Исповедь о счастье II

       ИСПОВЕДЬ О СЧАСТЬЕ

       Глава II

       Родина.
       
       Речка наша - удивительная, широкая, с ямами, плесами, рыба- то ли нет ее, то ли
       хитрей нас – рыбачков: ловим, ловим – не поймать! И вдруг.., и пошел гомон по
       всей деревне, жерех огромный либо щука, а то плотвичек много… Много – это …
       много!
       Мучает меня одна мысль и, кажется, самая верная - по весне местные мужички так
       браконьерскими сетями речку перегородят, что забыли рыбоньки с озера Ильмень
       не только плодиться, а даже путь в родные нерестовые места…
       А я путь к этой реченьке не забыл. Пять, ну десять минут – и прохлада, особенно
       в зной, тихонько обнимет и шепчет и будит в тебе мальчишку-ныряй! Краем глаза
       видишь жену и доченьку и, гоголем – в воду! И самое главное – веришь, что смотрят
       на тебя с восхищением и только когда усталый, никакой, выходишь на берег, пони-
       маешь - не гоголь… Но видишь – все равно любят! И сам любишь и жизнь от этого–
       сказка!
       А недалеко от нас…
       Есть такая деревенька - Михалкино! Ах, какое ласковое имячко, доброе… Лес
       там только редкими деревенскими хожен, на опушке вышка стоит, я то знаю - каба-
       нов скрадывают. И чешутся руки, а больше - душа моя азартная и ругаешь себя, что
       не берешь с собой любимый «Тигр» или, хотя бы «ТОЗ» и плетешься за грибами, а
       рядом- жена, ее отец…Они то просто горят- грибы… Шутишь, смеешься, грибной
       азарт подогреваешь, а сам видишь то тут, то там следы свежие - и не сеголеток, а
       серьезных секачей и невольно холодок в сердце-жена рядом.
       И только в лесу забываешь обо всем - запах грибной, паутинка в глаза и вот: стоит
       красавец и кричишь в восторге и зовешь всех полюбоваться, помня, что нельзя ни
       орать, ни звать, присядешь на корточки и видишь просто красоту … И, с какой – то
       грустью, вспоминаешь, как, еще лет двадцать назад, восторг был только от количес-
       тва грибов, а красота – мимолетна и созерцание ее сопровождалось лишь обильным
       слюноотделением. И, уже в свои 51 годочек, присядешь на пенек, вспомнишь дале-
       кие свои грибные успехи, посмотришь на чудо, которое крепенько стоит шагах в
       пяти и замрет твое сердце от восторга, и начнешь ты опять орать и звать полюбова-
       ться на это чудо и не боишься сглазить и плевать- то тебе на количество- красота:
       вот оно,- главное!
       Чувствуешь, как на щеке прилипла паутинка, глаза вниз - видишь: паучок по нито-
       чке торопится… И в этот зной, сушь, вдруг вспомнишь зимнюю тайгу, как стоишь
       на номере, ноги закоченели, из фляжки хлебнешь глоток, оживешь – и увидишь –
       по снегу спокойно, не спеша, шагает паучок! Проклянешь все школьные уроки зоо-
       логии, задумаешься… И опять, вдруг, просто дуреешь от увиденного: по снегу ля-
       гушка прыгает. Ногой в снегу ямку сделаешь, наловишь штуки три и в восторге
       ждешь окончания загона, чтобы всех удивить..., и, вдруг, мгновенно пот на спине-
       лось мимо, а ты уже стрелять не успеваешь… Лягушками тут не отделаешся...
       Очнешься от наваждения увидев, что жена подошла, хвастаешься грибочком,
       слушаешь похвалу, а сам как раздвоился - осень перед глазами, а ноздри, спину
       щекочет зимний холодок и снег хрустит под ногами - не ветки…
       Кто сможет заглянуть в душу твою, кто сможет понять… Жена срезает гриб,
       радуется, а у меня в памяти опять охота и вижу я, как срезали мы жизнь молодой
       лосихи и вижу я как мелкой судорогой сводит ее шею, а глаза, глаза уже не живые,
       а егерь, бахвалясь, предлагает желающим ее добить… Чувствую, как голос, такой
