Когда на сердце осень

1.
На первом плане – компоновка. Уж если только бы писать...
А так, извечна лет уловка, – над экстрадицией порхать...
Над депортацией из лужи. Над департаментом добра,
над экстремальным злом к тому же, витают нити серебра...

Витают адские пружины под корень выбритых волос.
Стареют сильные мужчины, седеют мудрые – без слёз.
Над девальвацией любви витают ангелы в крови.

2.
Водой из Родника земли сырой Вино Мальчишки развели грешно и мило.
Не надобен ремень... Пустое битиё не изведёт Историю на мыло...
Они вкушали Новь и пялили глаза на Будущее... Звёздно-отупело.
В разведенном Вине умаялась Гроза и Души задремали разомлело.

3.
Вина спущены в подвалы: здесь покоятся меха.
Древних терпких Вин кристаллы в них оставили века.
Сопоставили легенды, заверстали под обрез
прежних праздников календы да тираний энурез,

да собачие объедки, шутовские каблуки,
да ещё Мечты последки, да дырявые чулки...
Маг чулочный куролесил – дыры камнями латал.
В винных камнях сок из песен для веселья вызревал...

В лунных камнях сок из чресл всяк, кто молод был, желал...

4.
Мужчины придумывают таблетки от боли, а Женщины их вечно пьют...
Женщины верят в таблетки от боли и в то, что Мужчины им лгут!..

5.
Подземный город виноделов – в усладу новых королей,
но королевам что за дело до вечно пьяных глухарей.
До стариков и сластотерпцев от той эпохи и поры,
когда спиваются с младенцев вырождаются цари.
И принцы крови, и инфанты, и просто своры мужиков...
Какие гибнут в них таланты – царевен скорбных миллион!

6.
***Cтране Пациентов…

Кварцевый нож берет доктор Шварц из кимберлитовых дней неолита,
сколот в пластины, завезенный в Гарц – нож Мессалины! – седым прозелитом.
Правнуком Смерти, потомком Циклопа, и содрогнулась от страха Европа!
Ужас застыл у Европы в крови, и каннибал прорычал: – Не гневи!

Карлы кровавые в пляску пустились – кварцевый нож их целил и кромсал,
дрогнули гены и в ужасе свились – доктор планету безумьем сковал!
Кварцевый нож берёт доктор Шварц, сырокопченой поев колбасы,
фарш трепанаций, равно как и фарс, есть лишь потребность набить под усы.

И процедура, конечно, не нова: каменный нож протыкает мозги –
кварц доктор Шварц загоняет в полову прожитых дней и житейской трухи.
Там же, где Шварцу противится кто-то, в мозг загоняется электродрель –
пломбы от Шварца в мозгах идиотов их превращает в покорных людей.

Люди ли это? Не зомби ли это?! Нож препаратора режет без квот –
он улучшает породу поэтов… официозных – режимов оплот!
Зомби по миру проходят стадами: лобные доли им выскребли прочь!
Кварцевый нож шевелится над нами – каждому доктор желает помочь!

Лоботомию изволите-с? Просто снимем с мозгов перезревших коросту!

7.
Феофания (Теофания) – богоявленное место, однако в Киеве оно еще известно как богоугодное и лечебное заведение для высших мира всего и власть предержащих… Тем не менее, там лечили и афганцев, и чернобыльцев, и великих украинских писателей, и министров и избранный партиолитет всех основных парламентских партий независимой Украины… Почему именно там произошел или произойдет сель? Бог его знает… Во сне я увидел, как идет огромный разрушительный сель в Феофании, смывая реабилитационные корпуса для действительно легендарных людей и просто ничтожеств по определению своему земному, но возведенных в ранг богоравных, а по сути… кретинов. Странный сон 1995 го г.

Сель в ста тысяч вёрст отсель, Селивания! Заливает этот сель Феофанию.
Заполняет этот сель воды сточные, и стекаются отсель люди склочные.
Депрессирует наш мир вёснами, накипает, как волдырь, звёздами.
И срываются на нас вскорости с неба звёздные ключи горести.

