Богини выбирают смертных. Леонид и Афродита

       Почему богини предпочитают смертных.

       По суровому лицу Леонида сбегали крупные капли ядовитого пота. Он сидел на искаженном вражескими копьями щите, подобрав под себя уставшие ноги, и зорким взглядом следил за линией горизонта. Зарево заката медленно угасало, предавая отчаянных воинов непроглядному мраку, укрывшись которым вражеское войско могло максимально сократить расстояние и подстраховаться от безумной отваги, заточенной в сердца спартанцев. Леонид не спал. Но не страх перед возможной подлостью со стороны персов не давал ему покоя. После боя, что они дали сегодня, враг исполнился страхом перед своей собственной тенью, что говорить про ночь, власть которой едва ли попирают звезды.
       Вооруженная Спарта спит безмятежным сном в дали от родного дома. Сегодня днем смерть стояла в их рядах, играя солнцем на лезвиях мечей, наконечниках смертоносных копий. Черный шлем укрывал её лик, но горящие нечеловеческой яростью глаза встретили взор Леонида. На мгновение остановилось время. Взнесенные для удара клинки застыли, летящие из вражеского арьергарда стрелы повисли над землей. Леонид огляделся вокруг и не было пределов его удивленью: все окружающее освободилось от жизни, словно исполненное на холсте красками правды. И только чужак с нечеловеческими глазами, отчаянно дравшийся от лица Спарты, продолжал смотреть на царя все тем же недоступным никакому изображению взглядом.
- Кто ты такой? – четыре эха с разных сторон света повторили фразу Леонида, итого сам себя он услышал ровно пять раз.
       - Ты все равно ничего не поймешь, - раздалось в голове царя, и он так и не понял, услышан ли был ответ, или им же самим придуман.
       Незнакомец приблизился и Леонид почувствовал струю холодного ветра, источаемого им. Он был выше ростом на две головы, но черное облако клубилось под ним и трудно было сказать, стоит ли он на земле, или парит над нею.
- Смотри, - незнакомец указал мечом на вражескую стрелу, застывшую в своем движении. Леонид прищурился и прочитал на ней свое имя. Ярость охватила его, он замахнулся тяжелым щитом и сбил стрелу наземь.
       Какое-то время незнакомец молчал, изучая царя, словно он был существом мало ему знакомым. Леонид почувствовал это и взгляды их очередной раз пересеклись. Никогда еще царю Спарты не приходилось смотреть в такие глаза. Переливающиеся всевозможными огнями, они точно не могли принадлежать человеку. И смотрели они не для того, чтобы видеть, но подвергать испытанью.
- Чего избежал ты, Леонид, отразив стрелу, что летела поразить твое сердце?
- Неминуемой смерти.
- И сколько же ты выиграл у неё?
- Ровно столько, сколько мог проиграть – мгновение.
- А почему у тебя получилось?
Леонид задумался. – Я не знаю ответа на твой вопрос. Если только не сама смерть так пожелала.
 - Как думаешь ты, Леонид, что она попросит у тебя взамен? Чем рассчитаешься за драгоценное время?
- Что может она просить у меня? Я бы мог возглавить её легион, но она предпочитает действовать в одиночку. Я интересен только пока живой, и то, только как жизнь, ограниченная определенным ей сроком.
- Посмотри внимательнее, - незнакомец указал в сторону фронта, - можешь ли сосчитать, сколько стрел ожидают следующего мгновенья?
       Брови Леонида выгнулись от удивленья.
- Тысячи, - выдохнул он, собравшись с духом, - но я готов поспорить, что только что...
- На самом деле их нет и сейчас, и ничего не меняет то, что ты их видишь. Они пока что покоятся в колчанах, не зная имени человека, что лишит их покоя и даст проследовать согласно их назначенью. Но на каждой из них ты бы мог прочитать свое имя.
 - Но что это значит?
- Что все они по твою душу.
- Кто ты? Чем обязан я твоим откровеньям?
- Я тот, кто рисует человеческие имена на скрижалях рока. Но я лишь исполняю волю того, кто больше меня. Потому за откровения благодари других, тех, кто придумал, что некоторые из смертных достойны породниться с богами и мысленно постигнуть тайну своей смерти.
 - Я слышу страшное от тебя. Получается, что боги смертны?!
 - Кто бы, кроме вас людей, сомневался. У богов несколько иное отношение ко времени, да и самой смерти суть есть не одно и тоже, что для вас. Но они не пребывают вечно, раз уж мы об этом.
- Я не верю ни одному твоему слову! – отчетливо произнес Леонид и снова услышал себя пять раз.
- А в то, что видишь вокруг, веришь? – раздалось в голове царя, и он снова не понял, услышан ли был ответ, или им же самим придуман.
В следующее мгновение время пошло своим ходом, и персидский меч едва не сразил Леонида, но преданный щит одного из спартанцев встал на его пути преградой.
