К Тавриде

К Тавриде


1

В российском поезде чумазом,
ползущем к югу от Смоленска,
дышал я зноем августовским
и тяжким запахом народа,
как бы попутчиком-фантомом
над душегубкою взлетая,
дабы увидеть третьим глазом
с высотно-птичьего полёта,
как поезд мой вдоль нитки рельсов
покатою дугою сферы
по глобусу на юг стекал…-
Слезой ли жёлтого портвейна
был след его? Иль мускателя,
разбавленного, не без вкуса,
лихими сбытчиками хмеля,
базарной тёртою братвой?..
Состав железной головой
бодал ночную темноту,
огнистые набычив фары,
колёсные вращая пары,
считая стыки на мосту.
Под звоны тары – мемуары
в купе соседнем щли к концу…
Дороге, словно подлецу
иль рифмованиям невежды,
все склейки, нитки, швы – к лицу!
Сквозняк пути – пунктир надежды.
Так, аритмией клятый-мятый,
от харьковской пятидесятой
до 45-ой параллели
я отмерял семь сотен вёрст.
Распахи окон в ночь летели,
по ветру бились занавески…
Вставало небо в полный рост,
и, будто бы нездешне-дерзкий,
но сызмала знакомый мост,
чуть изгибаясь, Шлях Чумацкий
легко над полночью парил –
благоволеньем высших сил…

2

А как я ранний час любил
прибытия по расписанью –
с привычным сдвигом опозданья –
на Симферопольский вокзал!
Кто сто тетрадей исписал,
тот ради кровного признанья
опять возьмёт, пожалуй, слово…
Искрит вокзальная полова,
отпускников пчелиный рой
гудит уже и в полшестого.
Рассветом, свежим, как барвинок,
и чёрствой денежной игрой
разбужен привокзальный рынок.
Златясь парчой своих косынок,
блюдут Зухра и Алия
червонный козырь помидора.
Увы, скудна мошна моя,
а всё ж в тональности мажора
скажу, что стрелка льнёт к шести
на здешней инкерманской башне,
и, жаждой мучимый вчерашней,
спешит на рюмку наскрести
бродяга пыльного покроя –
вид, неизменный с мезозоя.
Пора! – На грудь сто грамм свои
в харчевне сонной Зульфии
вздымает особь. – Вновь героя
награда родины нашла!

3
 
Но стая птиц, звонка-мала,
зигзаги чёрного стекла,
флотилия стрижей рассветных
«Была – смеётся – не была!» -
в полновоздушном царстве бедных.
Вне всех районных, всепланетных
и прочих шарлатанских смет,
прими творительный привет,
как за семь бед один ответ!
Возьми подарок-неотдарок! –
Ведь здесь, под сводами камней
белейших флорентийских арок –
теплей, чем выпуклость камей,
лепнина птичьих гнёзд. Птенцы, -
над скверной бандюка и Флинта, -
на подступах к высотам крепнут,
хранимы зоркостью инстинкта
слепой родительской любви…
Лови рассветный дар, лови –
свой, словно вера на крови!
Вдыхай волнистых лон флюиды,
что с кромки Понта и Тавриды
к ноздре струит легчайший бриз.
Сим-сим, Гурзуф и Симеиз!
Откройтесь пОрты Партенита,
зане мерцает трюмов приз,
и призменная синь, как прежде,
лучит улыбку сверху вниз…
Первосвященством побережья,
и в этот раз спасётся мир!
Бьюсь об заклад – опять инжир,
чернильный, жёлтый и лиловый,
поспел в береговых камнях…
И о семи желанных днях
план вызрел в солнечных осях.
Уйдёт троллейбус в полседьмого
туда, где август держит слово,
где в лоне утра золотого
шалава-жизнь проснётся снова -
возлюбленною на сносях
на ясно-синих воздусях!