Обволакивает сель сетями, загоняет в землю лед на столетия,
и врачует мерзлота там, где попросту душ сжигалась маята попусту.
Сель в ста тысяч вёрст отсель, сель, сель, сель… Каждый миг и каждый день – сель!

8.
Когда строка к строке прижалась чутко и более на выдохе не врет,
тогда сейчас же явится минутка и выдохнет: "Поэзия, вперед!"
Нет за душою ни зимы, ни лета, нет за душой ни цента, ни гроша.
Вчера был прожит мир, в котором где-то был остановлен миг на букве "Ша".

И шелестела осень односложно, по капельке стекая на асфальт,
и по апрельским лужам непреложно бросал созвучья неболикий альт.
И отражалось зарево столетий: прошедших безымянно и давно
уже в ином, втором тысячелетье, в которое вернуться не дано.

И накипали вычурные строфы, возобновляя ритм и антураж
неведомой, непройденной эпохи, в которой свой несущий такелаж.
Мир обрамлял поэтов светлой смальтой, в которой было трудно остывать.
Но кто-то робкий, в трепетном азарте срывал легко с грядущего печать.

И время шло, и сладостные муки раскалывали тонкое панно.
И оставались в мире только звуки, которые забыть не суждено.

9.
– Есть учителя, а есть поэты, – говорит жена мне горько в лоб.
Для одних – в событиях приметы, для других – в событиях озноб.
Я поэтов чтил бы настоящих, отстрадав за их учителей,
Повод был, в событиях щемящих.Что осталось? Горсточка нулей.

Обнулило время идиомы идиотских, выстраданных схем.
По душе продрались дуболомы в мир вчерашних ярких диадем.
Но угас в душе моей бедлам: дуболомы? – Что в них – пепел, хлам!

10.
…Поэт, накорми холодильник, Пока еще теплится жизнь…

11.
Я считаю тайну капель в арифметике дождя. Арифмометр-дозатор трансформирует шутя
трансурановый подстрочник… Вдруг дозиметра щелчок: щелк-пощелк душа до точки. И молчок!
Ритма рванного жалейка выдувает белый шум… Образ вяжется: – Налей-ка… – Бум!
Украинцы, россияне, белорусы, где ваш Бог. Эй, восточные славяне, щелк-пощелк!..

В вымирающем Полесье отпылал вчерашний век… В век двенадцатый опали грусть и смех.
Пережив столетий вече, в миг наречье отошло говорить по-человечьи: – РЕ-МЕ-С-ЛО!!!
Умирает древний говор, вымирает вещий род. Выпить повод, вздрогнуть повод – мрет народ!
Где вчера жила Алеся – щелк-пощелк… И нет Полесья! Разрыдался бы Куприн… Память – дым!

12.
У нас сегодня алгебра дождей, а Жизнь опять идет не понарошку, –
не уповать же век на неотложку, живя среди опущенных вождей.
О нас сегодня говорят опять: страна, мол, пациентов мы... Как знать.
Случается, нас бьют, едрена мать, случается, обидам мы под стать,

Случается... Да, что нам горевать, за все готовы смело отвечать –
и за страну, и за любовь к сонетам, но Унтер-Пришибеевы при этом,
на рты желая наложить печать, по-прежнему рычат во всю: – Молчать!
Без арифметик и без всяких гитик... Но кто поэт, тот, стало быть, политик, –

он смеет и умеет обличать – он человек, – не пациент, не нытик,
и Каина он выхаркнет печать, и Песнь его отправится венчать
Дворец весенних радужных наитий, в котором жить всем нам, не унывать
в миру душевных, светлых солнцепитий!..

13.
Два дня ношусь по старым адресам: “семёркой” – Юность, на “полтиннике” – Перова...
Казалось бы, судьбе своей я сам из прошлого назначил часового.
А вечером – случайности в метро – с цветами под вагон ушла девица.
Вторые сутки голову её всё ищет, ищет, ищет вся столица.