Враг бежал. Солнце скрылось за горизонтом, и сейчас, в ночной тишине, ничто не говорило о том, что случилось днем. Утомленные воины спали, царь слышал их ровное дыхание, и чувство гордости наполняло его отцовское сердце. Даже смерть, стерегущая их на пороге дня, не мешает им наслаждаться снами. Бесстрашные - они блаженны.
       Леонид говорил с богами. Ему недостаточно было тайны смерти. Как раз её он мог бы разгадать и сам. Да и что такое смерть? Это все, что за пределом жизни, а получается та же вечность, без незначительной своей части.
 - Незначительной настолько, что её нет. – Раздалось из ниоткуда.
- Настолько и даже больше, - подтвердил Леонид, даже не обернувшись, чтобы посмотреть кто это. – Но надо же как-то объяснить себе все то, что мы имеем. Земля и небо. День и ночь. Бесконечность! Умеют ли боги размышлять об этих вещах?
- Боги боятся подобных мыслей, а потому редко говорят с человеком. Ведь люди чаще всего задают именно такие вопросы.
- Но зачем тогда боги допустили, чтобы человек задумался над этим?
- Я бы сказала, что они не имеют такой власти, чтобы что-то не допустить в сознании человека. Боги лишь образы, живущие человеческой верой. Постараться воздействовать на сознание смертного с их стороны равносильно тому, что навредить самим себе.
- Но ведь они же создали людей.
- Не совсем... Люди появились по той самой причине, по которой задолго до них Уран и Гея. И причина эта не доступна ни человеческой, ни божественной мысли. Все было бы закономерно в полной мере, если бы не возник злосчастный вопрос о закономерности.
- Кто ты? – спросил Леонид. – И что делаешь здесь?
- Женщина, желающая увидеть смертного, что равен богам.
- Что-то подобное, я недавно слышал. Ты желаешь многого.
- Но имею сполна.
- Когда найдешь, кого ищешь, заберись на Олимп и огласи его имя. Но если утро тебя застанет здесь, да пребудешь так до скончания века. А потому спеши, утро не замедлит явиться.
- Леонид.
_- Ну, что еще?
- Я оглашаю тебе его имя.
Леонид всматривался в темноту, но взору открывались лишь одни очертанья.
- Подойди ближе, - велел он.
- Как тебе будет угодно.
Фигура отделилась от мрака, и женщина такой красоты предстала перед ним, что у царя захватило дыхание. Восхищенным взором, он изучил её, и про себя отметил, что никогда не видел ничего прекраснее. Её забавляло его восхищение, алые губы застыли в очаровательной улыбке.
- Чем же смертный сравнялся с богами? – еле вымолвил Леонид. – Тем, что постиг тайну смерти?
- Хм... Тайна смерти. Интересна ли она настолько, чтобы обладание ею ставить себе в заслугу?
- Вот и я о том же, несмотря на то, что нечто пыталось меня переубедить.
Неотразимый взгляд смотрел понимающе, словно существо, являвшееся Леониду с бесполезными откровениями, было женщине хорошо знакомо.
- Но кто ты? И как мне тебя звать? Чудом, представшим из ниоткуда, или дочерью Апполона, спустившейся с Геликона в никуда?
- Только не дочерью. Зови сестрою.
- Киприда! – спохватился очарованный царь. – Но что делает богиня любви на поле брани? Её персты должны обонять благоухание роз, а не смрад отмеченных смертью!
 - В вашем лагере больше отмеченных бессмертием, нежели смертью. Я не рассчитывала застать тебя в одиночестве.
- Думаешь, я мог делить постель с Артемидой? – ухмыльнулся царь, мысленно себе это представив.
 - Ты напрасно смеешься, Леонид. Богини падки на бесстрашных мужчин, как Зевс на прекрасных женщин. Просто Зевс оставляет смертных рожать героев, а богини лишают своих возлюбленных жизни, потому как ничего хорошего эта любовь не сулит. Вспомни Одиссея.
- Ты проведешь со мной ночь, чтобы поутру проводить мою душу в царство мертвых?
- Леонид, в царство Аида последуют лишь мертвые души. Вам там нечего делать.
 - Значит, я могу рассчитывать на Олимп? Если так, то скоро разделю участь несчастного Прометея, дерзнувшего усомниться во всемогуществе Зевса. Но разве это награда?
 - Леонид, не дрогнувший перед смертью, попирает её, а поправший смерть – сам становится богом. Не придется тебе, ни делить Олимп, ни бороться с цепями. Люди будут помнить вас и преклонятся перед вами. Пройдет много веков и имя Зевса превратится в пустые звуки. Но преданные другим богам будут с благоговением произносить – Спарта!
 - Мы бесстрашны не ради того, о чем ты говоришь. Мы защищаем свою землю!
