору. Показалось устье реки Царевы, а за ней :склады и цеха, краны, высокие штабеля бревен и досок на берегу, катер, пришвартованный к бону, а там, выше – школа Пятовского лесопункта, а на карте района – поселка Советский, где Петр учительствовал после окончания института. В Лосихе бывал наездами, в один из них привез показать невестку маленького роста с мальчонкой пяти лет, которого вскоре усыновил. Старики ничего не сказали, но невестка пришлась ко двору, а Федюшка стал любимым внуком.
… С правой стороны на берегу – погост, за ним домики с огородами, слева колокольня со смотровой площадкой. Теплоход развернулся и причалил к большой барже, на которой было сооружено что – то вроде маленького речного вокзала с гостиницей.
Пахомов первым поднялся по шаткой лестнице – трапу на дебаркадер и стал рассматривать всё на берегу. У одной из причаленных к берегу лодок стояли двое мужчин изрядного возраста, на одном – фуражка лесника, бостоновый костюм с брюками, заправленные в сапоги – бродни, на другом – шкиперская фуражка, тельник синего цвета, галифе и зеркальные хромовые сапоги. Блокнот Пахомова жил выражениями лиц и линиями берегов. Черты лица мужчины в лесничьей фуражке карандаш ложил привычно, значит, не первый раз переносила эти или очень похожие на бумагу рука художника.
А с дебаркадера по берегу уже бежали наперегонки и через мгновение повисли на руках у этого мужчины – лесника его внуки. Бывает такая старость: сын, сноха, внуки, и все у них ладно да в лад.
-Петруш, может тот дядечка - художник не местный, подойди, спроси.
Петр кивнул жене и пошел навстречу Пахомову.
-Простите, не знаю, как звать – величать. Может с нами …? День рождения сегодня у отца и его друга бакенщика. В Лосихе вам понравится, не стесните. Рыбачить любите, сходим, да и ходить – то, только под берег спустись …!
-А не тесно будет в лодке?
Доплывем. Лосиха вот за тем поворотом.
Несущиеся лодки обдавали их брызгами. Брызги вспыхивали радугой и рассыпались теплой алмазной пылью.
-Спокойно подходи, Семенко!..
-Не учи, Авдеич …!
-Прости, волнуюсь, забыл, что ты с Днепра – моря капитан …!
Семен Варченко сбросил газ, и лодка, пройдя десять метров, ткнулась в берег. Петр выпрыгнул из лодки на галечный берег и за цепь стал её удерживать до тех пор, пока все, кто находился в лодке, её не покинули. Потом они с отцом и Семенком вытащили лодку до половины на берег и прихватили цепью к сухой прибрежной сосне. Там, за плетеным забором, в стороне от берега стояла изба, которая всегда ждала Петра Антиповича Щуряткина и была его РОДИНОЙ.
-А я думала, «Заря» изломалась или с лодкой что?
-Да разве с таким шкипарем что случится. Семенко у нас, Филипповна, первейший мореход. Банька – то готова? А то Семенко сказал, что его пар нынче первый. А это гость из Москвы, Петя пригласил, вместе на «Заре» ехали.
-Звать – то как? – прошелестела Филипповна.- Эх, Антип!..
-Торопились, когда уж!..
-У тебя, Антип, всё – когда! С детства нерадивый был на всю деревню. А как ты фуражку носишь, осиновая твоя голова!..Говоришь, говоришь, а так и не стал старшим лесником.
-Ай!… Иди, пироги проверь. Уф, точно подгорели … !
-А вот и не погорели. Это ты дров в печку наклал и скорей в кистюм рядиться, а лучину щепать да затоплять мне пришлось. Дай сперва с гостем познакомиться. Анна Филипповна, а его – Антип. Щуряткины м ы.
-Александр Федорович Пахомов. Из Ржева. Друг у меня по войне из ваших мест.
-…Пап, а венички где? – выглянув из предбанника, спросил Петр.
-Над дверями погляди!…
В баньке пахло сосной и березовым жаром. Надежда Алексеевна сидела на полке. Петр нашел веники, разделся и вошел в баню.
Что смотришь!?
Красивая ты у меня!
Очень? А может только в баньке!?
Да нет. Вообще…. Всегда….
Неужто?

И вправду любишь!…
Петр поцеловал ее,. встал и, плеснув на каменку, стал прогревать над полыхнувшим паром два вихрастых веника. Листья на них свернулись по краям, он тряхнул веники, листья не осыпались. Знает отец, когда березу резать, держит лист. Надежда легла на живот. Петр быстрыми, короткими замахами гнал на её спину жаркий воздух, потом окатил её из тазика студеной родниковой водой.
Банька. Банька деревенская!… Человеком ты придумана, и жар в тебе добрый, и молодишь, и страсть будишь. И красивей красного в тебе краса человеческая.
Последними парились Пахомов с Семенком.
-Ещё поддать, Фёдорыч, стерпишь, а то выйди, кваску хлебни!
Пахомов на полке не чувствовал жара. Крепко выстудила Эльба. -Ехал так, а попал на праздник. Мысли не хотели виться в нить понимания. Антип Авдеевич…Щуря…. Авдеевич…. Но мало ли таких фамилий и деревень по России. Но карандаш… Рука художника и музыканта имеет свою, особенную память. …Через такое пройти…. Хоть здесь и сама природа – з н а х а р ь.
-Ты, Фёдорыч, видать не старый, пар шипко несёшь.
Они вышли из баньки и присели на осиновую скамейку. Солнце скатилось к западу, с реки тянуло душистой прохладой. Из дверей на крыльцо вышел Антип Авдеевич.
- Федорыч ! Семченко!…Айда…! Уже все за столом. Пироги стынут, и рябиновка в графине запотела.
Солнце, задев за ветку рябины, скользнуло по лицу Антипа Авдевича и на мгновение убрало морщины на лбу и у краёв глаз. Пахомов увидел его таким, каким помнил
Щуря Авдеевич… Щуря…
Антип Авдеевич спустился с крыльца. Так звал его только один человек там, в 304- м. Побег… художник из Цейтхайна. Он стоял и глядел в себя и в ту даль, что за целой жизнью. … Федорович…. Саша Пахомов….
Семенко, поднимайся скорей в избу, а то Филипповна осерчает!…
Пропустив Семенка, они подошли друг к другу и прижались спинами, как тогда утром, когда прощались …

АЛЕКСАНДР ПАХОМОВ - ХУДОЖНИК ИЗ КОНЦЛАГЕРЯ 404-Н, ДРУГ МОЕГО УЧИТЕЛЯ ИСТОРИИ И ПИСАТЕЛЯ СТЕПАНА ЗЛОБИНА.
ВОТ И Я СЕЙЧАС С ВАМИ СНОВА ПОБУДУ НА БЕРЕГАХ РЕКИ СЕВЕРЯНЬ - СУХОНЫ!
ПИШИТЕ, КАТЯ! И ОБЯЗАТЕЛЬНО ПИШИТЕ СТИХИ! С БЛАГОДАРНОСТЬЮ АЛЕКСАНДР

Александр Суршков   02.06.2008 17:49     Заявить о нарушении