О слётке птиц упруго в ноябре готовы речесловить дней неврозы.
Погода смёткой мыслей во дворе опять сообщает: “Вскорости – морозы!”
Опять вешает: “Вскорости зима душевные остудит терема...”

14.
В амфитеатре странной хвори я отлежал себе бока,
тогда, как рядом билось море – забот житейских вороха.
Придя в себя на третьи сутки, я обнаружил не пустяк,
не опущение в желудке, а леденящий душу знак.

Вдруг осознал я, что по мере, себе отмеренной собой,
живу в особой странной вере – не преклоняться пред судьбой.
Не лебезить средь чёрных плах, казнивших дней вчерашних прах.

15.
Под нами Антарктида, над нами – Южный крест. На севере – обида, на юге – Эверест.
Секвестр вчерашних истин, обрезанный камзол, над Родиной, раскиснув, спевается Кобзон.
Над миром пьют цикады рассветную росу, а мы свою браваду умнём как колбасу.
И парики отбросим – плевать, что в сердце осень!

16.
От маразма до харизмы слишком мало остракизма.
Прёт чрезмерное враньё – давит публику жульё.
В зал с кульками вышли дяди – проповедничьих мастей –
Джимы, Томы... Янки, бл@ди... из заморских волостей.
Экзекуция бесстыдством – раскрывайте кошельки.
Блеф мольбы под суперсвинством: аллилуйя, простаки!
Я в кулёк из целлофана плюнул горько, зло и пьяно

17.
Сумбурный индекс наполненья – на третьи сутки – грамм семьсот.
И вот отстало вдохновенье, и вновь по жизни – сумасброд.
И вновь вчерашние затеи перемежаю с пустотой.
Опять пора бежать в траншеи своих несчастий. На постой.

Опять нерадостный попутчик пересыпает слов песок.
А мне молчать куда как лучше – слова сбежали на восток
Сквозь лет холодные пассаты сумбурный индекс кроет маты…

18.
Аудио-ассоциальный умиляет хлопца мат.
Парень он не криминальный, просто так – по жизни фат.
Мелос вымыт до порнухи.Этнос выскребли до дыр.
Но страну от сват-прорухи не избавит Мойдодыр.

Не избавиться от чувства – аудио-видео атас!
Непредметное искусство – не про нас!
Гитер юр – а гите нахт! – с Новым годом все и всяк!

P.S. Вот так постепенно и переходит жизнь к этапу подведения итогов или... В своем усердии я подобен "друзьям фараона" – древнеегипетским скальпини. Только подведя душевный итог, можно продолжать дальше жить… Именно тогда ты начинаешь понимать, что ни прощать, ни наказывать ты не вправе, что не существует ни побед, и поражений, а существует только земной и, увы, конечный творческий путь. За эти годы из меня так и не получился приглаженный мурлыка своего новоявленного Отечества, за что, собственно, официозными "поэтами" Орияны я так и не был принят в НСПУ, даже при личной рекомендации (в 1997 г.) покойного Леонида Николаевича Вышеславского – прекрасного русского поэта ХХ в., члена НСПУ №2 с 1934 г. и старейшего члена Союза Писателей СССР, убитого в Киеве 22 декабря 2002 г. Вот почему сегодня приходится обращаться к таким же, как я, невеликим людям Земли, к таким же глубоко душевным сущностям нашей планеты. Помогите, пожалуйста, определиться с выбором тех произведений, которые было бы можно издать в юбилейном сборнике, отыщись на то у кого-нибудь деньги. Я хочу, чтобы этот сборник стал любим теми, кто будет помогать в его создании. Возможно, тогда отыщутся и достойные спонсоры. А пока, – меня регулярно читают, и, как видно, кому-то стихи мои интересны, но… Какие мысли вызывают они, какие чувства, – мне, увы, порою неведомо. Пишите, пожалуйста, кратко, но часто. А вдруг– на доверии – и возникнет очередная книга, которую будут зачитывать до дыр… Мир Вашему дому! А штыл андер вельт! Веле Штылвелд