 - Найдутся те, кто с доблестью, подобной вашей, будет идти на смерть, защищая даже своего бога, но ваши имена будут у них на устах. Леонид, я – богиня любви, преклоняюсь перед человеком во имя любви поправшего нерушимый закон смерти, и приношу себя в жертву, алтарем избрав твое ложе. В постели мужчины, ставшего богом, я буду богиней, обратившейся в женщину.
И было так, пока первые лучи не прогнали звезды. Человеческий царь наслаждался любовью богини. Сознание его было свободно от мыслей, а смерть, которую предстояло принять завтра, не имела привычных масштабов, словно ему приходилось уже умирать и неоднократно. И не мог понять Леонид, что нашла богиня любви в человеке. Она же лежала подле него, испытав удовольствие смертных,и в бездонных глазах её повторялось небо.
- Люди интересней, чем боги, - прошептала она, острым язычком облизав алые губы. – Мир богов вполне предсказуем, огранен Роком, а изнутри ещё расписан и волей Зевса, опора власти которого лишь необъяснимые предрассудки. «Так правильно» - отбивается даже бог войны от своего строптивого духа.
 - А были такие, кто хотел укротить громовержца?
 - Были такие, кто внимательно слушал богиню любви, но перед грозным взором кронида забывал о своей отваге.
 - Но для того, чтобы быть безумным нужна стихия чувства. Враг угрожает моему дому, и цена моей жизни покрывается жаждой не допустить его воли. Чтобы раны, причиняемые тернами, не смутили рассудок, он должен заблаговременно быть смущенным, например лаврами, что покрывают горизонт. Почему бы и не идти к нему по вражеским трупам? Это не страшно.
 - А ради моей любви страшно? – Отражение звездного неба устремилось в глаза Леонида, чудесным светом проникая в самую душу. Царь потерял дар речи. Миллионы огней не доступных взору, призывали его душу раствориться в инертном эфире и обратиться взрывом, подобном тому, что виноват в образовании Вселенной.
 - Киприда... – выдохнул он, приходя в себя. – Ты самое достойное из чудес, мифами о которых гордится Эллада. Я начинаю понимать, отчего Зевс не чуждается кровосмесительных связей.
 - Он не получит меня никогда! – оборвала она Леонида. Если ты слышал что-то о нас, знай, что это неправда.
Царь взглянул на её обнаженную грудь, и порыв новой непреодолимой страсти обрушился на него волной океана, чтобы смежить с пеннорожденной и вознести на Геликон ощущений.
 - Я побывал в местах, куда нет входа Зевсу, я видел призрак, что марает скрижали рока. И смерть возьмет у меня не все!
Белоснежная кожа Киприды покрылась легкой испариной сладкого пота. Веки прикрыли звезды, и в ещё большей тьме человек познавал богиню, не посягая на её непорочность, но постигая неведомые тайны подвластной лишь ей одной стихии.
Звезды гуляли по небу, согласно своему распорядку. К линии горизонта незаметно подкралось солнце, словно замышляя застигнуть ночные светила врасплох, и, внезапно нарисовавшись, поразить их первыми самыми дерзкими своими лучами.
 - Зачем это было? – шептал Леонид в волосы Афродиты, пахнущие рассветом, прижимаясь к её горячим бархатным бедрам.
 - Такова моя воля, - отвечал её голосом ветер. – Я буду матерью твоего сына!
 Леонид улыбнулся. – Могу ли я дать ему имя?
 - Ты дал ему жизнь. Разве можно сделать что-либо большее?
 - Но хотя бы узнать, как будут к нему обращаться, найдется ли место для него на Олимпе?
 - Олимп не достоин того, чтобы его попирали ноги нашего ребенка. Твой сын будет отвагой греческого народа, огнем, зажигающим человеческие сердца, призывающим на божественные деянья. Его имя отождествиться с праведным состязанием, благородной борьбой, полной дерзости и отчаяния. И сестрой ему будет победа.
 - Агон, - вымолвил царь имя своего еще не родившегося ребенка. – Расскажи ему о битве, которую дал его отец перед смертью.
 - Поверь, он узнает о ней уже завтра.

Не было числа войску персов. И не было предела греческой отваге. Забирая с собой смутившегося врага, к берегам Тартара уходила Спарта. Весь Олимп, затаив дыхание, наблюдал славную битву, и стыдились своей кротости боги, и нечто подобное беспокойству переживал на вид равнодушный Зевс.
Тысячи стрел зависли в воздухе, потому что остановилось время. Но лишь ровно на столько, чтобы израненный и обессиленный Леонид потухающим взором мог разглядеть, как, баюкая сына в облачной колыбели, невинностью хрустальных небес улыбается ему непорочная Афродита. И в этот короткий миг царь понял, почему человек так любим богами, и так ненавидим ими. Ему открылась тайна человеческого существа, благородная даже за порогом смерти.