Чудомир

Чудомир. Чудогон. Чарли Чаплин.
Мы всё резче. Смешнее. Одни.
Только так же размеренно капли
Пониманья вгрызаются в дни.
И всё тонет в неласковом мае
Или лае. Похоже трубят.
И за нами несутся трамваи,
Догоняют и садят в себя.
-
Догоняют и садят… Однажды
Ты почувствуешь этих хлюстов.
Там кресты вместо кресел, и каждый
Уступает любой из крестов
И не диво такие давалки…
Здесь обычно по средам и вброд -
Так волшебно стреляют из палки,
Той, которая… как там… раз в год.
Дело в нас… и конечно в костюме…
Как с лица, если жажда – вода.
У окна. За водителем. В трюме.
Здесь по средам. Сегодня среда.
В переплёте – балеты… билеты…
Этот мир разрушительно мал,
Где страшней непоэтов поэты…
Те, в которых никто не стрелял.
-
Словно марля. И все мы из марли.
И отравлен малиновый цвет,
И смеётся под лупою карлик,
Значит сон Гулливера не бред…
И глаза его вовсе не блюдца,
И не грабли его пятерня…
Потому ли не дать промахнуться
И ханум поменять на херня.
Ты ещё чем-то нужным затарен
Вот и хмель в твоих венах – ихор.
Хари Рама, за рамою – хари,
А за харями хоспис и двор…
На дворе не дрова. Дровосеки…
Дровосуки.... жена и жених.
И живут на путях человеки,
И трамваи несутся сквозь них.
В Чудомир. Юдомирово марево…
Над трамваем беззубый туман.
Чарли Чаплин и тот разговаривал
Сквозь такой же туманный экран -
Фотография мира истёртая…
К пустоте прилепилась на скотч
И засвечена вроде бы мёртвая,
Но ещё не зарытая ночь.
Словно марля. Блокноты. Буклеты.
Не букетами втоптаны в ил.
Непоэты читают поэтов,
Тех, которых никто не любил.
Вот и ты… то Можайск, то Воронеж…
Мама, хватит… ловить голубят…
Ты меня никогда не догонишь
И уже не посадишь в себя…