       тяжелый, будто свинец, горло мне сжал, когда выдавил из себя: «Стреляй, что ж
       ты делаешь!» Вижу, как он буквально отшатнулся от меня и, вмиг, двумя пулями-
       в шею,- добил. Как в тумане посмотрел вокруг: добрые, даже ласковые лица охот-
       ников и мне - первому, хоть и не я зверя взял – рюмку полную: на кровях, называ –
       ется…
       Рыбакам, оно полегче, хотя, как вспомню, когда рыба «взаглот» берет, - тоже не
       подарок крючок из горла доставать…А рыбалки наши озерские, ильменские, хоро-
       ши…Когда сети – то по уму поставлены - спокоен: на уху будет, жареха будет, ба-
       булям деревенским все остальное (за поклон и слезы старушечьи на глазах) све –
       зем.
       Вот тогда и начинается тихая спокойная радость: с удочкой в руках. Спининг
       не нужен: созерцать не дает. Иногда очнешься от тихой дремы, раздумий, светлых
       добрых воспоминаний и чуть не кувыркнешься с лодки. Секунды две-три
       очухаешься, посмотришь на поплавок и ничего не понимаешь и, вдруг, как током -
       давно уж клюет, рванешь с перепугу удилище, и летит по воздуху немаленькая
       серебристая рыбешка… и, срывается… И обидно, и смешно, и не жалко…Зажмуришься,
       взглянув на солнышко, удилище - в сторонку и, не раздеваясь, кувырком через борт
       и понимаешь, что пример подал: кто с лодок, кто от берега – друзья вслед за
       тобой…
       И ведь не дети: окунулись, не резвиться же, и все, кто голый, кто в одежде,
       плывут тихонько, фыркая как моржи, к сетям… У сетей вода по грудь, а где и по
       пояс,бредем с двух сторон навстречу двумя группами, выбираем рыбу. Какой тут
       только нет рыбы: судаки-красавцы, уснувшие уже, лещи огромные, все в бородавках,
       в сетях запутавшиеся только жабрами и в любой момент готовые уйти, оставив на
       сетях лишь пятно слизи… А какие окуни! Уха с ними: будто акварели кто-то плес –
       нул в котелок… Плотвички тоже - как разукрашенные и уже видишь как через пол-
       часика зашкворчат они на сковородке и будут поджарены до хруста, до той нео-
       быкновенной ломкости, при которой исчезают они со стола, будто семечки и
       пьется под них водочка в немалых количествах. Торопишься, потому и огромный
       окунь, улучшив момент, успевает, изогнувшись тугим телом своим, вонзить острые
       концы жабер в твою руку и добавить иголками спинного плавника так, что сразу
       помянешь всех святых…Не зевай! Долго потом болят руки, ну да ничего, дело
       привычное…
       В деревеньке нашей с рыбкой так не порезвишься. Там иное: идешь вечером с
       речки домой, свежий после купания, а воздух еще дневной, напоенный теплом
       и ароматом (просто диким ароматом!) трав касается тебя нежной вуалью…
       Вдруг- «Спать-Пора! Спать- Пора!» и улыбаешься тихой спокойной улыбкой:
       «Ладно,ладно… Чего беспокоитесь, иду уж…». Подходишь к деревне, а вслед
       куропатки все не могут успокоится, спать зовут.
       Перед сном распахнешь окно и, закрыв глаза, слушаешь неугомонных куропаток,
       ночной стрекот кузнечиков, переклики каких-то ночных птиц, шуршанье, кряхтенье,
       уханье и вместе со всеми этими звуками просто всем телом ощущаешь как в дом
       медленно вползает обволакивая тебя, просто удушая, дурманящий запах жасмина из
       полисадника. Смотришь в окно, а там – неба краешек и звезды на нем... И вдруг
       начинаешь себя ощущать маленькой крошкой и дом наш ,вместе с тобой, становится
       песчинкой в этом огромном мире, который окружает тебя, живет в тебе и защищает
       тебя. И мир этот – Родина!

       

       (ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)